Ангарский Сокол - Хван Дмитрий Иванович

— Он говорит что-то вроде того, что ему плевать, кто мы на самом деле. Он хочет знать ответ на один вопрос: не затеваем ли мы что-либо против его короля?

Удивился я несказанно: а Ханс-то оказался не просто гордецом, но ещё и думающим человеком. Я попросил Тимофея попытаться объяснить ему, что их королю мы желаем только самого лучшего. И что мне очень хотелось бы с Кристианом встретиться.

— О, с этим проблем не будет! — отвечал Ханс. — Кристиан — добрый король, он постоянно принимает гостей и купцов.

В Копенгагене капитан Йенсен посоветовал найти Матса Нильсена, его старинного друга. Через него, сказал капитан, можно выйти на Ганнибала Сехестеда, а там и на короля Кристиана.

— Я напишу бумагу Матсу, если вы толком объясните, кто вы и для чего вам король. То, что вы не московиты, я и так вижу. Хотя вы одного языка с теми крестьянами. — Капитан лёгким движением пальцев указал на нижегородцев, оставшихся в каютах. — Мне просто интересно, что вы задумали.

Мне пришлось пустить в ход искусство двадцатого века — пропаганду и вещать информацию с каменной мордой диктора Центрального телевидения. Пришлось мне показать Хансу наши грамоты, револьверы, золотые монеты ангарской работы, подарив ему одну, и выдать козырь, давно уже разрабатывавшийся неугомонным Кабаржицким и чуть позже Граулем. Идея состояла в том, что наше княжество объявлялось наследником знаменитого мифического персонажа средневековых басен Европы — пресвитера Иоанна, христианского царя-священника, чьё царство европейцы помещали где-то на Востоке. Это где-то варьировалось от Африки до Индии, вот мы и хотели застолбить этот вариант для себя, ведь иных конкурентов у нас точно не будет. Обалдевший от подобного поворота Ханс потащил нас в свою каюту, где при тусклом свете масляной лампы он принялся сочинять письмо другу.

— Вот! С этим письмом идите прямиком к Нильсену, его каждая собака в Копенгагене знает, — дописал, наконец, письмо Йенсен. — В порту любого матроса спросите Матса Нильсена, вам скажут, куда идти.

После того как послы пресвитера сошли с «Хуртига» в Кристиании, к капитану, смотревшему им вслед, подошёл боцман:

— Я сразу понял, что это не московиты. А когда их главный, лишь поморщившись, отсчитал мне серебро, почти не глядя? Будь я проклят, если он не дал бы мне вчетверо больше, потребуй я столько!

— Да, Бьёрн. Я уверен, что полезь мы тогда посчитать их монеты, то у меня не осталось бы и половины команды. Это птицы высокого полёта, а мы — так, просто подвернулись им по пути.

— А как их слушаются те московиты! Капитан, я слышал, что заставить их работать не сможет и сам дьявол, настолько они хитры и изворотливы.

— Меня другое интересует, Бьёрн. Почему посланцы царя-священника едут именно в наше благословенное королевство? То, что они делают это тайно, я понять могу — у них свои цели.

— Одному Богу это известно, капитан. Надеюсь, пресвитер Иоанн поможет нам в борьбе против этих подлых шведов. А наш добрый король Кристиан заключит с ним союз.

— Я полагаю, ты понимаешь, Бьёрн, что никто более не должен знать того, что я тебе рассказал, и того, что ты видел?

— Да, Ханс, — склонил голову боцман.

Кристиания оказалась небольшим городком, устроенным на этом месте лишь чуть менее пары десятков лет назад. Зато рядом с посёлком над морем возвышалась крепость Акерсхус, сложенная из рыжего камня. Для начала мы нашли самый приличный постоялый двор в Кристиании — дабы насладиться изысками местной кухни. Тушённая с капустой баранина пошла на ура, как и густой рыбный суп — обжигающе горячая похлёбка была настоящим блаженством после корабельной стряпни, которую нам пришлось-таки отведать. А вот хлеб подкачал — он был откровенно невкусен. Хотя, может, это у нас хлеб был всему голова — тут же бал правила рыба.

После трапезы, оставив людей отдыхать и установив смену часовых, мы с Кузьминым отправились в порт — найти судно, которое доставило бы нас до Копенгагена. Сначала я хотел было снова потревожить Йенсена, но Тимофей убедил меня, что судно до датской столицы мы найдём быстро. Так и оказалось: недолго потолкавшись в порту, мы без труда приценились к круглобокому судну, несколько похожему на большой поморский коч. Одна мачта и два ряда вёсел. Олаф, добродушный толстяк, капитан и владелец данной посудины, гордо именуемой «Счастливчик Лейф», брался доставить нас до Копенгагена за три с полтиною рубля серебром. Кузьмин снова заметил некоторую дороговизну в требовании датчанина, но предпочёл согласиться. В итоге мы ударили по рукам, договорившись на завтрашнее утро. Капитан был сама любезность, он учтиво поинтересовался у Тимофея, кто мы да куда держим путь. Тимофей отвечал заранее заготовленной фразой: мол, мастера мы по металлу, с Московии возвращаемся.

Утро в Кристиании весьма прохладное, зябкое. С гор, полукругом обступивших долину и фьорд, спускались клубы тумана, густым маревом сползая на воду. На постоялом дворе мы наняли телегу для наших ящиков и зашагали к бухте. Олаф нас уже ждал, его люди споро перегрузили ящики на «Счастливчика» и вскоре, выведя на вёслах судно из бухты, натянули парус, тут же поймав попутный ветер с гор. Кристиания постепенно отдалялась, пропадая в белёсой дымке, покрывавшей берег. Только крепость Акерсхус оставалась рыжим пятном на фоне серо-зелёной скалы, а путь по фьорду, по сути, ещё только начался. Там и сям на берегах были разбросаны полуземлянки, крыша которых была покрыта дёрном с растущей на нём травой. Хозяева этих жилищ, верно, ещё затемно ушли в море на промысел. А уже вечером многие из них смогут похвалиться уловом, который, вероятнее всего, составят треска да сайда, мольва или морской окунь, пикша или скумбрия. Рыбаки же, к которым госпожа удача будет немного благосклоннее, смогут похвастаться и внушительным лососем, увесистой зубаткой или морским чертом. Норвежцам сильно повезло — тёплый Гольфстрим, омывая скандинавское побережье, позволяет рыбакам выходить в море круглый год. Посему рыболовы, для которых нет препятствий вплоть до Тромсё, буквально живут морем. А какого изумительного по вкусу копчёного лосося мы едали в Кристиании! Слов нет, чтобы описать этот шедевр местной кухни. Сравниться с тем лососем может только байкальский омуль.

Так, размышляя о всякой всячине, в полудрёме клюя носом, я сидел на одном из ящиков, укрывшись кафтаном, в котором было зашито золота на добрый десяток килограммов. Зевая, я посматривал по сторонам — всё-таки Норвегия очень красивая страна. А фьорды — это нечто потрясающее: удобные бухты, обрамлённые поросшими лесом скалами, да сбегающие с них ручьи и речушки образуют временами и небольшие водопады. Говорят, Кольский залив — это тоже фьорд, но вот какой-то он серый получается на фоне здешней яркой красоты.

Норвежцы-гребцы слаженно работали вёслами, а их капитан, насколько я слышал сквозь плеск воды, всё пытался разговорить Тимофея. Было ясно, что купцу этот добродушный толстяк уже порядком надоел и он держится из последних сил, чтобы не сорваться. Наконец через некоторое время Олаф унялся, и Кузьмин зарылся носом в ворот кафтана, пытаясь немного поспать. Я усмехнулся и снова попытался устроиться удобнее, да опять неудачно. «Песец» в кобуре под мышкой здорово мешал. С тех пор как на нас напали англичане и их подручные, с оружием никто не расставался. Нижегородцы, которым не хватило револьверов, носили под кафтанами на поясе штык-ножи. Карабины же на плече, понятное дело, носить было нельзя, чай не в Ангарском княжестве.

Так, стоп! Не понял! «Счастливчик» на полной скорости шёл в небольшую бухточку, берега которой были покрыты густым лесом.

— Герр Олаф! Эй, любезный! — крикнул я пухлому капитану.

Что-то этот норвежец обнаглел — и ухом не ведёт, хотя ещё полчаса назад рот его не закрывался. Я пихнул дремлющих рядом морпехов, давайте, мол, свои пятёрки подымайте, опасность! Из четырёх морпехов с «Горняка» трём было поручено взять под своё начало для обучения по пять нижегородцев, они и отвечали за своих подопечных. Четвёртый — младший сержант Емелин — в целом контролировал этот процесс. Вчерашние горожане понемногу росли в моих глазах, становясь более умелыми с оружием и уверенными в себе. Воистину, ко всему человек приспосабливается! Даже если этот человек живёт в позднем Средневековье. Даже медведя можно научить на велосипеде кататься, что уж говорить о сметливом и хитром русском мужике? Ему ли с карабином не управиться?