Проклятие короля-оборотня - Тессония Одетт

восклицаю я, возмущение кипятит мою кровь.

В груди Эллиота зарождается рык.

– Ты превратила мое проклятие в загадку?

Мгновение она разглядывает свои ногти, совершенно не обращая внимания на гнев Эллиота.

– Может, я и коварна, Фловис, но не жестока. Зачем мне из-за тебя заставлять человека страдать больше, чем он того заслуживает? Находиться с тобой достаточно долго, чтобы проникнуться к тебе светлыми чувствами, уже само по себе пытка. Слишком жестоко было бы после этого еще и заставлять их приносить ради тебя настоящую жертву. Тебе бы, напротив, пришлось принести настоящую жертву, если бы ты сам решил снять проклятие. – Последнюю часть она произносит с довольной улыбкой, как будто ее забавляют собственные слова.

Грудь Эллиота вздымается от ярости.

– Эта твоя маленькая загадка могла меня убить.

Она пронзает его испепеляющим взглядом.

– Поверь мне, Верховный совет был готов пойти на этот риск.

Я ощетиниваюсь от этого, чувствуя, как жар приливает к моим щекам. И жду, что Эллиот набросится на нее, и на мгновение складывается впечатление, что так он и поступит. Но после Эллиот опускает голову и бормочет себе под нос череду проклятий.

– Ты можешь винить нас? – спрашивает Никсия.

Он потирает затылок и бормочет:

– Не совсем. – Он бросает на меня смущенный взгляд, затем снова смотрит на Никсию: – Мы были не в лучших отношениях, да?

Она изгибает бровь.

– Ты говоришь только о нас с тобой? Или о тебе и остальных? Потому что на последнее я бы точно дала утвердительный ответ.

– Чертовы фейри, – выпаливает он. – Я понял, ясно? А теперь, может быть, уберешься с моей территории?

Она открывает рот в притворном изумлении.

– О, то есть теперь, когда проклятие снято, ты все еще считаешь это поместье своим? Означает ли это, что тебе стали нравиться человеческие жилища?

– Как долго ты собираешься издеваться? Ждешь аплодисментов? Объятий?

Она усмехается, затем открывает диковинную серебристую пудреницу.

– Пока, – прощается она, изящно взмахивая пальцами. И из пепельницы вырывается та же вспышка света, что мы видели до этого. Она уносит фейри в мгновение ока.

Несколько мгновений мы стоим молча, уставившись на то место, где только что находилась Никсия. Затем я медленно поворачиваюсь лицом к Эллиоту. Мой пульс учащается, голова идет кругом от всего, что я только что узнала и пережила. Но главенство надо мной держит тревога, которая только усиливается, когда я вижу жесткость позы Эллиота. Я поднимаю на него глаза и вижу в его лице неуверенность.

Теперь, раз проклятие снято, между нами все изменилось? У Эллиота есть магия, бессмертие, воспоминания. Даже способность принимать неблагую форму. Так ли я для него важна, как была, пока он ходил проклятый? Или снова все пойдет наперекосяк? Как всегда…

Нет, я не буду ждать худшего. Не в этот раз. Если случится что-то печальное, да будет так. Но я не стану жертвой своих сомнений.

Я открываю рот, но он заговаривает первым:

– Джемма, даже не знаю, что сказать.

Мое сердце сжимается. Почему это звучит как начало разочарования?

– Ты… ты сняла мое проклятие. Совершила немыслимое. И я… ко мне вернулись воспоминания. Даже те, о существовании которых позабыл. Я чувствую, что они написаны у меня на лице.

Я хмурю брови.

– О чем ты говоришь?

– Ты должна видеть. И могла понять по взгляду Никсии. Я не был хорошим волком, Джемма. Но обещаю стать лучше.

Мое дыхание становится поверхностным, голова кружится, но я жду, чтобы узнать, к чему он клонит.

Он поджимает губы и протягивает дрожащую руку к моей щеке.

– Ты все еще любишь меня? Я пойму, если нет, но… но очень надеюсь, что любишь.

Мое сердце трепещет от растекающегося тепла, в то время как облегчение и раздражение вступают в битву.

– Конечно люблю, глупый. Неужели ты думаешь, что я бы стала жертвовать нашими отношениями просто так?

Его губы растягиваются в грустной улыбке.

– Я просто подумал… после того, что Никсия сказала обо мне и Верховном совете… Мне потребуется приложить много усилий, чтобы восстановить отношения с членами королевской семьи. А пока они будут болтать. Строить догадки. И, вероятно, продолжать меня ненавидеть. Я понимаю, ты и до этого была не в восторге от сплетен, и я не…

– Эллиот, – перебиваю его я и обнимаю за шею, – пускай болтают. Мне все равно. Если скажут что-нибудь мне в лицо, я сама подберу для них несколько интересных слов, королевских или не очень. Меня волнуешь только ты. Ты, Эллиот. Тот, кого я люблю.

Уголки его губ приподнимаются, и наконец я вижу его искреннюю улыбку, которую впервые приметила в гостиной несколько недель назад.

– Я тоже люблю тебя, Джемма.

Он льнет ко мне, отбрасывая свой посох в сторону и обнимая обеими руками. Я притягиваю его ближе, осторожно, чтобы не нарушить его шаткое равновесие, и наслаждаюсь прикосновением к его телу, его запахом, тем, как его сердце бьется напротив моего.

Когда мы отстраняемся, я чувствую, что моя ухмылка вот-вот расколет мое лицо пополам.

– Итак, тебя зовут Фловис? Полагаю, мне следует перестать называть тебя Эллиотом Рочестером.

– Честно говоря, мне все равно, как ты меня называешь, – отвечает он. – Зови меня Эллиотом, Фловисом. Как угодно. До тех пор, пока я твой.

Эпилог

Год спустя

Стоя на верхней площадке лестницы, я кричу в коридор в сторону детской комнаты:

– Ужин готов!

Слышу возбужденные возгласы, за которым следует лай, затем три фигурки выбегают из комнаты и скользят по коридору. Мика и Дженни в своих благих формах, в то время как Чарли в обличье волка.

Мое сердце сжимается от тоски, когда я замечаю отсутствие Франклина. Четвертый ребенок покинул поместье в прошлом месяце, когда за ним наконец приехала его мать. Я счастлива, что он воссоединился со своей настоящей семьей, но я не знаю, смогу ли я оправиться от боли оттого, что пришлось расстаться со щенком, которого я за год так полюбила. Но придется справиться, потому что со временем родители могут разобрать всех детей, раз проклятие снято. А до тех пор я буду любить их, как своих собственных, каждым ударом своего сердца.

– Кто что ест? – спрашиваю я, когда они приближаются.

Чарли лает, Мика говорит:

– Хлеб!

А Дженни переминается с ноги на ногу и поджимает губы. Затем, содрогнувшись, она превращается в клубок черно-серого меха и издает возбужденный лай.

– Хорошо, – говорю я. – Ты знаешь, куда идти.

Они устремляются вниз по лестнице, и я следую за ними неторопливым шагом. Очутившись в обеденном зале, Мика садится за длинный стол,