Александр Дюма Великий. Книга 1 - Даниель Циммерман

Подходит к концу год 1831-й, и Александр подводит его литературные итоги. В его собственном творчестве это три пьесы: «одна плохая — «Наполеон Бонапарт», одна средняя — «Карл VII» и одна хорошая — «Ричард Дарлингтон». Потрясающая забывчивость: о превосходном «Антони» он даже не упоминает. Гюго, кроме «Марион Делорм», опубликовал «Собор Парижской Богоматери», «это больше, чем роман, это книга!», и «Осенние листья». Что до Бальзака, то он «выпустил «Шагреневую кожу», одно из самых раздражающих своих произведений». Это лишь частное мнение Александра. Само собой разумеется, что ему неизвестно, Пушкин только что закончил своего объемного «Евгения Онегина», над которым работал девять лет.

10, 11 и 12 января идет процесс над пятнадцатью республиканцами. Распай и Бониа осуждены на пятнадцать месяцев тюрьмы, Бланки — на год, остальные оправданы. На этот раз Александр в суде не присутствует. В салонах он по-прежнему «всерьез рассуждает о Республике и Революции»[119]. В действительности он с режимом примирился. Не он ли через несколько месяцев объявит экс-королеве Гортензии де Богарне: «В течение целого года я был погружен в бездны прошлого; вначале мое мнение было основано лишь на инстинкте, но в конце концов — на разумном убеждении. Я видел, что революция 1830 года заставила нас продвинуться, правда, только на один шаг, но все же по пути от аристократической монархии к буржуазной, и что эта буржуазная монархия — целая эра, которая должна быть изжита, прежде чем мы дойдем до народного правления. Отныне, сударыня, не делая ничего, дабы приблизиться к правительству, от которого я отдалился, я перестал быть его врагом и спокойно наблюдаю за развитием того периода, конца которого, возможно, мне не суждено увидеть; я аплодирую всему хорошему, протестую против плохого, но то и другое — без энтузиазма и без ненависти; я не приемлю ни отвода, ни подчинения; считаю его не благом, но необходимостью»[120]. Так что же, в тридцать лет прощай политика? Или это тайная мечта вернуться к ней другим путем? Королю-груше пятьдесят восемь лет, после его смерти на престол должен взойти герцог Орлеанский. Вполне вероятно, что Александр видит себя скорее в роли Ришелье, чем Мазарини, при любимом Фердинанде I, которого со всей возможной деликатностью он поведет к народной монархии — отличное средство примирить республиканские идеалы с любовью к королевской особе.

Его разрыв с политикой сочетается с угрызениями совести, когда он думает о друзьях, заключенных в тюрьму или продолжающих борьбу в подполье. Он уходит в усиленную работу, либо самостоятельную — над историческими сценами, либо совместную — для театра, и не строит никаких иллюзий на этот счет: «Беда первого сотрудничества в том, что оно влечет за собой второе; соавтор подобен человеку, сунувшему палец в прокатный стан: за пальцем последует кисть, за кистью — рука, за рукой — туловище! Все должно подвергнуться прокату, куда входишь человеком, а выходишь проволокой». Другая возможная неприятность — видеть свое имя под ничтожным опусом. Единственное преимущество: быстрый и щедрый доход, как в случае с «Ричардом Дарлингтоном», и лучше бы Александру было признать свое отцовство по отношению к нему, чем по отношению к следующей своей пьесе — «Тереза». Написанная по заказу Бокажа на сюжет Анисе Буржуа, она представляет собой комическую, а скорее даже отвратительно трагическую оперу на музыку Луи Вие и Рифо[121], имена которых до потомства не дошли. И снова Александр трезво относится к своему детищу: «Мое мнение по поводу этой драмы: одна из самых худших у меня».

«Терезу» сыграли 6 февраля в зале Вантадур с успехом, «достаточным для самолюбия» и кошелька, и «недостаточным для произведения искусства». По поводу этого последнего заключения Александр как раз не мог не заметить совершенно идиотической и без его ведома появившейся соперницы своей теще Терезе, поскольку вторая была любовницей мужа первой, — не беда, что отношения здесь более запутаны, чем у Расина, — короче, двадцатилетней актрисы, приведенной Бокажем неизвестно на каких условиях. «У мадемуазель Иды был талант тонкий, грациозный, очень простой и далекий от всех театральных условностей». И это минимум того, что можно было бы сказать. Ида Ферье на сцене, а в жизни Маргарита Жозефина Ферран — блондинка, уже очень полная, с большими руками, длинными ногами, с зубами вкривь и вкось; дикция у нее была прескверная, говорила она в нос, подражала игре Мари Дорваль, но Александр уже так долго почти верен Белль, и потом было бы невежливо привередничать, когда тебе предлагают этот свежий дар из плоти, исполненный к тому же признательности к великому человеку, давшему этому ничтожному таланту возможность обнаружиться.

Беда никогда не приходит одна, в Париже холера. Восемнадцать тысяч четыреста умерших зарегистрировано в столице с марта по октябрь 1832 года и более ста тысяч по всей Франции. Эпидемия поражает в основном рабочие кварталы, неблагополучные в санитарном отношении, но, к несчастью, не вовсе обходит стороной и богатые районы, а правительство, вместе с властным Казимиром Перье вынуждено признаться в неспособности выявить холерную запятую, бацилу, обнаруженную Кохом лишь в 1883 году. Чаще всего «больного, или скорее обреченного, начинало слегка трясти, затем начинался первый период озноба, затем судороги, затем изнурительный и беспрерывный понос; сгущение крови останавливало кровообращение; капиляры набухали кровью; больной становился черным и умирал». В случаях так называемой молниеносной холеры все симптомы появлялись одновременно, но понос — последним. «Человек заболевал дома; двое соседей клали его на носилки и несли в ближайший госпиталь.

Нередко больной умирал по дороге, и место его на носилках занимал один из соседей, а то и двое». Столь же пугающей была сухая холера, то есть без поноса вначале. «Испуганные лица в кружок вокруг умирающего; крик из глубины этой толпы: человек, одна рука на груди, другая на животе, корчится, как эпилептик, падает на землю, бьется на мостовой, становится синим и испускает дух». В 1832 году показатели смертности от двух первых видов холеры колеблются, в зависимости от возраста, между шестьюдесятью и восьмьюдесятью процентами. Они снижаются до пятидесяти, если речь идет о сухой холере. Но для выживших, особенно если они были вполне здоровы до заболевания и получали хорошее питание после, выздоровление наступает относительно быстро, и через две-три недели они вполне здоровы без всяких осложнений.

«Неизвестно, откуда возникали самые странные слухи и повторялись народом с проклятиями и угрозами.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});