Екатеринбург - Владивосток (1917-1922) - Владимир Аничков

Наши юнкера тем временем осмелели, и держать их под домашним арестом было трудно.

Вскоре явился из Раздольного Шура Грязнов. Он поведал нам историю, пережитую училищем и подтверждённую показаниями других юнкеров. Последнее обстоятельство особенно важно ввиду привычки Грязнова к преувеличениям и искажению истины.

Когда весть о бегстве Розанова и о переходе власти к коммунистам достигла училища, всё начальство во главе с Герц-Виноградским заперлось в офицерском флигеле.

Вскоре Девятый полк, стоявший в Раздольном, решил обезоружить юнкеров. Дежурным офицером по училищу оказался храбрый серб Дмитрович. Он, увидя приближающиеся цепи пехоты, вызвал юнкеров к стоящей у крыльца батарее и скомандовал зарядить пушки картечью. Солдатня, увидев эти приготовления, попятилась и ушла в свои казармы.

После этого начальство решило двинуться всем училищем в конном строю во Владивосток. Оказалось, что в цейхгаузах много белья и пожертвованного американцами и японцами обмундирования, в то время как юнкера вшивели в грязном белье. Всё заграничное добро пришлось бросить. По прибытии во Владивосток начальника училища посадили в тюрьму. Пятого февраля состоялось производство в офицеры, с чем юнкеров поздравил председатель Земского правительства Медведев.

Сына зачислили на службу в артиллерийское управление, после чего мы вздохнули несколько свободнее. Авось гроза пройдёт и нас не тронут. Однако последующие события вновь внушали опасения. Первым арестованным из наших знакомых оказался Николай Иванович Сахаров. Тот самый Коля Сахаров, который в Симбирске в день окончания гимназии с золотой медалью отправился с семью эсерами в Ундоры грабить почту. Их схватили. Сахарова как несовершеннолетнего посадили в тюрьму на пять лет, а товарищей по соучастию в преступлении повесили.

Сахаров, совершенно переменивший политические воззрения и ставший ярым поклонником капиталистического строя, поступил на службу в Министерство финансов в Омске, где мы и возобновили знакомство. Незадолго до падения власти Колчака он был послан во Владивосток на смену уехавшему к Семёнову Сергею Фёдоровичу Злоказову, состоявшему управляющим Комитетом по ввозу и вывозу.

Вскоре после его ареста, встревожившего меня, я, качая воду из колодца, узнал ещё более неприятную новость. Жильцы передавали, что сейчас идёт обыск у нашего домохозяина Александра Александровича Сызранского.

Большинство жильцов хозяина не любили. Причина — мелочность характера, выражавшаяся главным образом в запрете жильцам пользоваться колодцем, который всегда был заперт на ключ. Мне он никогда не отказывал, но приходилось самому ходить на третий этаж флигеля за ключом. Когда же я начинал качать воду, со всех сторон сбегались жильцы, коим запрещено было пользоваться водой. Я же, не признавая запретов, терпеливо ждал, пока жильцы заполняли вёдра.

Эти мелочи привели к тому, что известие об обыске жильцов обрадовало, и они высказывали пожелания, чтобы домохозяина арестовали.

— Как вам не совестно, господа, так радоваться его несчастью. Совсем не так сладко сидеть в тюрьме в ожидании возможного расстрела.

— Так ему и надо! По крайней мере не будем сидеть без воды.

Обыск продолжался чрезвычайно долго. Затем он продолжился и в тех двух комнатах, что изображали контору Союза Земств и Городов, в которой за всё наше пребывание во Владивостоке никогда не было работы.

Наши комнаты отделялись тонкой перегородкой, и был хорошо слышен сам обыск.

Сызранский был утомлён допросом и отвечал еле слышным голосом.

Я запер двери в нашу квартиру. Мы с женой хорошо запрятали ценности и всё то, что могло подвергнуться конфискации, вплоть до моих мемуаров. Загасив огонь, мы улеглись, несмотря на ранний час, в постели.

Время тянулось медленно. Часов в одиннадцать обыск стал подходить к концу, и послышался стук в нашу дверь.

— Кто там? — спросил я.

— Именем закона прошу отпереть, — послышался ответ. — С вами говорит товарищ такой-то, член Следственной комиссии особого назначения.

Я отпер дверь. «Товарищ» прошёл в комнату дам и стал опечатывать дверь, ведущую в Союз.

Я запротестовал, говоря, что не могу быть ответственен за эту печать, ибо дверь не заперта и её легко открыть с другой стороны.

«Товарищ» заявил, что я отвечу, если печать будет сломана. Я тотчас настрочил на машинке заявление и сдал его следователю под расписку.

Когда я вошёл с этим заявлением в комнату Союза, Сызранский стоял уже в шубе и шапке. Я поздоровался и спросил сочувственным тоном, как дела.

— Да уж хуже и придумать нельзя… Видите, везут на расстрел.

— Как вы смеете говорить такие вещи? — воскликнул «товарищ». — Мы вам припомним эти слова.

Сызранский, подталкиваемый двумя стражниками, начал спускаться с лестницы.

Я же, вернувшись к себе, долго не мог заснуть, оценивая шансы возможного ареста.

«Если Сызранского, земского деятеля, арестовали, то, как только узнают, что я чиновник четвёртого класса Омского правительства, дойдёт очередь и до меня», — вновь тревожно застучало моё сердце.

Через несколько дней Толюша, гуляя по Светланке, встретил знакомого ещё по Екатеринбургу офицера, Льва Львовича Николаевского, и затащил его к нам. Мы были обрадованы увидеть старого знакомого. Оказалось, что из Екатеринбурга его отправили на французский фронт, где он принимал участие в боях против немцев. После того как наши войска взбунтовались, Николаевский перешёл на службу во французскую армию. Пройдя обучение в авиационной школе, стал авиатором в Африке. Там Николаевский успешно служил, а уже оттуда совершил кругосветное путешествие с намерением поступить в армию адмирала Колчака. В Японии он узнал не только о падении Омского правительства, но и о бегстве Розанова. Тем не менее в компании с Русьеном и Щербаковым Лев Львович отправился во Владивосток.

Командующий войсками Краковецкий причислил их к штабу войск.

Молодые люди часто приходили к нам по вечерам и разделяли наш скромный ужин.

В их рассказах было много интересного, и время пролетало быстро. Щербаков недурно пел и иногда приносил свои стихи.

ПРОБЛЕМА ЗОЛОТА

Вскоре во Владивосток приехал Шевари, привёзший в чешском эшелоне оставленные нами в Иркутске вещи. При этом наш граммофон с большим количеством пластинок пришлось подарить чехам за провоз вещей. Самое же главное — получить золото из Иркутского отделения нашего банка Шевари не удалось. По его словам, золото было сдано в Государственный банк, где его и конфисковали. Так погибла надежда получить принадлежащее мне состояние, равное двенадцати тысячам рублей. О, как упрекал я себя в легкомыслии! Почему я испугался Унгерна и Семёнова? Ведь эшелон артиллерийского училища не осматривали.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});