Полное собрание сочинений. Том 6. Январь-август 1902 - Владимир Ленин (Ульянов)

Это второе условие еще теснее ограничивает право выкупа и экспроприации, распространяя его не на все «отрезки», а только на те, которые и посейчас остаются орудием закабаления, «посредством которых, – как формулировала это «Искра», – продолжает держаться подневольный, кабальный, барщинный, т. е. на деле тот же крепостной труд»[157]. Иначе говоря: там, где, благодаря половинчатости нашей крестьянской реформы, уцелели до сих пор крепостнические формы хозяйства при помощи отрезанных у крестьян земель, там дается право крестьянам сразу и окончательно покончить с этими остатками крепостничества даже путем экспроприации, там дается право «вернуть отрезки».

Мы можем поэтому успокоить нашего доброго Мартынова, который с такой тревогой спрашивал: «как быть с теми отрезками, которые в руках ли помещиков, в руках купивших их разночинцев, эксплуатируются теперь образцовым капиталистическим способом?». Не об этих единичных отрезках идет речь, почтеннейший, а о тех типичных (и весьма многочисленных) отрезках, которые служат и по сю пору базисом продолжающих существовать остатков крепостного хозяйства{109}.

Наконец, 4. Пункт 4, б, предоставляет крестьянским комитетам полномочие устранять остатки крепостного права, уцелевшие в отдельных местностях государства (сервитуты, незаконченные выделы земли и размежевание и проч. и т. п.).

Таким образом, все содержание 4-ого пункта можно, простоты ради, выразить в двух словах: «вернуть отрезки». Спрашивается, как возникла идея такого требования? Как прямой вывод из того общего и основного положения, что мы должны помочь крестьянам и подтолкнуть крестьян на возможно полное уничтожение всех остатков крепостничества. С этим «все согласны», не правда ли? Ну, а если согласны встать на эту дорогу, так потрудитесь уже самостоятельно двигаться по ней вперед, не заставляйте тащить вас, не робейте по поводу «необычного» вида этой дороги, не смущайтесь тем, что во многих местах вы и вовсе никакой проторенной дороги не найдете, а должны будете и по краю обрыва проползти, и через чащу продираться, и через ямы перескочить. Не жалуйтесь на бездорожье: эти жалобы будут бесполезным нытьем, ибо вы наперед должны были знать, что становитесь не на столбовую дорогу, выпрямленную и выравненную всеми силами общественного прогресса, а на тропинки закоулков и захолустий, из которых выход есть, но прямого, простого и легкого выхода ни вы, ни мы, ни другой кто никогда не отыщет, – «никогда», т. е. вообще до тех пор, пока будут еще существовать эти отмирающие, и мучительно долго отмирающие, захолустья и закоулки.

А не хотите соваться в эти закоулки, – так говорите прямо, что не хочу, и не отделывайтесь фразами[158].

Вы согласны бороться за уничтожение остатков крепостничества? – Хорошо. Так помните же, что никакого единого юридического учреждения, которое бы выражало или обусловливало эти остатки, не существует – я говорю, конечно, об остатках крепостничества исключительно в области занимающих нас теперь аграрных отношений, а не в области законодательства сословного, финансового и проч. Прямые переживания барщинного хозяйства, бесчисленное множество раз констатированные всеми экономическими исследованиями России, держатся не каким-либо, особо их ограждающим, законом, а силой фактически существующих поземельных отношений. Это до такой степени так, что свидетели перед известной валуевскои комиссией{110} прямо говорили: крепостное право возродилось бы, несомненно, снова, если бы оно не было запрещено прямым законом. Значит, одно из двух: либо не касаться вовсе поземельных отношений между крестьянами и помещиками, – тогда все остальные вопросы решаются очень «просто», но тогда вы не коснетесь и главного источника всяких переживаний крепостного хозяйства в деревне, тогда вы «просто» отстранитесь от очень жгучего вопроса, затрагивающего самые глубокие интересы крепостников и закабаленного крестьянства, от вопроса, который легко может завтра или послезавтра стать одним из самых злободневных социально-политических вопросов России. Либо вы хотите коснуться и того источника «отсталых форм экономической кабалы», каким являются поземельные отношения, – и тогда вы должны считаться с такой сложностью и запутанностью этих отношений, которая легкого и простого решения прямо-таки не допускает. Тогда вы, будучи недовольны предложенным нами конкретным решением запутанного вопроса, не вправе уже отделываться общей «жалобой» на запутанность, а должны сделать попытку самостоятельно разобраться в нем, предложить другое конкретное решение.

Какое значение имеют отрезки в современном крестьянском хозяйстве, – это вопрос факта. И знаменательно, что, как ни глубока пропасть между народничеством (в широком смысле слова) и марксизмом в оценке экономических порядков и экономической эволюции России, – по данному вопросу между этими доктринами нет расхождения. Представители обоих направлений согласны в том, что в русской деревне тьма остатков крепостничества и (нотабене) что господствующий в центральных губерниях России способ частновладельческого хозяйства («отработочная система хозяйства») есть прямое переживание крепостничества. Согласны они, далее, и в том, что отрезки крестьянских земель в пользу помещиков, – т. е. и отрезки в прямом, непосредственном смысле, и лишение крестьян права выпаса, пользования лесом, водопоем, выгоном и проч. и т. п., – являются одним из главнейших (если не главнейшим) базисов отработочной системы. Достаточно напомнить, что по новейшим данным отработочная система помещичьего хозяйства считается преобладающей не менее как в 17 губерниях Европейской России. Пусть попробуют оспорить этот факт те, кто видит в пункте об отрезках чисто искусственную, «вымученную» хитрую выдумку!

Отработочная система хозяйства означает вот что. Фактически, т. е. не по праву владения, а по хозяйственному пользованию, земли и угодья помещиков и крестьян не разделены окончательно, а продолжают оставаться слитыми: часть крестьянской земли служит, напр., для содержания скота, необходимого для обработки не крестьянской, а помещичьей земли; часть помещичьей земли безусловно необходима для соседнего крестьянского хозяйства в данной его системе (водопои, выгоны и т. п.). И это фактическое сплетение землепользования неизбежно порождает (вернее: сохраняет порожденное тысячелетней историей) такие же отношения мужика к барину, какие были и при крепостном праве. Мужик de facto остается крепостным, работая по-прежнему своим исконным инвентарем, по исконной рутине трехпольного хозяйства, на исконного своего «государя-вотчинника». Чего же уже вам больше надо, когда сами крестьяне называют эти отработки сплошь да рядом панщиной и «барщиной»? – когда сами помещики, описывая свое хозяйство, говорят: обрабатывают мне землю «мои бывшие…» (значит, не только бывшие, но и настоящие!) «… крестьяне» своим инвентарем за снимаемый ими у меня выпас?

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});