Хроника времен Гая Мария, или Беглянка из Рима - Александр Ахматов

— Вот видишь, что делает со мной твоя красота? — с нежностью сказал он ей. — Я совсем забыл тебе дорассказать.

И он продолжил:

— Если выйдет так, что ты без меня окажешься в Новой Юнонии… да, да, не крути головкой и слушай… если так получится, тебе самой придется найти мой тайник. Это не очень далеко от берега моря — немногим больше трех миль. От бухты, в которую впадает река Электра, поднимешься вверх по течению левым берегом реки до холма с развалинами. На самой вершине холма увидишь хорошо сохранившиеся стены дворца, войдешь по ступеням во дворик с полуразрушенными колоннами. В дальнем углу дворика найдешь большую каменную плиту. Ее нужно будет отодвинуть в сторону. Под ней окажется яма, засыпанная щебнем. Это и есть тайник. Разгребешь щебень и обнаружишь там большую кожаную сумку весом около четырех талантов. В ней все мое состояние… Деньги, конечно, небольшие, но этого нам с тобой хватит на первое время. Я образован, могу преподавать греческую грамматику, географию, историю и, кроме того, приемы борьбы, кулачного боя и обращения с оружием. Думаю, не пропадем. Помнишь, ты говорила, что человеку многого не нужно?

— Да, мой ненаглядный… Лишь бы ты был рядом, и я буду самой счастливой женщиной во всей ойкумене.

Та же непогода, которая задержала в Минтурнах Мемнона и Ювентину, застала в пути претора Луция Лукулла и возглавляемую им Аниеннскую когорту.

Легионерам пришлось провести три дня в лагере под Ланувием, магистраты которого, выполняя полученный ими приказ претора, заблаговременно позаботились о сооружении в нем дощатых бараков, крытых соломой, и о доставке съестных припасов, что позволило солдатам в более или менее нормальных условиях переждать ненастные дни.

Только в мартовские ноны (7 марта), как только небо немного расчистилось, Лукулл отдал приказ о выступлении.

Все последующие дни стояла хорошая погода.

Отряд претора совершал довольно длинные переходы — в среднем по двадцать пять миль в день. Этому способствовала прекрасная Аппиева дорога. Отставших подвозили на повозках, которые по требованию Лукулла предоставлялись жителями городов на всем пути следования отряда. В крупных городах претор приводил к присяге военнообязанных, поэтому численность отряда претора росла с каждым днем.

В последний день похода, за четыре часа до захода солнца, когда передовой манипул достиг Казилина, под началом Лукулла было почти две тысячи воинов.

Казилин, небольшой, но многолюдный город на Вултурне, занимал оба берега реки и поэтому имел в военное время большое стратегическое значение.

Внутри города через реку был перекинут мост, являвшийся промежуточным соединительным звеном Аппиевой дороги, которая от левого берега Вултурна шла к Капуе и дальше — мимо Калатии, Кавдия, Беневента, Венузии и Тарента до портового города Брундизия, откуда был кратчайший морской путь в Грецию. Кроме того, у Казилина заканчивалась Латинская дорога.

Во время Второй Пунической войны, после того как Капуя перешла на сторону Ганнибала, карфагенский полководец сразу оценил выгодное местоположение Казилина, тем более что он находился всего в трех милях от занятой им столицы Кампании. Поэтому Ганнибал немедленно приступил к осаде города. Однако засевший в Казилине римский гарнизон оказал отчаянное сопротивление. Первая попытка взять город штурмом окончилась безрезультатно. Ганнибал стянул к стенам города всю свою армию, обложив его со всех сторон. Осада была долгой. Защитники Казилина не сдавались, хотя голод довел их до отчаяния. Как писал Ливий, «люди, не вынося голода, бросались со стен или безоружными стояли по стенам, подставляя свое обнаженное тело под стрелы и копья». Голод заставлял осажденных выкапывать по ночам траву и корни у подножия крепостного вала. Карфагеняне это заметили. Ганнибал приказал запахать всю травянистую полосу земли перед городской стеной. Тогда осажденные засеяли ее репой. Узнав об этом, Ганнибал воскликнул: «Неужели я буду сидеть под Казилином, пока она вырастет?» Упорство осажденнных заставило карфагенянина пойти на достойные их мужества условия сдачи. Он предоставил им свободный выход из города после того, как они заплатили за себя выкуп.

Встречать Лукулла и его войско, проходившее через Казилин, сбежались все жители от мала до велика. У городских ворот римского претора приветствовали магистраты и члены казилинского совета.

При виде их Лукулл сошел с коня, учтиво и просто поздоровался с ними, после чего принялся расспрашивать дуумвиров о положении дел: где в настоящее время находятся мятежники, какова их численность и какие меры приняты для безопасности города? Со слов дуумвиров Лукуллу стало известно, что по меньшей мере две с половиной тысячи хорошо вооруженных беглых рабов возвели лагерь севернее Капуи, близ Тифатской горы, и в течение последних десяти дней препятствуют снабжению столицы Кампании, которая фактически находится в состоянии осады. Дуумвиры также сообщили, что гарнизон Казилина увеличен до шестисот человек за счет добровольцев из горожан, остальные жители города с большим старанием несут сторожевую службу.

Лукулл одобрил действия магистратов и, прощаясь с ними, предупредил, что отныне Казилин должен стать главной базой для снабжении Капуи и приведенных им солдат продовольствием и всем необходимым.

После этого он вскочил на коня и вместе со своей свитой — ликторами, телохранителями и контуберналами — продолжил путь вслед за последним манипулом, вступающим в город.

Солдаты, переходя по мосту в левобережную часть города, колонной двигались по главной улице к воротам, выходившим в сторону Капуи.

Жители Казилина с искренней радостью приветствовали римлян, называя их своими освободителями, бросали им букетики фиалок и розы (эти цветы в изобилии разводились в Кампании для изготовления душистых масел, имевших большой спрос у парфюмеров Капуи, которые производили лучшие в Италии духи и благовония).

Выехав из города, Лукулл вместе с сопровождавшими его всадниками поскакал к возвышавшемуся вблизи дороги холму, чтобы осмотреть с него окрестности.

Лошади вынесли всадников на самый гребень холма, откуда перед ними открылась вся местность между Казилином и Капуей.

Со стороны реки дул свежий весенний ветер. За начинающими зеленеть полями и садами кампанской равнины виднелись стены и башни Капуи, которые четко вырисовывались на фоне синего неба.

Севернее города возвышалась гора Тифата, вершина которой в этот час была озарена яркими лучами солнца. На склоне горы можно было различить храм, окруженный рощей. Это был знаменитый во всей Кампании храм Юпитера Тифатского. А на самой вершине горы в глубине священной рощи находился не менее знаменитый и почитаемый в этих местах храм Дианы Тифатины.

Лукулл окинул взглядом цепь холмов, тянувшихся от Вултурна к Тифатской горе и дальше — в направлении Калатии.

Местность была ему знакома. В Капуе он бывал несколько раз проездом в Брундизий, откуда он морем совершал путешествия в Грецию. Лукулл посещал там Афины и другие города, обучаясь греческому языку и слушая ученых мужей.

Еще юношей он познакомился в Афинах со стариком Панэтием, у которого учились в свое время Сципион Эмилиан, Лелий Мудрый[402], Рутилий Руф и многие другие из числа сенатской знати.

Среди учеников Панэтия был и молодой Посидоний[403] из Апамеи, человек исключительных способностей.

Во время пребывания в Афинах Лукулл сдружился с ним и даже брал у него уроки истории. Посидоний уже в то время работал над своим историческим трудом, замыслив продолжить «Всеобщую историю» Полибия[404].

Покидая Афины, Лукулл пообещал своему другу-греку присылать достоверную информацию из Рима, но обещание это сдержал с опозданием в несколько лет, и лишь в минувшем году отправил первые письма на Родос, где Посидоний к тому времени открыл собственную философскую школу и куда однажды совершил поездку по своим делам Метелл, шурин Лукулла, доставивший философу его «записки», составленные, правда, не им самим, а рабом-грамматиком, которого он купил за большие деньги, убедившись, с какою легкостью и остроумием тот описывал события и интриги, происходившие в Риме.

Посидонию эти записки пришлись по душе, и он прислал Лукуллу благодарное ответное письмо.

После своей победы на прошлогодних преторских выборах Лукулл уже мнил себя выдающимся деятелем. Он был полон честолюбивых надежд прославить свое имя. Военные лавры Эмилиана, Мария, Метелла не давали ему покоя. Он страстно желал увидеть свое имя в консульских фастах или на страницах исторических трудов. Поэтому он дорожил дружбой и перепиской с талантливейшим греком в надежде, что тот когда-нибудь отведет ему место в своих сочинениях.