Похождения Бамбоша - Луи Буссенар

События развивались точно так, как предвидел Бамбош.

Слушание дела было назначено на пятнадцатое апреля. В этот день обвиняемые предстали перед судом присяжных. Во Дворце правосудия[80] толпился народ. Многочисленные старые друзья и подруги бывшего барона де Валь-Пюизо хотели увидеть, как его осудят. Аудитория подобралась великолепная. Бандит держался с немыслимым апломбом. Министерство юстиции потребовало смертной казни. Защитник, человек далеко не бесталанный, побеждал обвинение его же собственными доводами.

Бамбоша приговорили к пожизненным каторжным работам.

Когда был зачитан приговор, он поднялся и насмешливо обратился к суду:

— Большое спасибо, господа, до следующего раза. — И, обернувшись к публике, где виднелось много представителей высшего света, добавил: — И вы, господа подозрительные типы, и вы, легкомысленные красотки, до свидания! Мы увидимся раньше, чем вы думаете!

Его слова были встречены аплодисментами. По общему мнению, барон держался превосходно.

На следующий день на позорную скамью были посажены Леон, Мими и Боско.

Первые двое обвинялись в изготовлении фальшивого переводного векселя, третий — в соучастии.

Несмотря на безупречное прошлое художника-декоратора, несмотря на полную трудов, лишений и самоотречения жизнь Мими, чудовищное обвинение против них было поддержано. Ничто не смогло перевесить улики, с адской сноровкой сфабрикованные Бамбошем.

В ответ на возмущенные протесты Леона Ришара следователь предъявил фотографию текста, отпечатавшегося на найденной у него в комнате промокательной бумаге, — слова точно совпадали со словами, цифрами, целыми абзацами векселя.

Среди улик имелось также письмо, якобы написанное Малышом-Прядильщиком, которое, как и вексель, было творчеством Бамбоша.

Это припрятанное в личных бумагах Леона Ришара письмо было ответом на просьбу о вспомоществовании, направленную Леоном Ришаром Гонтрану Ларами от имени Ноэми Казен.

Не давая на эту просьбу категорического отказа, как если бы против него имелись документы, с помощью которых его могли бы шантажировать, Гонтран просил отсрочки, а также — снижения цены.

Мы помним, что эта тяжкая улика, это письмо, было от первого до последнего слова написано Бамбошем, сообщником Малыша-Прядильщика в его подлой мести.

На все опровержения Леона прокурор демонстрировал документы — крыть было нечем!

А мерзавец Гонтран Ларами, вызванный в суд свидетелем, показал под присягой, что действительно писал это письмо, и назвал Леона Ришара подонком и шантажистом!

Леон со своей стороны живописал сцену, когда Ларами наглыми приставаниями оскорбил Мими.

Малыш-Прядильщик заверял, что Мими просто распутница, что она завлекла его в ловушку, что Леон, используя силу, пустился во все тяжкие и решил вытянуть из него значительную сумму.

Выслушав правдивые объяснения Леона и наглую ложь Малыша-Прядильщика, суд, разумеется, отдал предпочтение лжи.

Леон был простым работягой, к тому же интересовался идеями социализма, а у Гонтрана было сто миллионов!

Все та же басня про глиняный и железный кувшин!

Что касается Боско, то факты его задержаний за бродяжничество так настроили следователя против юноши, что он неизвестно почему приплел его в качестве сообщника.

Мими и Леон, давно не видевшиеся, встретились теперь, сопровождаемые жандармами, но где — в большом, обшитом деревянными панелями зале, в глубине которого теснились люди. Грубый, бесчеловечный закон категорически запрещал им броситься друг другу в объятия.

Бедные дети! Слезы лились из их глаз, они едва могли выговорить:

— Леон!.. О мой Леон!

— Мими, дорогая моя, любимая!

Они как сквозь туман видели красные мантии судейских, черные костюмы присяжных заседателей, с трудом сознавали, что их обвиняют в бесчестном поступке, их, для которых честь и сознание долга были святыней!

Боско, чувствовавший себя вполне в своей тарелке, попытался было приободрить их, но не преуспел.

Их спросили имена, фамилии, место рождения.

Они отвечали машинально, не узнавая собственных голосов, как будто за них говорил кто-то чужой.

Председательствующий начал допрос.

Леон защищался с нечеловеческой энергией, находя выразительные слова, трогавшие порой сердца публики.

Скромное поведение Мими, ее отчаяние производили прекрасное впечатление, вызывали искреннее сочувствие.

К несчастью, пронизанные ненавистью, коварные и вероломные показания Малыша-Прядильщика произвели оглушительный эффект. К тому же на миллионера глазели как на диковинное животное, и присяжным льстило, что такой богач подал на рассмотрение свою жалобу, как простой смертный.

Заместитель прокурора обращался к нему почтительно, в голосе его звучали даже подхалимские нотки.

Задача защитника, мэтра Александра, оказалась не из легких. Но эти трудности лишь придали вдохновение выдающемуся оратору-социалисту, никогда еще его недюжинный талант не блистал так ярко, а красноречие не было таким взволнованным, искренним, берущим за душу. Его слова лились прямо из сердца, вызывая на глазах зрителей слезы, тут и там слышались крики «браво!», которые председательствующий обрывал механическим голосом.

На беду, представитель Министерства юстиции сумел с непревзойденным коварством примешать к уголовному делу политику. Да так ловко, что Леон, главный обвиняемый, должен был отвечать не только за прегрешение перед обществом, но и за учение, горячим сторонником которого был, как будто одно было связано с другим! О, тенденциозные процессы, каких только беззаконий и несправедливостей они не порождали!

Во время Реставрации — бонапартистские тенденции… При Карле X — либеральные… При Империи — республиканские, при Второй Империи — социалистические…

Сегодня мы ошиблись! Но завтра правда восторжествует!.. И суд неумолимо приговаривает к наказанию человека не столько за то, что он сделал, сказал или написал, сколько за учение, которое подсудимый исповедует.

Леон должен был стать и стал жертвой настроения умов, особенно ярко проявляющегося в эпохи великих переломов, сотрясающих фундамент старого социального устройства.

Взволнованные присяжные, думая, что показывают хороший пример, вынесли чрезвычайно суровый вердикт.

Леона Ришара, потрясенного, а еще более возмущенного, приговорили к восьми годам каторжных работ! Мими оправдали. Но, услышав ужасный приговор любимому, она похолодела. Все закружилось у нее перед глазами — замелькали какие-то тени, цветовые пятна, бесформенные предметы, не имеющие названия. Вдруг взрыв хохота потряс ее, она так пронзительно закричала, что взбудоражила и перепугала зрителей. У бедной девочки внезапно начался приступ безумия.