Ричард Длинные Руки – ярл - Гай Орловский

Они приближались с каждым шагом, я то хватался за меч, то собирался щелкнуть пальцами, еще не успел продумать линию поведения на год вперед, наконец сказал из темноты визгливым голосом:

– Стойте, граф. Я вас сегодня предупреждал…

Граф резко повернулся, в руке моментально блеснул меч, узкий, хищный, похожий на шпагу. Здоровяки встали по бокам, подняли факелы, но свет не достиг моей ниши.

– Барон де Фортескью? – спросил граф неверяще. – Вы?.. И что вы сделаете? Как вы меня остановите?

– Вы оскорбили меня и мою жену, – ответил я, подражая голосу барона, – а остановлю вас вот так…

Молот в темноте незримо выметнулся из моей руки, я почти увидел завихрение воздуха. Раздался глухой чавкающий удар. Кирасу графа расплющило и его самого вмяло в стену с такой силой, что плита из камня подалась. Молот вернулся мне в ладонь, а из образовавшейся ниши в стене торчат руки и ноги, обильно хлещет темная кровь, будто там прорвало бурдюк с вином.

– Бегите, – велел я стражам, – вам я, барон де Фортескью, дарю жизнь.

Телохранители повернулись и со всех ног ринулись обратно по коридору. Один выронил факел и несся, как бегун, задрав голову и часто работая согнутыми у груди руками, другой сильно отстал, но тоже бежал, не оглядываясь, подобно бронированному носорогу, я еще долго слышал сиплое дыхание, доспехи на обоих почти турнирные.

Я выскользнул из ниши и потихоньку заспешил по коридору в обратную от восточной башни сторону. Впереди со стороны зала главной башни раздался топот ног, я отступил к стене и приказал себе исчезнуть, то есть схамелеонить, смимикрировать. Показался спешащий Мартин. Он придерживал одной рукой болтающийся у бедра меч, озабоченно вглядывался в темноту.

Он уже миновал меня, когда я, поколебавшись, тихонько окликнул:

– Мартин… Мартин, не спеши!

Он резко остановился, глаза обшаривали темноту.

– Кто здесь?.. Это вы, сэр Ричард?

– Да, – ответил я и вышел из сумрака. – Мартин, тебе не стоит туда.

Он подошел ближе, всмотрелся. Лицо оставалось суровым, в глазах подозрение.

– Что случилось? Где мои солдаты? Почему вы возле спален леди Дженифер и леди Даниэллы?

– Шел мимо, – сообщил я. – А тут увидел, как неподалеку в коридоре подрались граф Марселен и барон Фортескью. Видимо, за благосклонность сестер. Я посмотрел малость и пошел себе, пошел, пошел…

Он спросил с еще большим подозрением:

– А что там был за грохот?

– Разве грохот? – удивился я. – Это всего лишь барон Фортескью заехал графу своей баронской рукой. Потому и говорю, тебе не стоит смотреть на то, что там от графа осталось… У тебя ведь под внешней суровостью солдата нежное детское сердце, верно? Ты ведь когда смотришь на бабочек, у тебя тоже, как у бабочки… ну, наворачиваются слезы восторга?

Он насупился, отрезал голосом, полным подозрения:

– Мой долг – знать все, что происходит в замке! Я отвечаю за безопасность хозяев, гостей и челяди.

– Хорошо, – уступил я. – Надеюсь на твое благоразумие. У меня к тебе две просьбы: пожалуйста, ничего не трогай там, где… словом, увидишь. Это должен увидеть король, иначе могут нас же и обвинить.

Он буркнул:

– Постараюсь. А что еще?

– Совсем пустяк, – сказал я и растянул рот в самой искренней улыбке деревенского дурачка, – никому не говори, что видел меня здесь ночью. Я сейчас сплю в своих покоях. Без задних ног! Сплю и вижу толстых баб. Правда, меня видел охранник, что у моих дверей… ты его, того, зарежь. Или удави. Чтобы свидетелей не было.

Он замедленно кивнул, в глазах подозрение, так ли понял мою шутку юмора. Я потащил свое отяжелевшее тело в сторону этих самых своих покоев, на сегодня вроде бы приключений хватит. Спиной чувствовал тяжелый взгляд начальника стражи.

Открыв двери, стоически выдержал натиск Пса, этот гад соскучился валяться в мое отсутствие на постели, отстранил горячее тело и перешагнул порог, после суровой аскетичности коридоров чувствуя, что снова вхожу в зал Эрмитажа. Даже посматриваю невольно по сторонам в поисках строгого экскурсовода, который предупредит, что в эти стулья садиться нельзя, здесь сидел Людовик такой-то, а на это роскошное ложе и смотреть нельзя, здесь предавалась греховным утехам маркиза Помпадур.

Яркий свет заливает огромное помещение, приятный аромат стелется плавными волнами. Мы, мужчины, не больно замечаем, куда женщины передвинули мебель, разве что ощутим некоторое временное неудобство, когда привычно брошенная рубашка не опускается на спинку стула, а падает на пол. Я лишь скользнул взглядом по двенадцати рыцарям, вот уж не смог бы предаваться никаким утехам в их присутствии, вдруг да начнут комментировать, хотя, конечно, пребывают сейчас в общей информационной сети, а сюда могут попасть в особых случаях… но я же не знаю, что это за случаи? Вдруг оживут, когда я начну снимать с кого-то трусики? Впрочем, эти ненавистные мужчинам трусики здесь еще не придуманы… Правда, Бабетта откуда-то их уже привезла…

Я добрался до ложа, привычно снял перевязь с тяжелым мечом и поставил его у изголовья, взгляд скользнул на стену, слишком оранжевую, чем обычно… С минуту тупо смотрел, пока сообразил, что вместо пышнотелой Данаи с такими же раскормленными херувимчиками все то же пространство занимает дивный пейзаж в золотистом оранжевом свете. На переднем плане три колонны, одна, уцелевшая, уходит вершиной к небу, от двух огрызки, к уцелевшей прислонилась женщина в белом, взгляд в сторону, но я засмотрелся на пейзаж за ее спиной: в море расплавленного золота тонет чудовищный корабль из красного металла. Возможно, сел на мель, надстройки на палубе плавятся, стекают медленными потеками, но уцелевшее настолько невероятно, что могло зародиться только в больном черепе сумасшедшего Босха.

На раме под рисунком золотая пластинка с непонятными цифрами и странными письменами. Даже я чувствую, что от картины веет седой древностью, к тому же явно это сделанная в давние времена копия с других копий. Не думаю, что художники дописывали что-то свое, как наши летописцы, но, возможно, все-таки художники – народ более добросовестный, однако после n-ного копирования вполне могло что-то да подаваться иначе…

Женщину я рассматривать не стал. Не Даная, совсем не Даная. К тому же в белом одеянии от шеи и до пят. Только и видно милую головку с распущенными в беспорядке волосами, будто проснулась, а привычный мир – тю-тю, а что делать в этом – понятия не имеет, за нее все делали папа с мамой, брат, муж, слуги, роботы, элементали…

Даже не реагирует, дура, что жуткое оранжевое небо прочертили широкие белые лучи готового подняться из-за горизонта солнца, что спалит даже остатки этого корабля, а море расплавленного золота обратит в пар…

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});