Долгое дело - Станислав Родионов

Из приемника рвался походный марш. Пылесос выл истерично, почти комариным голосом. Вода гулко – слышно на всех этажах – лилась в ванну какой-то вскипающей струей. На кухне, как пневматическая дверь, вздыхала паром кастрюля. Не квартира, а горячий цех.

Лида стояла в передней у зеркала и примеривала джинсовые босоножки. Может она позволить себе в субботу примерить обновку? Пусть квартира побушует звуками.

Звонок она услышала только потому, что стояла рядом с телефоном.

– Слушаю...

– Здравствуйте, Лида. Вы что, купили трактор?

– Вадим, подождите, я их утихомирю...

Она выключила пылесос и приемник, закрыла воду и подвернула огонь под кастрюлей.

– Не трактор, а генеральная уборка перед приездом дочери.

– А хозяин, наверное, подсинивает белье или замешивает тесто?

– Хозяин услан в магазин.

– А он мне нужен...

– Может быть, я передам?

– Желательно, чтобы Сергей завтра был дома.

– Завтра воскресенье, – напомнила она.

– Лида, мы же эти, как их, оперативники.

Вадим вздохнул – далеко и беззвучно. Или ей показалось? Иногда в трубке шуршит... Иногда кажется. Иногда думается.

– Давно у нас не были, – отозвалась она на тихие шумы в трубке.

– Вчера у вас грибы ел с компанией.

– Нет, как раньше, по-семейному, с девушкой...

– Все, Лида, завязано.

– А поиск невесты?

– Теперь и под наркозом не женюсь.

– Легко вы отказались от пленительной Светы.

– Какой?

– Боже, забыто такое чудесное слово. Ну, миловидной.

– Она не миловидная, а похожая.

– На кого, Вадим?

– Так... На идеал.

Лида вспыхнула и хотела что-то сказать, что-то спросить, но голос инспектора, почему-то жутко далекий и безжизненный, лишил силы и ее.

– Вадим, тогда ответьте мне на глупый вопрос...

– Я отвечу на все вопросы, кроме одного.

Она отчетливо слышала это "кроме одного", но ее сознание отторгло странные два слова, как чужеродные, сказанные не им и не для нее. Мог кто-нибудь вмешаться, случайно подключиться. Зачем ему намекать, что есть один какой-то запретный вопрос? Чтобы она спросила? Да? А он бы отшутился.

– Вадим, вы Светлане объяснялись в любви?

– Больше – я сделал предложение.

– Это не больше.

– В любви объясняться пошло.

– Вадим, с каких это пор?

– Разве та, кому объясняешься, не знает про твою любовь?

– Знает, – безвольно согласилась она.

– А той, для которой ты есть-не-есть, нужно ли объясняться?

– Не нужно.

– А вы говорили, что я ничего не понимаю в любви, – далеко усмехнулся Петельников.

– Вадим, вы понимаете любовь, – покорно подтвердила она.

– Любовь тоже регулируется, как вода из крана. Не так ли?

– Так...

– Влюбляются только в тех, кто может ответить на любовь. Влюбляются в досягаемых. Не так ли?

– Так...

– Лида, а знаете, что такое истинная любовь, а?

– Догадалась – безответная.

– Да, когда любишь без всякой надежды.

– Вадим, мне хочется плакать...

– Но вы же не закончили уборку.

Она вздохнула. Зачем этот разговор? О чем этот разговор? Боже, боже, дай ему силы не опуститься до банальности. Дай ему силы не скатиться до пошлости. Боже, дай силы этому самому сильному мужчине...

– Вадим, вы ждете от меня каких-то слов?

– Я знаю, что их не будет.

– Не будет...

– Да я бы их и не принял.

– Вы бы их и не приняли...

– Но чего-то я жду.

– Вадим, вы надейтесь на время.

Он не ответил. Лида нервно передернула плечами.

– Вам холодно? – спросил Вадим.

– Дует с улицы...

– Скоро зима.

– Да, выпадет снег, встанем на лыжи...

– Потом, Лида, весна.

– А весной нужно влюбляться.

– Потом лето.

– А летом загорать и ходить в лес.

– А что, Лида, нужно делать сейчас, осенью?

– А осенью нужно плакать.

– О чем?

– О том, что не сбылось зимой, весной и летом.

– Я не умею плакать.

– Да, вы сильный.

– Сильные на плачут, а тихо сходят с ума.

– Но ведь мы знакомы много лет... И сегодня ничего не произошло и ничего не изменилось.

– Только ушло время, которое почему-то не рубцует и не исцеляет.

Боясь потерять себя в этом сжигающем разговоре, она торопливо сказала уже своим обычным голосом:

– Вадим, завтра я делаю пельмени, приходите.

– Спасибо, не могу, – завтра я варю полуфабрикаты.

И з  д н е в н и к а  с л е д о в а т е л я. Любовь к близкому человеку – это частный случай любви к людям вообще. Любовь к одному человеку не абсолютна и не всеобъемлюща, а лишь частичка большой любви ко всем. Частичка большой души, ее яркий всплеск. Любовь – как солнце: близкому человеку жарко, но и остальным тепло.

Если кто-то тебя сильно любит, а всех остальных не очень, не стоит обольщаться...

Д о б р о в о л ь н а я  и с п о в е д ь. Человечество состоит из умных, коих мало, и дураков, коим нет числа. Природой устроено так, что первые должны жить за счет вторых. Человек ездит на лошади и ест корову не потому, что он сильнее их, а потому, что он умнее. Обезьяны глупее человека, поэтому стадами идут на сыворотку от полиомиелита...

Я хочу сказать, что нет такого дурака, которого я бы не использовала в своих интересах. Да они и не возражают, – я же их не на сыворотку пускаю.

В одном кармане лежали деньги, в другом – шуршал длинный список, сочиненный Лидой. Подсолнечное масло, зеленый горошек, сахарный песок... И еще восемнадцать наименований. Рябинин шел, спокойно помахивая еще пустым рюкзаком и намереваясь обстоятельно побывать в каждом магазине своего микрорайона. Но он упустил из виду, что день субботний и половина города вышла на улицы, тоже намереваясь обстоятельно зайти в каждый магазин, как своего микрорайона, так и соседнего. Особенно много толкалось навьюченных мужчин и старушек с бидончиками...

Рябинин вдруг ощутил, что тоже загорается непонятной ему энергией, которая бросает его туда, за всеми и со всеми. Он поежился от накатанной тучи и свернул в овощной магазин, где за теплой витриной разглядел зеленый горошек. Почему-то брали по нескольку банок. Вероятно, мозговых сортов. Поплутав меж капустных штабелей, консервных стен и бутылочных частоколов, он тоже взял четыре банки, хотя в списке значилось две. Все-таки мозговых сортов.

В булочной за счет хлеба и сахарного песка рюкзак утяжелился. Он надел его на спину и пошел по асфальту, как турист по каменистой дороге. Лишь бы не встретить знакомых. Но с другой стороны, продукты закупались на неделю...

В молочном магазине Рябинин перечитал список, обнаружив важное примечание: "Сметану в банку, яички в полиэтиленовый мешочек".

– Сметану в банку, пожалуйста, а яички в полиэтиленовый мешочек, попросил он продавщицу.

– Неужели я положила бы сметану в полиэтиленовый мешок?

– Да, он вздуется, – согласился Рябинин.

В кондитерском кроме пачки чая он купил килограммовый кекс, о котором в списке не было и помину. Лида их любит и ест, отщипывая птичьими порциями, по крошкам. Только она вроде бы любит не такие, не килограммовые, а маленькие. Пожалуй, она сама их печет. Этот, килограммовый, можно нарезать на маленькие кексики...

Он вновь заскочил в овощной, поскольку из-за этого зеленого горошка забыл про корнеплоды и всякую петрушку. "Один пакет картофеля, но загляни, не гнилая ли". Рябинин заглянул – картошка влажно блестела, поэтому было не понять, гнилая или всего лишь мокрая.

– Товарищ продавец...

– Минуточку, я не Фигаро.

Рябинин ждал, переминаясь под тяжестью рюкзака.

– Слушаю вас.

– Картошка вроде бы мокрая...

– Зачем же вы заглядывали в пакет?

– Посмотреть.

– Гражданин, неужели вы не знаете, что картошка в пакете – это кот в мешке?

– Но хотелось бы картошки, – улыбнулся Рябинин.

– Берите не глядя, и вся проблема.

Рябинин взял пакет не глядя, оценив мудрость продавца, – никакой проблемы. Тем же беспроблемным способом купил неохватный кочан капусты, темную свеклу, похожую на пушечное ядро, и букет какой-то зелени, пахнувшей духами.

В магазин с очень яркой витриной вползала очередь и никак не могла вползти. Рябинин ринулся на нее, как самолет на посадочную площадку.

– Вы последняя? – спросил он женщину, поддев ее сумкой, куда складывал всякую мелочь вроде пушечноядровой свеклы.

– Я, – ответила она, делая шаг в сторону.

– Хватит на всех? – бывало спросил Рябинин, вытаскивая сумку из-под ее платья.

– Да пока много. – Она дернулась вверх.

– А почем? – опустил он сумку женщине на ноги, потому что рюкзак палубно качнул его тело.

– Шестьдесят рублей пара. – Она торопливо отступила.

– Ого! А что дают?