Дура LEX - Борис Палант

— Карту принести?

— Не надо. К твоему приходу карта будет висеть на стене.

— Сколько я буду вам должен за ваши услуги?

— У тебя нет денег, с тебя нечего брать.

— Я принес двадцать пять долларов за визит.

— Я сказала, что не возьму с тебя денег. Ты со мной расплатишься тем же — сделаешь что-нибудь хорошее для других людей. Только незнакомых, как ты мне. Не сейчас, потом. Придешь в следующую среду, в 7 часов вечера. Ничего не ешь с трех часов дня.

Ночью меня задержали трое гэбистов в парке Шевченко. Они грубо оттолкнули Люду и поволокли меня в здание КГБ на улице Артема. Я никогда до этого не был в этом здании, и вот, наконец, попал в него. Я пообещал какому-то человеку в штатском, что буду честно шпионить на благо Родины, но для этого меня надо отпустить и позволить покинуть пределы этой самой Родины. Мне показалось, что штатский склоняется к тому, чтобы удовлетворить мою просьбу.

Сколько я читал о стукачах и предателях! И вот — докатился! Сам предложил шпионить на Советский Союз.

* * *

Матч Буффало-Кливленд по футболу в закрытом помещении проходил в присутствии нескольких десятков болельщиков, в основном выходцев из Европы. Латиноамериканцев, еще одной категории потенциальных болельщиков, в то время в Буффало почти не было, не знаю, как сейчас. Я сидел рядом с Валерой, который шумно болел за буффальчан. За кливлендскую команду, судя по всему, тоже играли югославы. Душан забил два красивых мяча.

После того как футболисты приняли душ, мы все направились в «Пондеросу» отмечать то ли победу, то ли поражение. Кливлендцы тоже хотели с нами пойти, но их грозный тренер загнал их всех в автобус, и они укатили к себе в Огайо.

После ужина я отвез Душана домой. Он предложил зайти, но я отказался — мне еще надо было часа три позаниматься. Я спросил его, говорил ли он с Карло. Душан сказал, что Карло переведет Люду из Югославии в Триест за тысячу долларов — пятьсот при встрече в Югославии и пятьсот в Триесте. Душан зашел домой и вынес мне клочок бумажки с адресом и номером телефона Карло.

— Ты не пропадай, приходи хотя бы на матчи, — то ли сказал, то ли попросил Душан. — И не бойся. Карло всех на границе знает, и на той, и на этой. Он все время туда-сюда ходит. Отличный парень!

Я пришел домой в возбужденном состоянии. Весь рецепт перехода через границу лежал у меня в кармане. Рецепт этот — Карло. Человек делает это каждый день, и ничего — никто его не ловит. Да, он контрабандист, я с такими людьми дела никогда не имел, не знаю я их, не чувствую. С другой стороны, наивно было бы предполагать, что Душан сведет меня с профессором лингвистики для нелегального перехода через границу. Конечно, это должна быть темная личность, так что пока все нормально. Как бы хотелось самому слетать — попробовать перебраться в Триест вместе с Карлушей. Но нет на это денег!

Так что там у нас с Солярией и Проксимией? Да, как должна пролегать между этими двумя странами граница? Наверное, так, чтобы в случае необходимости через нее можно было легко переправить любимую девушку. А Карло добавит: и рыжуху с куревом.

Ночью я каким-то образом попал в Харьков, видел Люду, стоящую на трамвайной остановке, прокричал в вату какие-то слова, которые сам не услышал. Потом Люда повернулась ко мне лицом, но на меня никак не отреагировала — то ли не узнавала, то ли я был невидимым. Вокруг сновали гнусные типы, и я вдруг обнаружил, что при мне не было ни единого документа, ни единого доказательства, что я живу в Америке. Я молча прокричал гнусам: «Я не ваш, вы не имеете права даже прикасаться ко мне!» А один гнус прошипел в ответ: «Джейкоб Тенцер». Дрожь пробежала по телу — это что ж, на пятьдесят лет обратно, в Союз? Я проснулся от ужаса. Гнус исчез, но с ним исчезла и Люда. В Харьков я больше не хотел и решил немного позаниматься.

Наша университетская команда готовилась к региональным конкурсам по международному праву в Питсбурге. Члены команды играли друг с другом в «адвоката дьявола», представляя то солярийцев, то проксимийцев. На состязаниях будут настоящие судьи, высокое место может помочь потом с работой. Чем больше я вгрызаюсь в тему, тем ненавистнее она мне. Ведь в реальной жизни солярийцы и проксимийцы отрыли бы топор войны в тот самый день, когда американцы или англичане нашли нефть в прибрежных водах этих недоразвитых стран. И рубились бы они день и ночь напролет, а уж потом, когда одна сторона повергнет другую, на сцену выйдут юристы в париках и в международном суде в нейтральной стране подведут юридическую базу под захват всего нефтяного шельфа победителем.

А чем мой случай так сильно отличается от территориального конфликта, который в реальной жизни обычно решается в обход норм международного права? Советский Союз подписал и ратифицировал Конвенцию по Международным правам человека. Ну и что? Разве он когда-нибудь выполнял положения этой Конвенции, особенно что касается ее статьи номер 12, предусматривающей свободный выезд из страны — участницы Конвенции? Но раз Советский Союз нарушает международный закон, то почему я должен его соблюдать? Для меня граница СССР или Югославии так же свята, как для них статья 12 этой самой Конвенции.

Рассуждая таким вот образом, я наливался праведным гневом, и настал момент, когда мне стало трудно отделить любовь к Люде от ненависти к Советскому Союзу. Остановить меня уже было нельзя.

* * *

Я не особенно удивился, когда на стене кабинета Бернис увидел карту Балкан. В Югославию было воткнуто несколько булавок. Бернис сидела за столом и раскладывала пасьянс. Я пообещал в свой следующий приход научить ее раскладывать любимый пасьянс моего папы — «косыночку». Она попросила описать этот пасьянс, и оказалось, что она его знает.

Мы перешли к карте.

— Покажи свой главный план.

Я очертил тупым концом карандаша овал вокруг Триеста.

— Исключено. Ни тебя, ни твоего друга, ни Люды не должно быть и близко около Триеста.

— Почему?

— Потому что там я вижу кровь. Не смерть, нет, но тяжелое ранение. Скорее всего, твое. Кстати, как ты собирался переходить там границу?

Я рассказал о Душане и Карло. Бернис снова села за стол и разбросала свои диковинные карты Таро. Закурила, пустила струйку дыма в сторону спящего попугая.

— Зла они против тебя не замышляют, но дела с ними иметь не надо. И вообще забудь о Триесте, считай, что нет у тебя этого пути. Я три раза раскладывала карты для тебя еще до твоего прихода. Булавками я отмечала на карте хорошие для тебя места и плохие. Триест очень плохое место. Три раза карты мне это показали, при тебе — четвертый раз.

— Австрия хорошее для меня место?

— Да, Австрия — хорошее место. Наверное, лучшее.

— Я подумаю, Бернис, насчет Австрии. На сегодняшний день я ничего не знаю об австрийско-югославской границе. Я люблю Австрию — это была первая свободная страна, в которую я попал, выехав из Советского Союза.

— Чем тебе так понравилась Австрия? Расскажи мне об этой стране — мне будет легче гадать для тебя.

— Бернис, я только сейчас понимаю, какую роль запахи играют в моей жизни. Даже когда я в первый раз зашел в твой кабинет, меня больше всего поразил особый запах, которого я нигде и никогда прежде не чувствовал. В Советском Союзе пахло дешевыми сигаретами, потным телом, чем-то кислым, прогорклым, будто кто-то наблевал и потом плохо убрали. Хорошо там могло пахнуть на природе или у бабушки на кухне. А Австрия — это запах кофе и шоколада даже на улице. Я не падок на сладкое, да и денег у меня там не было на сладости, но я все же купил маленький кусочек какого-то марципана — просто попробовать. В Вене меня поселили на семь дней в отель, где первые два этажа занимал публичный дом. Весь день женщины в шелковых красных платьях сидели в баре на первом этаже, пили красивые коктейли, кофе и курили. Иногда приходили джентльмены в красивых костюмах, покупали им коктейли, садились в кресла, а женщины садились совсем рядом, иногда даже к ним на колени. Ничего непотребного или некрасивого я не видел. Потом я увидел комнаты этих женщин в красных платьях на втором этаже. На двери каждой комнаты была фотография ее обитательницы в обнаженном виде. Я подумал: неужели я когда-нибудь стану солидным, богатым дядей, буду приходить в такие вот замечательные заведения и проводить там время с такими красивыми девушками? Я ведь всегда думал, что в таких штуках есть что-то плохое, недостойное, а в Вене увидел, что ничего плохого в этом нет. Даже мама одобрила бы, если бы увидела.

— Разве в Советском Союзе нет проституции? Разве есть на свете страна, где ее нет?

— Наверное, есть, но уж во всяком случае эта проституция нелегальная. За двадцать пять лет жизни в Союзе я не встретил ни одной проститутки. Поэтому я не знаю, как себя с ними вести, что им говорить, целовать ли их в губы, как производить оплату за сервис. А в отеле, куда меня поселили, я увидел, как просто и элегантно может вести себя мужчина в публичном доме.