Ледяное озеро - Элизабет Эдмондсон

Эдвин приблизился к Лидии и обнял ее.

— Тебя, наверное, пугает процедура полицейского дознания?

Ощущение одиночества и утраты охватили Аликс. Участие Эдвина теперь адресовано одной лишь Лидии, а не ей, Аликс, и не другим членам семьи.

Лидия покачала головой:

— Не бойся, никакой офицер из Скотленд-Ярда не подвергнет тебя отвратительному, бесчеловечному допросу — ни в этом доме, ни где бы то ни было.

— А зачем? — удивилась Утрата. — Неужели он подозревает, что Лидия укокошила дядю Джека по причине его скотского отношения к евреям?

— Пожалуйста, замолчи насчет дяди Джека! — резко одернула ее Аликс. — Он, похоже, будет жить вечно!

— Я не помню никаких событий в Рождество, которые могли бы представлять интерес для инспектора, — заявил Эдвин — Предлагаю, чтобы мы лаконично ответили на его вопросы: только «да» и «нет», воздерживаясь от дополнительной информации, и не распространялись о семейных делах.

В комнату вошел Хэл. Он услышал последние слова Эдвина.

— Семейные дела? Надеюсь, я не помешал? Дафна захотела прийти раньше остальных, чтобы морально поддержать сэра Генри, поскольку пронесся слух, что леди Ричардсон нигде не видно. Я прибыл сопровождать Дафну.

— Бабушка заперлась наверху, в своей комнате, — сообщила Аликс. — Вместе с Липп.

— Она очень расстроена?

— Скорее разгневана. Эдвин уверен: она давно знала, что Джек не погиб, а дезертировал.

— Значит, шок вызван разоблачением?

Да, подумал Хэл, обводя взглядом собравшихся, это не назовешь уютным семейным вечером. Он шагнул к дивану, где с несчастным видом сидела Аликс.

— Можно к вам присоединиться?

Она улыбнулась:

— Пожалуйста. Отодвиньте газеты. Вы уже прочли все сообщения?

— Да, в «Гриндли-Холле» большой переполох, и повсюду газеты, которым в обычное время не дозволяется пересекать границу, отделяющую поместье от деревни. Мне кажется, Роджер намерен выступить защитником в суде и очистить Джека от всех обвинений. Вероятно, на основании невменяемости.

— А разве могут предъявить ему какие-либо обвинения сейчас, через столько лет? — спросила Урсула.

— В обычной ситуации, думаю, не стали бы, принимая во внимание его награды. Армия скрыла бы обстоятельства дела, подтасовала факты и объявила, что у него не все дома. Но раз он потом двинулся в Германию, а позже спелся с мослеитами… — Хэл не прибавил, что инспектор из Особого отдела, занимающийся делом, намекнул, что Джек замешан в чем-то большем, чем дезертирство и экстремистская деятельность.

— Бабушке придется вернуть его военный крест королю, — сказала Утрата. — Ей это не понравится.

— А я думаю, немцы прилетят за ним на дирижабле и выкрадут, чтобы увезти в фатерлянд, — усмехнулась Урсула. — Когда придут все остальные, дядя Хэл?

— После ленча. Кроме Евы, которая лежит в прострации, с приступом головокружения, и Розалинд. Она говорит, что останется ухаживать за матерью.

— Она точно что-то замышляет, — мгновенно отреагировала Урсула. — Уж любящей дочерью ее не назовешь. Гадкая Ева может хоть пасть трупом у ног Розалинд — та просто перешагнет через ее безжизненное тело и пойдет дальше.

— А как отнесется к их отсутствию инспектор? — поинтересовалась Аликс у Хэла. — Коль скоро полиция хочет, чтобы все собрались здесь?

— Полиции придется отправиться туда и допросить их обеих там.

Глава пятьдесят восьмая

Большая гостиная никогда не выглядела столь мрачной: небо за окном хмурилось, а звук шагов по ковру звучал приглушенно. Аликс испуганно вскрикнула, когда в гостиной возникла Липп. Явившись в качестве авангарда леди Ричардсон, она объявила, что ее светлость сейчас спустится, и приготовила стул для своей госпожи, поставив его точь-в-точь как та любила — на расстоянии ярда от огня. Потом, бросив короткий, злобный взгляд на Лидию, удалилась, оставив после себя ощущение неловкости и предчувствие беды.

Ранее Утрата спросила Аликс:

— Как ты думаешь, мне теперь надо называть ее прабабушкой?

Можно ли изменить привычке всей своей жизни? — спрашивала себя Аликс, глядя на бабушку, сидящую в кресле — прямо, как струна, с непроницаемым выражением лица.

Утрата с Урсулой расположились на красном, обитом дамастом диване у окна, на безопасном расстоянии от бабушки. Там же неподалеку находился и Фредди, на лице которого было написано, что он предпочел бы находиться где-нибудь в другом месте. Он сидел в широком кресле без подлокотников, расставив ступни, положив руки на колени, и казался погруженным в свои мысли. Майкл разместился в противоположном конце комнаты, на бархатном диване, вместе с Сеси и тихо говорил с ней. Эдвин прислонился к стене около двери, а Лидия выбрала место рядом с ним, на значительном отдалении от остальных и вне зоны прямого обзора бабушки.

Бабушка напоминала твердую пружину. У дедушки, сидевшем в высоком, закрытом по бокам кресле, был такой вид, словно кто-то ударом кулака сбил его с ног и он только сейчас сумел подняться. Он казался старым и уменьшившимся в размерах. Дедушка клонился к Дафне, будто ища у той поддержки и утешения, которые отказывалась предоставить ему жена.

Как может такой крупный мужчина выглядеть съежившимся, стушевавшимся? Дядя Сол озабочен, под глазами у него залегли темные круги. Аликс готова была держать пари, что тетя Джейн тыкала его носом во все прегрешения. Сама тетя Джейн внешне так же спокойна и невыразительна, как всегда. Впрочем, нет. Рот чуть кривился в довольной усмешке, как у кота, наевшегося сметаны, — очевидно, ей было приятно видеть страдания дяди Сола. А также бабушки: Джейн всегда ненавидела свекровь.

Можно ли ее винить?

Тетя Труди была единственной, кто чувствовал себя спокойно и непринужденно. Она разливала чай и велела Роукби отнести кусок кекса инспектору.

А инспектор был тем лицом, кому следовало бы ощущать себя неуютно — в своем официальном костюме и простых ботинках. Его глаза были умными и внимательными, и он чувствовал себя как дома, сидя в большом кресле, поставленном посреди комнаты. За ним в громадном камине пылал огонь, поленья потрескивали, вспыхивая маленькими язычками пламени за узорчатым экраном.

Мизансцена напомнила Аликс виденную в галерее картину: семья сгрудилась вокруг дивана — четыре поколения, и каждый персонаж глядел с полотна настороженно.

Появились братья Гриндли, оба в темных костюмах. Питер — в сильном раздражении, Роджер — с видом опытного адвоката. Ники и Саймон проскользнули вслед за ними и, поискав свободное место, примостились на кушетке, позади папоротника. Анджела села рядом с Фредди.

Инспектор Притчард опустил чайную чашку. Наступил момент, которого все ждали.

— Спасибо, что вы встретились со мной, — негромко произнес он.

Инспектор оказался валлийцем. Это удивило Аликс. Почему-то не ожидаешь, что важный лондонский полицейский, офицер Особого отдела, — валлиец. Пожалуй, он скорее поймет обычаи ее семьи, чем лондонец.

— Все вы уже знаете, что человек, называющий себя Джаго Робертсом, в действительности является сыном этого семейства — Джеком Ричардсоном.

Дедушка был единственным, кто шевельнулся. Он провел рукой по глазам, затем уронил ее на колени. Аликс бросила на него быстрый взгляд и тут же отвела — уж слишком сильной была боль, отразившаяся на его лице.

— С разрешения сэра Генри мои люди в настоящий момент проводят в доме обыск, на тот случай, если мистер Робертс прячется здесь. Территорию мы уже обыскали. У меня нет желания без необходимости причинять вам боль, сэр Генри и леди Ричардсон. Вместе с тем, думаю, будет правильно, если я изложу вам некоторые факты, чтобы вы поняли, почему мне необходимо задать вам разнообразные вопросы, касающиеся передвижений, деятельности и побудительных мотивов Джека Ричардсона, он же Джаго Робертс.

— Не могли бы мы называть его Робертсом? — произнес дедушка. — Мой сын Джек был мертв для меня уже долгие годы. Мне было бы легче думать об этом человеке как о Робертсе.

— Вы все же признаете, что это ваш сын?

— Так мне сказали.

— Вы, без сомнения, прочитали в газетах, что вашего сына не убили на войне, как ранее предполагалось, а он дезертировал.

— Вы пришли рассказывать нам то, что мы уже знаем, инспектор? — Бабушкин голос звучал презрительно.

Совсем не время разыгрывать гранд-даму, подумала Аликс. Неужели бабушка этого не понимает?

Инспектор Притчард проигнорировал ее выпад.

— К несчастью, он не просто дезертировал. Конечно, этот поступок сам по себе является преступлением, подлежащим суду военного трибунала, но он один не стал бы предметом интереса моего ведомства. Дело в том, что после бегства из армии этот человек перешел на сторону врага. Он попал в плен, освободился в конце войны и сделал выбор в пользу Германии. Взял себе фальшивые имя и фамилию и поселился в Берлине. Позднее принял германское подданство. Не думаю, что эти обстоятельства освещались в газетах, — добавил он.