Архангел - Роберт Харрис

— Кретов! — прошептал он. — Кретов! — но услышалтолько собственный голос.

Снова раздалась автоматная очередь.

Огонь за стеной деревьев был похож на яркую зарю, и когда Суворин вновь вышел на тропу, он почувствовал жар от горевшего бульдозера на расстоянии в сотню метров. Должно быть, взорвался бензобак, и возникшее адское пламя обдало жаром зимний лес. Машина горела в эпицентре вдруг наступившей весны.

Спорадически слышались автоматные очереди, но это не был ответный огонь Кретова. Рвались коробки с патронами, оставленные в кабине. Сам Кретов скрюченный сидел на снегу, мертвый, как и его ребята, рядом валялся пулемет. Похоже, его застрелили, когда он устанавливал пулемет. Он уже поставил его на сошки, но не успел достать из коробки ленту с патронами.

Суворин подошел к нему, взял за руку, и Кретов тут же откинулся на спину. Его серые глаза были широко раскрыты, на розовом лице — гримаса изумления. Суворин не видел раны, точнее, заметил ее не сразу. Мелькнула даже мысль: уж не умер ли этот геройский майор спецназа просто от страха?

Еще один громкий взрыв заставил его поднять глаза; он увидел, что на него смотрит товарищ Сталин в форме и фуражке генералиссимуса.

Генсек стоял дальше на тропе около горящей машины, положив левую руку на бедро, а правой поддерживая небрежно вскинутое на плечо ружье. Тень его казалась непропорционально длинной в сравнении с невысоким ростом. Она пританцовывала на подтаявшем снегу.

У Суворина перехватило дыхание. Они смотрели друг на друга. Сталин зашагал в его сторону. Он маршировал — это было самое точное слово — быстро и вместе с тем без излишней торопливости, размахивая свободной рукой, вскидывая ее до своей бочкообразной груди, слева направо, слева направо. Сейчас я задам тебе жару, товарищ, говорила вся его фигура.

Суворин сунул руку в карман за пистолетом и понял, что оставил его возле первых двух трупов.

Слева направо, слева направо — живое знамя приближалось, разметая сапогами снег...

Суворин был больше не в силах выдерживать его взгляд. Он знал, что если поднимет глаза, то окаменеет на месте.

— Почему у вас так бегают глаза, товарищ? — произнес приближающийся человек. — Почему вы не можете посмотреть товарищу Сталину прямо в глаза?

Суворин повернул ствол пулемета «РП-46», вспоминая уроки, полученные лет двадцать назад во время обязательной военной подготовки на стрельбище где-то в окрестностях Витебска. «Поставить пулемет на боевой взвод, оттянув рукоятку назад. Оттянуть назад прицел и поднять крышку. Разложить ленту, открыть боковое отверстие, вставить ленту так, чтобы первый патрон вошел в патронник, и закрыть крышку. Нажать на спусковой крючок...»

Он закрыл глаза и нажал на спусковой крючок. Пулемет запрыгал в его руках, выпустив несколько десятков пуль, пилой подрезавших березы в радиусе двадцати метров.

Когда он отважился посмотреть на тропу, товарищ Сталин как сквозь землю провалился.

Если память не изменяла Суворину, в пулеметной ленте «РП-46» всего двести пятьдесят патронов, скорострельность до шестисот выстрелов в минуту. Поэтому, размышлял он, у него, вероятно, остается меньше тридцати секунд, чтобы обстрелять все пространство вокруг, тем более что приближается вечер, температура падает, и он может насмерть замерзнуть за несколько часов.

Ему надо выбраться с открытого места. Нельзя больше описывать круги, как коза на привязи, во время охоты на тигра, пытаясь что-то увидеть в зарослях.

Он вспомнил о заброшенных деревянных домах в дальнем конце тропы. Все-таки какое-то укрытие. Нужно найти, к чему прислониться спиной, нужно время, чтобы все обдумать.

Из леса донесся волчий вой.

Он снял пулемет с сошки, вскинул на плечо, взял в другую руку патронную ленту, и его колени едва не подкосились от тяжести.

Снова раздался пронзительный звериный вой. Это вовсе не волк, сообразил он. Это крик человека, торжествующий кровавый рык.

Он поплелся по тропе прочь от горящей машины и почувствовал, что кто-то движется параллельно с ним среди деревьев, размеренным шагом, время от времени разражаясь хохотом над его тщетными попытками скрыться. С ним играют, это было ясно. Ему позволят добраться до места, которое он наметил, и там пристрелят.

Он вышел к заброшенному поселку, приблизился к ближайшему строению. Окна выбиты, дверь сорвана, половина крыши исчезла, внутри вонь. Он опустил ствол, прокрался в угол, повернулся, подтащил к себе пулемет. Прижался спиной к стене, нацелил пулемет на дверной проем и положил палец на спусковой крючок.

Келсо услышал взрыв, пулеметный огонь и после недолгой паузы — звуки выстрелов из более тяжелого орудия. Они с трудом встали, отчаянно пытаясь придумать, как перерезать веревку, которой были привязаны к чугунной печке. Каждый выстрел из леса заставлял их умножать усилия. Тонкая пластиковая веревка врезалась Келсо в запястья, пальцы стали скользкими от крови.

Внезапно появился русский. Он тоже был в крови. Келсо заметил это, едва он приблизился к ним, расчехляя нож, — у него был разбит лоб, перепачканы в крови щеки. Он походил на охотника, на котором запеклась кровь его жертв.

— Товарищи, — сказал он. — У нас головокружение от успехов. Трое убиты. Один жив. Может быть, есть еще?

— Пришлют новых.

— Сколько?

— Пятьдесят, — сказал Келсо. — Сто. — Он натянул веревку. — Товарищ, нам нужно исчезнуть отсюда, иначе они придут и убьют нас всех. Даже вы не сможете остановить столько солдат. Они готовы прислать целую армию.

Суворин посмотрел на часы: прошло пятнадцать минут.

По мере того как темнело, становилось холоднее. Все его тело начала бить дрожь — тяжелые, непроизвольные судороги, и он был не в состоянии их унять.

— Ну иди же, — прошептал он. — Иди и кончай свою работу.

Но никто не появился.

Способность товарища Сталина преподносить сюрпризы оказалась воистину неисчерпаемой.

Следующее, что услышал Суворин, были далекие щелчки, за которыми следовал гул.

Щелчок — гул. Щелчок — гул.

Что там делается?

Суворину трудно было двигаться. Мороз сковал суставы, превратил мокрую одежду в твердые корки. Он кое-как сделал несколько шагов, и до него донеслись эти звуки, сменившиеся чем-то вроде кашля, и чуть позже — ревом двигателя.

Нет, то был не автомобильный двигатель, а лодочный подвесной мотор.

Сначала Суворин был озадачен, но потом понял.

«Тридцать километров, товарищ майор. Это прямо у реки...»

Пулемет «РП-46» легче не стал, и снег был так же глубок, только теперь приходилось бороться и со сгустившимися сумерками, но Суворин двигался. Стоило ему это неимоверных усилий.