Приключения Перигрина Пикля - Тобайас Смоллет

Лукавый подстрекатель весьма одобрил такую доблесть, которая давала возможность художнику сохранить с ним дружеские отношения, но уклонился от передачи записки, опасаясь, что его забота о репутации Пелита будет истолкована как назойливое желание сеять раздор. В то же время он порекомендовал Тома Пайпса, не только как чрезвычайно подходящего посланца, но и как надежного секунданта. Великодушный живописец принял его совет и, удалившись в свою комнату, немедленно сочинил вызов в такой форме:

«Сэр, когда меня рассердят не на шутку, мне сам черт не страшен, а тем более… не буду называть вас хвостливым педантом и грубеяном, ибо это вальгарные эпитеты. Но помните, вас — такого как вы есть, я не люблю и не боюсь, но, напротив, надеюсь отплатить вам за дерское ваше обращение со мной по разным поводам, и буду ждать вас сегодня вечером, в сумерках, на крепостном валу со шпагой и писталетом, где господь да помилует душу одного из нас, ибо тело ваше не встретит никакой пощады от вашего взбешенного врага до самой смерти

Леймена Пелита».

Этот смелый вызов был дан на прочтение и удостоился похвал нашего юноши, после чего был вручен Пайпсу, который, согласно распоряжению, передал его после полудня и принес ответ, что врач явится в назначенный час на указанное место. Зачинщик был явно смущен неожиданным согласием и в великой тревоге заметался по дому, отыскивая Перигрина, чтобы просить у него совета и помощи; узнав же, что юноша беседует наедине с его противником, он заподозрил какое-то тайное соглашение и проклял свое безрассудство и опрометчивость. Он даже начал подумывать о том, чтобы взять назад вызов и примириться с триумфом врача. Но, прежде чем пойти на такую позорную уступку, он решил испытать другое средство, которое могло спасти ему и репутацию и жизнь. Питая эту надежду, он навестил мистера Джолтера и весьма торжественно спросил, не окажет ли он ему услугу, взяв на себя обязанности секунданта в дуэли, которая должна состояться вечером между ним и врачом.

Гувернер, вместо того чтобы, согласно его ожиданиям, выразить испуг и беспокойство и разразиться восклицаниями вроде: «Ах, боже мой! Джентльмены, что это вам пришло в голову? Вы не станете убивать друг друга, покуда я имею возможность помешать вашему замыслу. Я сейчас же пойду к здешнему губернатору, который вмешается в это дело», — Джолтер, говорю я, вместо того чтобы прибегнуть к этим дружеским угрозам, выслушал предложение с флегматическим спокойствием и отказался от почетной роли, ему предназначенной, ссылаясь на свою репутацию и положение, каковые не позволяют ему принимать участие в подобных поединках. Дело в том, что этот ошеломляющий ответ был вызван предварительной беседой с Перигрином, который, опасаясь помехи со стороны гувернера, познакомил его со своей затеей и уверил, что эта история не будет доведена до опасной развязки.

Обманувшись в своих надеждах, удрученный зачинщик пришел в отчаяние и, страшась смерти или увечья, решил умилостивить разгневанного врага и принести любые извинения, каких тот потребует, как вдруг он встретил нашего героя, который, выражая величайшее удовольствие, сообщил ему по секрету, что его записка привела доктора в неописуемый ужас; что принятие им вызова является лишь продиктованной отчаянием попыткой, рассчитанной на то, чтобы сбить с толку грозного противника и заставить его пойти на соглашение; что об этом письме он поведал ему, Пиклю, со страхом и трепетом, якобы желая иметь его своим секундантом, но в действительности с целью заручиться его помощью и добиться примирения.

— Однако, — добавил наш герой, — угадывая расположение его духа, я подумал, что ваша честь требует обмануть его ожидания, и потому охотно согласился сопровождать его на место поединка, в полной уверенности, что там он смирится и даже готов будет пасть ниц перед вами. Получив такую гарантию, вы можете приготовить свое оружие и обеспечить себе услуги Пайпса, который отправится вместе с вами, тогда как я удаляюсь, дабы врач не догадался о наших сношениях.

После такого поощрения дух Пелита, погруженный в уныние, поднялся на вершину дерзкого торжества; он снова заявил о своем презрении к опасности и, когда верный оруженосец зарядил его пистолеты и снабдил их новыми кремнями, стал бестрепетно ждать часа дуэли.

С приближением сумерек кто-то постучался в дверь его комнаты, а когда Пайпс, по его приказанию, открыл ее, он услышал голос противника:

— Передайте мистеру Пелиту, что я иду в назначенное место.

Живописец был немало удивлен этой поспешностью, столь не соответствовавшей сведениям, полученным им от Пикля; и так как беспокойство вернулось к нему, он подкрепился большим стаканом бренди, который, однако, не рассеял тревожных его мыслей. Тем не менее он отправился в путь со своим секундантом, и по дороге к крепостному валу между ними произошел следующий диалог.

— Мистер Пайпс, — взволнованным голосом начал живописец, — мне кажется, доктор чертовски поспешил с этим своим сообщением.

— Да, да, — отозвался Том, — видно, ему нетерпится сцепиться с вами.

— Неужели вы думаете, — продолжал тот, — что он жаждет моей крови?

— Наверняка жаждет, — с великим хладнокровием отвечал Пайпс, засовывая себе за щеку солидную щепоть табаку.

— В таком случае, — задрожав, воскликнул Пелит, — он ничуть не лучше людоеда, и ни одному христианину не следует драться с ним на равных условиях.

Видя его смятение, Том нахмурился и, бросив на него негодующий взгляд, сказал:

— Никак вы трусите?

— Помилуй бог! — отозвался дуэлист, заикаясь от страха. — Чего мне бояться? Самое худшее, что он может сделать, это — лишить меня жизни, а за убийство он даст ответ и богу и людям. Как вы думаете?

— Вовсе я этого не думаю, — отвечал секундант. — Если случится, что он прострелит вам борт пулей-другой, так это такое же убийство, как если бы я сбил баклана с грот-реи.

К тому времени зубы у Пелита застучали так, что он едва мог вымолвить:

— Мистер Томас, вы как будто очень легкомысленно относитесь к человеческой жизни; но, веруя во всемогущего бога, я полагаю, что меня не так-то легко сразить. Право же, многие дрались на дуэли и остались живы. Неужели вы думаете, что мне грозит опасность пасть от руки моего противника?

— Быть может, грозит, а быть может, и не грозит, кто знает! — отвечал невозмутимый Пайпс. — Что за беда! Смерть есть долг каждого человека, как поется в песне; а если вы сойдетесь нос к носу, то, думаю я, одному из вас не сдобровать.

— Нос к носу! — вскричал устрашенный живописец. — Да ведь это самая настоящая бойня! И будь я проклят, если стану драться с кем бы то ни было таким варварским способом! Или вы меня принимаете за дикого зверя?

Это заявление он сделал, когда они поднимались на крепостной вал. Спутник его, увидев на расстоянии сотни ярдов врача и его секунданта, дал ему знать об их приближении и посоветовал держать себя, как подобает мужчине. Пелит тщетно пытался скрыть свою боязнь, которая проявлялась в дрожи, охватившей все его тело, и в жалобном тоне, которым он отвечал на увещания Пайпса:

— Я держу себя, как мужчина, а вы хотели бы, чтобы я был зверем. Скажите, они идут сюда?

Когда Том сообщил, что они повернулись и предлагают ему подойти ближе, рука отказалась служить Пелиту; он не мог достать пистолет и пятился, сам того не замечая, покуда Пайпс, поместившись сзади, не подпер спиной спину своего принципала и не поклялся, что не сдвинется с места ни на один дюйм.

В то время, как слуга поучал живописца, господин его забавлялся ужасом врача, еще более комическим, чем испуг Пелита, ибо он старательно маскировал его. Заявление, сделанное им поутру Пиклю, не позволяло ему выдвинуть какие-либо возражения против вызова; а когда он, сообщив о записке живописца, убедился, что молодой джентльмен не только не намерен быть посредником в этом деле, но даже поздравляет его с удачей, ему оставалось лишь ограничиться туманными намеками и общими рассуждениями на тему о нелепости дуэли, которую впервые ввели в цивилизованных странах дикие гунны и лангобарды. Притворился он также, будто высмеивает огнестрельное оружие, которое делает ненужными ловкость и сноровку и лишает дуэлиста возможности проявить доблесть.

Пикль признал справедливость его замечаний, но в то же время указал на необходимость подчиняться обычаям света, как бы ни были они нелепы, так как от них зависят честь и репутация человека. Тогда, потеряв надежду воспользоваться этой уловкой, республиканец уже не мог скрыть своего волнения и заявил напрямик, что им следовало бы драться в доспехах, подобно бойцам древности, ибо вполне разумно применять средства борьбы того сурового времени, раз противники приспособляются к его нравам.

Ничто не доставило бы нашему герою большего удовольствия, чем вид этих двух дуэлистов, закованных в броню, и он пожалел, что не вызвал этой ссоры в Брюсселе, где можно было бы взять для них напрокат доспехи Карла V и доблестного герцога Пармского; но так как в Антверпене не представлялось возможным вооружить их с головы до пят, то он убедил его воспользоваться современной шпагой и сразиться с живописцем на условиях, предложенных сим последним. Подозревая, что страх подскажет ему другой предлог для отказа от поединка, он утешил доктора туманными намеками, порочившими мужество его противника, которое, по всей вероятности, испарится, прежде чем кому-нибудь будет нанесен ущерб.