За Уральским Камнем - Сергей Жук

Такого от себя Турай-ад-Дин никак не ожидал, видимо, и его рассудок помутился в русской землице. В нем всегда боролись двое. Один — ученый-исследователь, который требовал новых знаний и открытий, а второй — философ-звездочет, которому приятней рассуждать о жизни, лежа на персидских коврах, обложив себя со всех сторон подушками. Сейчас имам чувствовал себя благородным и сильным, а душа ликовала.

Оксана настолько обрадовалась неожиданной поддержке, что вскочив на ноги, улыбаясь сквозь слезы, расцеловала Турай-ад-Дина, как родного.

— Но как одна ты доберешься до Суздаля? — спросил уже согласный на все Тимофей.

— Я же боярская дочь, грамоте обучена. Отпишу батюшке, он братьев за мной пришлет, а пока у Ивана Заболотного поживу, по хозяйству помогать буду.

5

Март 1629 года. Дорога от Тюмени на Томск.

Еще в 1601 году царем Борисом Годуновым был учрежден первый в Сибири Тюменский ям. С Руси были присланы 50 ямщиков для гоньбы по казенным надобностям от Тюмени до Тобольска и Верхотурья. Но если дорога на Тобольск была наезжена, укреплена, и ямщицкий ям был не редкость, то на Томск сибирский тракт был еще дик. Вот и приходилось идти крупным обозом. Тут тебе и груз, и корм для лошадей, и харчи для служилых.

Обоз, груженный солью, зерном, другой справой, вышел с Тюмени. С ним следовали в Томск и семьи переселенцев. Крестьяне из Вологды и Устюга ехали подымать государеву пашню. Долог путь до Томска, сейчас главное успеть до вскрытия рек.

Служилый люд, в обозе все больше кузнецкие. Чуть запоздали, сейчас придется поспешать. Зима хоть и длинная, но и хлопот немало. То Святки, как казаку не погулять? То мягкую рухлядь собирали с ясачных татар, а нынче ходили еще на немирных калмыков.

Так и получилось, все одно к одному. Безопасней идти большим обозом, где русских людишек три, а то и четыре дюжины наберется. Тогда от калмыков отбиться можно. Те покою в дороге не дадут. Будут крутиться рядом, что волки, да высматривать. Тут уж казаку или другому служилому зевать нельзя. Проглядишь, запоздаешь или в одиночку по нужде остановишься, — захлестнет аркан и упрет тебя ордынец в степь долой.

Старые казаки эту науку с молоком матери впитывали, а сейчас за молодыми следить надо: сопровождать обоз дело невеселое. Дни проходили без происшествий, в степи ни души, скука смертная. А в это время сайгаки кочевали в поисках пропитания. Вот казаки, что конными в охранении следуют, и балуют, нет-нет да и сорвется кто-нибудь в степь. Тогда сам черт ему брат.

Тимофей и Турай-ад-Дин едут вместе с обозом. Пожалуй, за все время путешествия из Самарканда имам впервые чувствует себя превосходно. Столь мягкой и удобной езды, как в русских санях-розвальнях, им не приходилось испытывать. Ямщики не скупятся, тут тебе соломка подстелена для удобства, и овчинных да медвежьих шкур в санях настелено вдосталь. Турай-ад-Дин, побаиваясь морозов, прикупил себе на тюменском базаре доху. Эта русская одежа пришлась ему по душе. Длиной до самых пят, огромный рысий воротник, выше чалмы, а овчина двойная! Та, что наружу, — длинная и волнистая, а та, что внутрь, — мягкая, ровно стриженная. При сытной пище да в такой дохе никакой мороз не страшен.

А вот Тимофей пребывает в унынии. Сильно изменился он в последнее время. Куда подевался высокомерный самаркандский вельможа, влюбленный в себя, привыкший повелевать и быть безразличным со всем? Что за страна, здесь болит сердце, а душа рвется наружу! Разлука с Оксаной осталась болью в груди, болью постоянной, причиняющей душевные и физические страдания. Перед отъездом они посетили Никольскую церковь, что стояла в городском кремле, неподалеку от воеводской канцелярии. Помолясь на образа, как-то само собой получилось, что они обвенчались по всем законам православной веры. Так и запомнил он лик своей супруги, спокойный, прекрасный, с чуть подернутыми слезой глазами. Турай-ад-Дин старался не трогать Тимофея.

«Время и молодость от всего лечит, — рассуждал имам, — а вот свидятся ли? На то воля Аллаха!»

Старшим в обозе шел десятник Михаил Каданец, казак уже в годах, которому много пришлось повидать, вот и учит молодых. Сам на привалах глаз не сомкнет и охранению не давал. А чтобы их в сон не тянуло, байки-страшилки из жизни сказывает.

— Произошло это год назад. На этой дороге в это же время… — начал очередной рассказ десятник.

— У нашего бати на каждый день байка имеется! — хихикнул один из молодых казаков.

— Попутал я нынче числа, но то помню, март восемнадцатого дня. Помню потому, что чудом жив остался, — серьезно, чтобы пресечь хихиканье, произнес десятник. — Тогда тоже спешили. Реки в этих местах вскрываются рано, оттого что в теплых землях начало берут, а переправа дело хлопотное.

— Десятник, не тяни, успеем. Мороз держится, на реках ни одной полыньи, — встрял кто-то.

— Двигаемся без происшествий, без тревог. В последние годы в степях появились кони одичавшие. Ордынцы дерутся меж собой, и догляда должного за хозяйством нет. Вот животина и разбегается. То истинная правда, бывали случаи, когда казаки ловили в степи диких лошадей. Но мой сказ не про то! В тот день увидели мы в степи жеребца. Черен, аж блестит под солнцем, красив чертяка. Без седла и узды, нет даже плешин от седла, по всему дикий. Весь день шел за нами. Близко не подходит, но и прочь не идет. Все бы ничего, но ржет окаянный на всю степь, да так, что одна из наших кобыл сказилась, отвязалась и к нему в степь убежала…

Для казака дороже коня ничего нет, потерять его — все равно что близкого товарища. Никто из слушателей не сомневался, что конные казаки устремились в степь и десятник в том числе.

Как только казаки скрылись за холмами, на обоз налетела орда. Пешие казаки успели поставить сани кругом и дать по ордынцам залп из ружей и пищалей. Это спасло обоз. Разграбив брошенные сани, калмыки ушли в степь.

За холмами группа конных казаков тоже наткнулась на ордынцев. Десятник Каданец схватился с коренастым калмыком, что скалил без конца зубы, потеснил того конем, и в этот момент, крепко схваченный арканом, полетел наземь.

— Так вот, братцы! — продолжал десятник. — Грохнулся я о землю так, что искры из глаз, но слава Господу нашему, остался в разуме. Извернулся с великим трудом, достал нож из сапога да рассек аркан. С тех пор, как увижу черного жеребца, так мерещится, что в плену у ордынцев, а на шее у меня колодки на их манер одеты.

Светало. Лагерь пришел в движение. Наскоро откушав горячего толокна, запив ягодным взваром, тронулись далее.

Ближе к полудню молодые глазастые казаки заметили черную точку на горизонте, которая двигалась следом за обозом.