Warhammer 40000: Ересь Хоруса. Омнибус. Том II - Дэн Абнетт

Ее удержала стальная дисциплина. Дисциплина, верность и сила воли. Она была астропатом Железных Рук, и ей предстояло вести собственную войну.

— Редкое зрелище, — пробормотал Даррас, когда открылись двери на мостик.

Гальба оглянулся на сержанта тактического отделения, пытаясь истолковать его тон. С Даррасом это было очень нелегко. С лица легионера никогда не сходило каменное выражение. У него не было бионического голосового аппарата, как у Аттика. Он просто говорил без всякого выражения, словно был машиной в душе. У Гальбы давно сложилось мнение, что лицо у него было как у трупа, словно натянутся поверх металлического черепа маска из плоти. Он, как и остальные легионеры на борту «Веритас феррум», происходил из клана Унгаварр с северной Медузы. Но Даррас сильнее прочих братьев напоминал тамошние ледники. Он был не просто бледным. Его кожа имела характерный зеленоватый оттенок, волосы были жидкими и редкими. Не будь он генетически улучшенным человеком, его можно было бы счесть больным. Вот только толстая жилистая шея и бугрящиеся мышцы на темени говорили об ином. Даррас был погибелью для своих врагов, и выглядел он соответствующе.

А еще он был погибелью для вежливой лжи и бессмысленных словоблудий. Для посланников от Администратума Терры, которым не посчастливилось пересечься с ним дорогами, он был погибелью для дипломатии. В прошлом Гальбу немало забавляла их растерянность, когда Даррас обрывал их елейную болтовню. Но сегодня, учитывая тот компромисс, который ему удалось достичь, настрой друга заставлял его нервничать.

— Ты о чем?

К облегчению Гальбы, Даррас кивнул на дверь. Ридия Эрефрен и Бхалиф Страссны прибыли на мостик вместе. Видеть их за пределами алтаря и бака с питательной средой, пока «Веритас феррум» находился на боевом задании, уже было довольно необычным. Но то, что оба они пребывали здесь в одно и то же время, было и вовсе неслыханным.

Аттик стоял перед главным окном.

— Госпожа Эрефрен, навигатор Страссны, — сказал он. — Прошу вас, присоединитесь ко мне.

Пара пересекла мостик, и Гальба с удивлением отметил, что Эрефрен уверенным шагом идет впереди Страссны, без посторонней помощи. В левой руке астропат сжимала двухметровый посох, символизирующий ее должность, венчала который узорчатая бронзовая астролябия. В правой руке она держала посеребренную стальную трость, чье навершие было сработано в форме имперской аквилы. Ее конец был достаточно острым, чтобы при необходимости орудовать тростью в качестве меча. Ритм, который женщина отбивала по палубе, был настолько тихим, что Гальба с трудом мог поверить, будто Ридия в самом деле нуждалась в ней, чтобы найти путь. Страссны, шедший в двух шагах позади нее, выглядел уставшим, и казалось, трость требуется скорее ему, чем ей.

Оба они выросли на Терре. Страссны там родился и был членом второстепенного дома Навис Набилитэ. Его длинные волосы, зачесанные назад и заплетенные в спираль, служившую символом его семьи, были такими гладкими и красивыми, что выбившиеся локоны парили вокруг его головы, будто дым. Черты его лица казались хрупкими, словно фарфор. Бхалиф был результатом многовековым кровосмесительных браков внутри дома Страссны, и кровь, делавшая его превосходным навигатором, делала его также физически слабым, так что Гальбе приходилось прилагать сознательное усилие, чтобы не смотреть на него с неприкрытым отвращением.

Эрефрен была совсем другим делом. Ее доставили на Терру на Черном корабле еще младенцем. Никто, включая ее саму, не знал, с какой планеты она родом. На ее одеяниях отсутствовали семейные гербы, но в избытке хватало наград за службу. Ее лысый череп венчал бронзовый воспринимающий диск с выгравированной на нем эмблемой Астра Телепатики. Ритуал сковывания души лишил женщину зрения, но изменил ее глаза так, как Гальба больше не встречал ни у одного астропата. У многих глаза заволакивались дымкой, у некоторых становились молочно-белыми, словно превратившись в жемчужины. Ее же были полностью прозрачными. Они походили на чистые кристаллические сферы, в которых не было совершенно ничего. Если смотреть ей в лицо, глаз было не различить — веки Эрефрен были распахнутыми настежь дверьми в запавшую пустоту кожной ткани и тьмы. Непрерывно подвергаясь воздействию варпа, она выглядела почти на восемьдесят лет, что было вдвое больше ее настоящего возраста. Хотя сержант был на пару столетий старше ее, он не мог не относиться к женщине с должным почтением. Она заплатила за каждое полученное и отправленное послание частицей своей жизни. Страссны был слаб от рождения. Эрефрен стала немощной из-за выполнения своего долга. В этом была честь.

Но сейчас, казалось, Эрефрен не одолевает никакая немощь. Спина женщины была прямой, в походке чувствовалась уверенность, одеяния были черно-серого цвета легиона, которому она служила. Она была царственной. Астропат не просто заслуживала уважения Гальбы, но всем своим видом требовала его.

— Необычный день, — сказал Гальба Даррасу, соглашаясь с его наблюдением.

— Особенно для тебя, — отозвался другой сержант.

На лице Гальбы не дрогнул ни единый мускул.

— Да, — ответил он. Значит, Даррас все же критиковал его. Он поднялся на мостик всего на пару секунд раньше Эрефрен и Страссны, и пришел не один. Кхи'дем и Птеро сопровождали его. Сейчас воины стояли в дальнем конце мостика, возле дверей. Они не вмешивались в происходящее, но стояли со скрещенными на груди руками, всем своим видом выражая, что имеют полное право здесь находиться.

— Тебе разве не стоит быть со своими новыми друзьями? — спросил Даррас.

— Я пришел сменить тебя, — Даррас работал за его станцией, следя за текущими по гололиту показаниями о состоянии корабля.

— Нет необходимости. Полагаю, твои качества дипломата пока нужнее.

— Ты ко мне несправедлив, — Гальба сдержал гнев в голосе и взял себя руки, чтобы не повестись на приманку Дарраса. Среди Железных Рук слово «дипломат» считалось сильным оскорблением.

— Действительно? Тогда просвети меня, брат. Чем именно ты занят?

Гальба едва не сказал: «пытаюсь сохранить мир».

Но вовремя остановил себя.

— Разобщенность не поможет нам на войне, — вместо этого произнес он.

Даррас фыркнул.

— Я не стану сражаться рядом с ними.

— Значит, ты глупец, — отрезал Гальба. — Ты говоришь так, словно у нас есть выбор.

— Выбор есть всегда.

— Нет, его нет, только если ты не считаешь выбором поражение. Я не считаю. Мы в таком положении, какое оно есть, брат, и если ты думаешь, что мы в состоянии выбирать союзников, то ты не хочешь видеть всю полноту картины.

Даррас помолчал, затем печально кивнул.

— Проклятые дни, — пробормотал он, яд истекал из каждого его резкого слога.

— Так и есть.

— Похоже, капитан не возражает против присутствия наших гостей.

— Он знал, что я приведу их.

Даррас чуть приоткрыл рот. Это у него считалось смехом.

— Как тебе удалось?

— Я сказал ему то же, что тебе. Что нам не стоит отворачиваться от реальности.

— С трудом верится.

Пришла очередь Гальбы рассмеяться. Дружеская перепалка согрела ему сердце.

— Возможно, не так многословно. В одном месте я употребил слово «реальность». Я помню это потому, что оно попало в цель.

Даррас удивленно вздернул бровь.

— Ты заметил на лице капитана выражение?

— Нет. Но после него он согласился на мою просьбу.

— Значит, мы стоим на пороге дня чудес.

Гальба повернулся вместе с ним, чтобы послушать разговор Аттика с Эрефрен и Страссны. Навигатор почти не принимал участия в беседе, лишь изредка соглашаясь с астропатом. Большую часть вида из окна занимал Пифос, ближайшая к центру планета в системе Пандоракс.

— Этот мир — источник аномального варп-эффекта? — спросил Аттик.

— Источник находится в нем, — поправила его Эрефрен.

Аттик пристально оглядел планету.

— Может ли он иметь естественное происхождение?

— Не могу представить, как такое может быть. А почему вы спрашиваете, капитан?

— Здесь отсутствуют следы цивилизации, — «Веритас феррум» находился на орбите над терминатором. Ночная сторона утопала во мраке. Внизу не светились огни городов. На дневной же стороне были видны только синие океаны да зеленые лесные массивы.

Гальба посмотрел на мир-сад. Он вспомнил планеты, на которых ему приходилось сражаться за столетия Великого крестового похода. Все они были обезображены следами разумной жизни. Но тот мир, что вращался внизу, был девственным. Он не знал машины, ее слаженности и силы. Сержант знал, что означала вся эта растительность: органическая жизнь в полном буйстве, распущенности, хаосе. Его губы скривились от отвращения.