Жизнь Джейн Остин - Клэр Томалин

Сама Джейн Остин предлагала написать на титульном листе просто: «Эмма, посвящается принцу-регенту с позволения его королевского высочества», но Джон Мюррей ее поправил. Марта Ллойд дразнила Джейн, порицая за корыстные побуждения, заставившие сделать это посвящение. На деле же писательница сопротивлялась этой затее до тех пор, пока ей не указали, что высочайшее пожелание — это высочайший приказ. Мюррей, разумеется, был счастлив и отпечатал две тысячи экземпляров трехтомного издания (на тот момент — самый большой тираж Остин) по двадцать одному шиллингу[211].

Принц не стал утруждать себя выражением благодарности за посвящение. Королевский этикет не требовал этого. Он даже не счел необходимым как-либо сообщить писательнице, прочел ли он «Эмму». Он получил свой личный экземпляр, в особом переплете, в Лондоне в декабре 1815 года, а библиотекарь написал Джейн спустя три месяца, 27 марта 1816-го, из Брайтона: «Я уполномочен передать Вам благодарность его королевского высочества принца-регента за прелестный экземпляр Вашего превосходного последнего романа… Лорд Сент-Хеленс и многие представители знати, находящиеся здесь, выражают Вам справедливую похвалу». Но что, хотелось бы знать нам и, несомненно, Джейн, думал принц о мисс Вудхаус и Фрэнке Черчилле? Несколько вежливых слов о «прелестном экземпляре… превосходного последнего романа» оставляют чувство неудовлетворенности. «Что бы он ни думал о моей части работы, Ваша, кажется, ему вполне понравилась», — сухо писала Джейн Мюррею.

Библиотекарь был не учтивее принца, но он преисполнился решимости показать, как ценит талант Джейн, и не нашел для этого ничего лучше, как подсказать ей темы для следующей книги. Первым делом он взялся убеждать ее написать роман об английском священнике, не так уж сильно отличающемся от него самого. В свое время он побывал в корабельных капелланах: так почему бы не «отправить Вашего служителя церкви в плавание, сопровождать какого-нибудь известного при дворе моряка»? (Не герцога ли Кларенса он имел в виду?) Или почему бы не «описать, как он проводит заупокойную службу по своей матери, — как это сделал я, поскольку пресвитер того прихода, в котором она умерла, не отдал ей должной дани уважения? Я так и не оправился от того потрясения». Остин отреагировала на предложения мистера Кларка со всей деликатностью, ссылаясь на свою неумелость «невежественной и непросвещенной женщины», не обремененной знаниями в науках, философии, классических и иностранных языках, которые бы пригодились в подобном предприятии. В следующий раз он предложил ей написать роман, прославляющий деяния Саксен-Кобургского дома, чтобы засвидетельствовать почтение принцу Леопольду, собиравшемуся жениться на дочери принца-регента Шарлотте. И Остин снова вежливо отказалась, попросив прощения, — мол, это за пределами ее возможностей.

Мистер Кларк тем не менее все-таки вдохновил ее на одно произведение. Под его влиянием она написала «План романа, построенный по намекам с разных сторон»: три страницы, на которых она смешала его советы с рекомендациями других благожелателей. «План» преподносит безупречную героиню, дочку вдового сельского священника, который всю первую часть рассказывает историю своей жизни, и тут уж находится место для всех идей мистера Кларка — и капеллан, друг «известного при дворе моряка», и похороны матери… Героиня умудряется остаться красивой, элегантной и «изысканной», хоть ей и приходится пережить переезд через всю Европу, голод и преследования недостойных воздыхателей, обиды со стороны героя, который пренебрегает ею до самого последнего момента, когда выясняется, что он все же ее любит несмотря ни на что. Остин защищает свой вкус и свои творческие методы — и наслаждается, высмеивая мистера Кларка.

«Эмму», с ее далеко не безупречной героиней, принято считать самым совершенным романом Остин, который разворачивается без сучка без задоринки от завязки до финала. Созданный в ней мир столь же полон и убедителен, как в любой из пьес Расина. Эта книга преподносит немало сюрпризов, когда читаешь ее впервые: к изучению человеческой психологии добавляется особое удовольствие, словно от захватывающей детективной истории. При каждом последующем прочтении все лучше понимаешь ее тонкости и нюансы. Как струнный квартет или соната, роман приобретает все новую глубину с каждой новой встречей.

Эмма, подобно Фанни Прайс, прислушивается к своему внутреннему голосу, говорящему ей, как именно нужно поступать. Мне иногда кажется, что первая мысль об Эмме могла вспыхнуть в мозгу Остин, когда она записала слова Фанни, обращенные к Генри Крофорду: «В душе каждого из нас есть наставник, и он направил бы нас лучше любого стороннего человека, лишь бы только мы к нему прислушивались». Возможно, писательницу поразила и позабавила комичность этого приема — внутреннего голоса, который постоянно ошибается в своих наставлениях. Внутренний наставник Эммы, например, советует ей приблизить к себе совсем не подходящую ей в подруги Гарриет Смит, жизнь которой она умудряется довести чуть ли не до полного краха. Этот же наставник совершенно неверно трактует внимание мистера Элтона, очевидное для всех остальных. Он же заставляет Эмму пренебрегать Джейн Фэрфакс и выдумать о той неблагопристойную историю, которую она выкладывает едва знакомому Фрэнку Черчиллу, а тот уж использует эту историю в собственных целях. И все тот же наставник позволяет ей флиртовать с Фрэнком так же бессердечно, как он флиртует с ней, без всякого намерения принять его предложение, когда он его сделает, в чем Эмма нисколько не сомневается.

Эмма не готова принимать никакие воздыхания, поскольку не желает, чтобы кто-то вторгся в маленький мирок, в котором она царит, и посягнул бы на ее положение. Но ей становится скучно, хочется чем-то занять себя, вот она и привязывается к Гарриет, чуть ли не влюбляется в эту недалекую простушку с хорошеньким личиком, интересную разве тем, что она «неведомо чья побочная дочь». Саму Гарриет этот факт нисколько не занимает, во что сложновато поверить, какой бы недалекой писательница ни задумывала эту героиню. К счастью, собственная глупость и настойчивость ее поклонника спасают Гарриет от унизительного положения, до которого ее чуть не довело руководство Эммы.

Эмма слепа ко всему, чего не желает видеть, и прозревает лишь тогда, когда все ее ошибки изобличаются и она вынуждена следовать добрым советам своего возлюбленного, больше похожего на брата. Остин изумительно раскрывает неосознанное взаимное влечение Эммы и мистера Найтли. Беспомощные слезы героини на обратном пути с Бокс-Хилла после заслуженных упреков Найтли — это слезы девушки, которая созрела телесно, но еще многого не сознает умом. «…И всю дорогу домой по щекам у Эммы — неслыханное дело! — текли и текли слезы, и она не трудилась их сдерживать». И если вначале она находит удовольствие в том, чтобы манипулировать людьми и навязывать им свою волю, то затем приходит к осознанию сладости подчинения. В конце Эмма заявляет, что никогда не станет называть мужа Джорджем, кроме того единственного дня, мысль о котором заставляет ее краснеть. Он всегда будет для нее мистером Найтли и останется учителем, а она — его ученицей. Именно в таких отношениях она находит удовольствие и даже откровенную радость. Если это делает Эмму отчасти похожей на героинь Д. Г. Лоуренса, мы должны признать силу воображения Остин, позволяющего ей с уверенностью и мастерством передавать опыт, выходящий за пределы ее собственного.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});