Научиться дышать - Наталья Светлова

Она достала коньяк и сняла крышечку. Райский аромат. Если в раю пахнет так же, она, безусловно, хочет туда. Поднесла бутылочку к носу. Руки задрожали от непосредственной близости запретного плода, который сейчас возглавлял топ десять запретных плодов в ее жизни.

— Была не была, — выдохнула она и чуть-чуть отпила.

Но каждый наркоман знает, что остановиться не то что сложно — нельзя. Когда Карина обсудила все дела с мужем и вышла к подруге, то застала ее лежащей на полу в полусознательном состоянии.

— Господи! Боже мой! Энтони, скорую! Ира!

Вокруг нее началась сумасшедшая паника, но никакой скорой не надо. Транквилизаторы без рецепта — это же подсудное дело! Для фармацевта, продавшего ей таблетки, точно.

— Не надо, — прохрипела Ирина, — все хорошо. Помоги… в ванную...

Антонио перенес ее в ванную, и Карина велела ему уходить. Нечего смотреть на женщину в подобном состоянии. Вересову вырвало. Раз пять. Она уже потеряла этому безумию счет. Когда агония прошла или успокоилась на некоторое время, она села на пол и закрыла глаза.

— Расскажи мне все, Ира, — потребовала Карина.

Ее лицо, бывшее и так бледным, истончилось еще больше. По нему катился пот, и то и дело казалось, что она вот-вот рухнет без сознания.

— Что тут рассказывать? — через силу прошептала Ирина и подползла ближе к Карине. Обняла ее животик и расплакалась. Невозможно больше носить это в себе. Невозможно. — Я не могу иметь детей.

10

Тот, кто приходит учить, получает горчайший из уроков, а те, кто пришел учиться, не научатся ничему.

Джон Кутзее «Бесчестье»

Воздух тяжелыми каплями сероводорода висел на мебели, стекал с потолка, сочился из стен. Реальность превратилась в тяжелый кислый ком, застрявший костью в горле. Со всех сторон наваливалась усталость, головокружение стало диким аттракционом с заевшим механизмом, от которого начало нестерпимо тошнить.

— Ира! Ира! Господи!

Голос Карины (вроде ее, пробиться сквозь дымку в голове было сложно) метался слепящими лучами внутри ее черепной коробки и отражался прямо в глаза. А они слезились… Уж не умирает ли она?

— Сейчас я вызову скорую! Или 911… Тьфу ты, черт, тут нет такой службы! — паника заставляла руки Карины дрожать, а голос срываться. — Ира, очнись! Умоляю, прошу!

— Не надо скорой, — слабый хрип вылетел из онемевших губ Вересовой. Она сжала руку подруги с такой силой, что костяшки пальцев побелели. — Нельзя…

— А что надо? Говори!

— Воды и марганцовку, наверное.

— Ириша, ну где я возьму тебе марганцовку в номере отеля?

Сознание снова махнуло хвостом и уплыло. Ирина была на грани обморока, на сто процентов уверенная, что уже не проснется. Не надо было мешать таблетки с алкоголем. Или надо… Кому будет грустно от ее смерти? Внезапно ее голову насквозь, словно железным ломом, пробила догадка о том, что Карина беременна. Какой же это, должно быть, стресс для нее!

Глаза Вересовой снова открылись. Не ради себя. Ради Карины и ее ребеночка. Чтобы не умереть на руках беременной женщины.

— Принеси воды, — бульканье вылилось в слова из ее горящего в агонии горла.

Карина принесла бутылку воды и стала поить ее. Когда та напилась, прижала голову Ирины к себе и стала раскачиваться вместе с ней. По щекам Карины текли слезы. Она яростно стирала их со щек, но новая армия соленых солдат снова брала ее лицо штурмом.

— Ирочка, Ириша, зачем ты это сделала? И что конкретно ты сделала? Я не понимаю.

— Это все войны… Насилие… Человеческая жестокость, — бормотала Вересова, вспоминая картинки из телевизора, которые мелькают каждый день.

Кровь, мусор, боль — все это наш мир. Люди плюют на асфальт. Люди убивают других людей. Люди предают и изменяют. И самое страшное состоит в том, что этому безумию невозможно положить конец. Ее мозг в нынешнем, желеобразном состоянии взорвался, выплескивая наружу все, что копилось в его глубинах так долго.

— Какая война, Ира? Какая жестокость? О чем ты?

— Просто любая. Они же вечно воюют, убивают детей, стариков, женщин. Ради чего?

Вересова расплакалась, не в состоянии обуздать свои чувства. Яд из алкоголя и транквилизатора мясным остро заточенным ножом вспарывал ее нервные клетки и ковырялся там. Карина плакала вместе с ней, гладя подругу по голове. Ей не хотелось думать ни о каких войнах и смертях, хотя бы не сейчас, когда у нее под сердцем теплится жизнь.

— Ириша, войны всегда будут, — прошептала она на ухо подруге. — Потому что люди – алчные животные, и им жизненно необходимо отрывать куски мяса от своих же, давить хребты соплеменников танками и сбрасывать на таких же точно людей бомбы, пускать в толпы яд. Человек и есть война. Его невозможно остановить. Но давай не будем сейчас думать о баталии, которая нас не касается?

— Нет таких войн, которые бы кого-то не касались, — мотнула головой Ирина, все еще в плену помешательства. — Мы все люди, и убийство человека даже на другом конце света является убийством, которое касается и нас тоже. А черный дым Хиросимы… Не хочу никогда слышать о таком, — опять слезы побежали по ее щекам.

Карина сидела на полу ванной, удерживая на себе половину веса Вересовой. Кто бы мог подумать, что ее встретит в России такая драма.

— Ирочка, пожалуйста, давай встанем? Мне холодно и тяжело. Я боюсь за малыша.

— Да… Да, прости.

Кое-как совладав со своим телом, Ирина поднялась. Комната вращалась с такой скоростью, словно Вересова была на космическом корабле. Она знала, что нужно сделать в такой ситуации.

— Карина, выйди.

— Зачем? Ты что собралась делать? — испугалась та.

— Мне надо избавиться от этого наркотика в организме, хоть как-то, — глаза Вересовой скользнули к унитазу, и Карина все поняла.

Время не застыло. Оно шло, но таким медленным, тягучим шагом, что казалось, будто оно насмехается над ними. Карина приготовила воду и крепкий чай с лимоном, принесла целую аптечку, взятую у администратора. Ее руки все еще дрожали, ей было страшно.

Наконец-то дверь ванной открылась – и оттуда вышла Ирина с более здоровым цветом лица и меньше качаясь.

— Все хорошо, Ира?

— Ну-у лучше точно. Я полежу?

— Еще спрашиваешь?

Вересова устроилась на диване, подложив под голову подушку, и закрыла глаза. После трех подходов к белому другу в ней, наверное, только внутренние органы и остались. И то не факт, что все.

— Чай будешь? Или воду. Тут вот таблетки есть какие-то…

— Кариш, все хорошо. Не переживай.