Лазурный берег, или Поющие в терновнике 3 - Пола Сторидж

– То есть?

– Ну, – принялся объяснять племянник, – много шума, много дыма… Но без жертв. Это – обязательно.

Пытливо посмотрев на Кристофера, Джон осведомился у него:

– Это наверняка?

Тот поспешно заверил:

– Наверняка, дядя… Я обещаю, что на следующий день «Обсервер» напишет: «По счастливой случайности никто не пострадал». Хотя, – он криво усмехнулся, – честно говоря, когда я читаю в периодике или слышу по телевизору подобные вещи, я не могу поверить, что произошла случайность. Ведь такие акции, как правило, очень хорошо планируются, иногда даже репетируются, и все, включая количество жертв заранее известно.

– То есть?

– Ну, я понимаю так: где-нибудь обычно в многолюдном месте должен произойти взрыв.

– Взрыв? – пересохшими от волнения губами спросил аббат.

Крис кивнул.

– Да, взрыв. Но в этот момент поблизости не должно быть ни одного человека…

– А где именно?

– Ну, это еще предстоит решить… Взрыв может произойти и в вестибюле вокзала – после прибытия поезда, когда провожающих, встречающих и прибывших пассажиров будет немного, когда они выйдут… Или в фойе аэропорта – при подобных обстоятельствах. Или неподалеку от стадиона – минут за пятнадцать до окончания матча. Короче, место – не самое главное. Главное, какой резонанс после всего этого получится.

Пожевав губами, аббат спросил:

– Ну, а что же дальше?

– Дальше официальные власти получат уведомление, что в случае, если наш ультиматум не будет принят, и если заключенные не будут освобождены, то в следующий раз последствия взрыва будут ужасными.

– А если они не согласятся? Ухмыльнувшись, племянник убежденно сказал:

– Согласятся…

– Почему ты так уверен?

– А что же им еще остается делать?

– Не понял…

– Иначе они потеряют то, к чему так долго стремились – власть.

В голосе Кристофера звучала такая непоколебимая уверенность, что аббат поневоле согласился, однако, видимо из свойственного ему упрямства, спросил:

– И все-таки, почему?

– Иначе разразится страшный скандал, правительство будет вынуждено подать в отставку, и к власти придет другой кабинет министров, после чего последним так или иначе придется удовлетворить наши требования.

Крис говорил четко, как может говорить только человек, уверенный в своей правоте.

Эта непоколебимая уверенность в себе и в своей правоте очень поразила Джона.

– Ты говоришь так, будто бы все уже давным-давно решено…

Крис выпрямился.

– Да, – ответил он, – я действительно в этом уверен. Положение сложное, многие из моих друзей даже находят его критическим. Но я не отчаиваюсь, я чувствую себя столь же уверенно, будто стою на твердой почве. Я верю в свой разум. Не будь у нас этого чувства уверенности, надежности, мы бы давно уже наложили на себя руки – прости, что я говорю такие вещи тебе, священнослужителю. Это чувство сопровождает нас постоянно, оно не дает нам распасться, каждое мгновение оно берет наш разум, как малое дитя, на руки, оно защищает его. А отдав себе в этом отчет, мы уже не можем отречься от того, что нами выстрадано. Мы понимаем нашу правоту не столько разумом, сколько чувством – ибо не будь этого чувства, мы бы опали, как пустые мешки. – Прищурившись, словно от яркого света, Крис спросил: – ну, так ты согласен? – и тут же спохватился: – впрочем, а почему я спрашиваю тебя об этом? Ты ведь уже дал мне свое согласие – не так ли?

Аббат вздохнул.

– Кристофер, неужели ты считаешь, что мне одному это по силам?

– Что?

– Ну, то, что ты мне предлагаешь?

– А я не говорю, что ты, дядя, обязательно должен делать все один.

– Почему же? Я понял, что…

Крис перебил аббата:

– Послушай, у тебя есть какой-нибудь надежный человек?

– Что, что?

– Ну, человек, которому ты всецело доверяешь?

Тяжело вздохнув, Джон произнес:

– Не знаю…

– А ты подумай, подумай, – подбодрил Кристофер, – может быть…

– Ты предлагаешь подыскать мне помощника?

– Вот именно!

Неожиданно младший О'Коннер поднялся и принялся возбужденно ходить по комнате.

– Но кого же?

– Тебе видней…

После непродолжительной паузы аббат, внимательно посмотрев на своего собеседника, произнес:

– Знаешь, Крис, мне кажется, я знаю такого человека…

Передав аббату инструкции, подробнейшим образом объяснив, что и как делать, в различных ситуациях, а также лондонский телефон одного своего доверенного лица, мистера Уистена О'Рурка, Крис, тепло попрощавшись с дядей, вышел из дому.

А буквально на другой день аббат узнал, что его любимый племянник арестован: об этом написали почти все английские газеты.

Большого скандала не было – наверное потому, что британские власти, как и предполагал Кристофер, не могли инкриминировать арестованному никаких более-менее вразумительных обвинений.

Теперь последнее слово оставалось за Джоном, однако, по замыслу аббата и его племянника, ему нужен был помощник, и он, после долгих размышлений, наконец-то остановился на кандидатуре мистера Хартгейма.

Тот день выдался точно таким же, как и многие, прожитые Хартгеймом в Оксфорде – тихим, меланхоличным, полным той скрытой грусти, к которой в последнее время так тяготел Лион.

Вечером, когда дети, сделав уроки, отправились играть в свою комнату, Хартгейм принялся одеваться.

– Опять к аббату? – спросила Джастина, искоса поглядывая на мужа.

Тот кивнул.

– Ну да…

– Нет, я все-таки не представляю – о чем так долго можно говорить с ним?

Голос Джастины прозвучал очень напряженно, и Лион тут же отметил про себя, что сегодня она нервничает больше обычного.

Он улыбнулся.

– Ну, мало ли о чем могут говорить между собой двое пожилых мужчин?

– Ты ходишь к нему, точно на службу, – ответила Джастина и отвернулась.

Он подошел к жене, нежно обнял ее за плечи и негромко сказал:

– Ну и что с того?

– Ох, не нравится мне все это!

– Ну почему же Джастина, почему?

– Потому что это знакомство не доведет тебя до добра…

– Но ведь ты совершенно не знаешь этого человека – почему ты так резко отзываешься о нем? – спросил Хартгейм.

Джастина, посмотрев в глаза мужу, честно призналась:

– Не знаю.

Он улыбнулся.

– А я – знаю…

– Почему?

– Мы уже говорили с тобой на эту тему… По моему, ты просто ревнуешь…

– Мне все-таки кажется, что этот подозрительный человек не доведет тебя до добра.

– Но дорогая, зачем так резко? Тебе это только лишь кажется… Ты говоришь так потому, что он не нравится тебе… Но, согласись, это еще недостаточные основания для обвинений в его адрес…