Т. Г. Масарик в России и борьба за независимость чехов и словаков - Евгений Фирсов

Но есть третья причина и, по условиям настоящего времени, самая важная и самая ужасная: жить теперь русским не-коммунистам в Болгарии нельзя и надо уезжать как можно скорее. Я не могу Вам писать откровенно, потому что существует перлюстрация: поэтому я на конверте написал даже не фамилию свою, а только имя и отчество, переделав его в фамилию: авось, не вскроют! Поверьте, уважаемый доктор Крамарж, я никогда не стал бы беспокоить Вас, человека занятого и не знающего меня, если бы не ужасная крайность: прочтите хотя бы прилагаемые две выдержки из белградских русских газет и имейте при этом в виду, что заметка «Неудача Корешкова» относится и к нам, ибо среди последней партии высылаемых из Софии военных находится и мой сын: он не военный, но он председатель одного из русских студенческих союзов в Болгарии; союз их беспартийный: их цель – помощь академическая (определение в университет, исходатайствование субсидий и стипендий) и материальная; работают они в своем союзе энергично, помогают студентам учиться, добывают им одежду, обеды и т. п. И вот кто-то донес Чайкину (см. статью: «Советская миссия в Софии»), будто это союз монархический, и Чайкин предложил софийскому градоначальнику выслать сына моего вместе с военными. Вы видите, что высылка могла быть в Варну, а оттуда в Одессу, т. е. на смерть. Удалось пока добиться отсрочки высылки, ибо слишком много данных, которые доказывают, что Чайкина ввели в заблуждение. Конечно, ни здесь, ни в ином государстве ни я, ни сын никакой политикой не занимаемся и не занимались: лишь бы прожить спокойно, занимаясь мирным трудом! Но когда каждую минуту кто-либо может донести русским здешним коммунистам[450], будто я или сын «контрреволюционеры», и когда за это могут выслать в Россию, разве это жизнь! Разрешите мне не подвергать себя риску, рассказывая подробности здешней жизни: повторяю, если я беспокою Вас, незнакомого человека, в надежде на то, что Вы, испытанный друг русских, мне поможете, значит уже дело плохо!

Уважаемый г-н доктор Крамарж! Я 46 лет уже живу на свете, страдал много, переживал многое, но никогда мне еще не было так плохо в материальном отношении и так тяжело в моральном. А между тем я еще имею и физические, и духовные силы, я знаю, что я могу быть полезен Вашей, чешской молодежи в качестве профессора русской литературы (моя специальность), что я могу быть полезен и науке, ибо никогда еще я не испытывал такой жажды работать для науки после продолжительной оторванности от нее, как теперь. Помогите же мне во имя Бога, во имя гуманности, во имя общеславянской солидарности и во имя, наконец, всего святого и дорогого, что дорого лично для Вас!

Моя просьба в следующем: или Вы лично (если знакомы с г. Министром финансов) или чрез какое-либо влиятельное лицо – попросите г. Министра финансов, чтобы он дал свое согласие на отпуск сумм, нужных для приглашения в Брненский Масариков университет профессора доктора Сергия Вилинского (по кафедре русской литературы); если г. Министр финансов даст свое согласие, то надо бы, чтобы оно поскорее было отправлено в Министерство народного просвещения и чтобы это Министерство поскорее бы представило мое назначение на утверждение г. Президента Республики. После утверждения г. Президента надо, чтобы: 1) было сделано распоряжение об отпуске средств на выдачу мне содержания и пособия на проезд и 2) чтобы было сообщено в здешнюю Чешскую легацию для передачи мне. Относительно проф. Погорелова, чье дело идет параллельно моему, назначаемого в Скопле, можно никаких распоряжений не делать, ибо он в Братиславу не поедет.

Я боялся писать г. Президенту Республики, так как письмо может быть не передано, но к Вам, надеюсь, мое письмо дойдет и думаю, что при Вашем влиянии Вы лучше и скорее меня можете найти дорогу во все высшие сферы и даже к г. Президенту. Особенно страшит меня то, что г. Млчох уже не состоит министерским советником по университетским делам: боюсь, как бы без него о моем деле совсем не забыли!

Простите, что утомил Вас, но умоляю не отказать мне в просьбе: вся моя надежда теперь на Вас, ибо знаю, что еще месяц-два – и будет поздно. Поэтому очень и очень прошу поторопить, ускорить мое дело.

Буду глубоко признателен Вам за ответ. Мой адрес: Sofia / Bulgarie/, до г. доктора Серги Вилински, улица Патриарх Ефтимий, д. 48. Dr. Serge Wilinsky, rue Patriarche Eftimii, A 48. Впрочем, можно писать и по болгарски, без франц. перевода, но пожалуйста, пошлите заказным (рекомендованным) письмом, ибо почта здесь очень ненадежна.

Еще раз простите и помогите! Спасите, пока не поздно: роковой момент близок!

С искренним уважением проф. С. Вилинский»[451].

Этот без преувеличения берущий за живое документ из пражского архива заставляет задуматься над бесконечными мытарствами одного из множества представителей тех, кто из подданных России вдруг стал «безотечественным субъектом». Вряд ли усомнишься в целом в правдивости всего изложенного в этом послании видного слависта С.Г. Вилинского К. Крамаржу. Хотя отдельные натяжки, видимо, были. Недостоверная (а то и заведомо искаженная) информация о планах, например, В.А. Погорелова[452], что тот, мол, в Братиславу не поедет и его кандидатура отпала. Многодетный В.А. Погорелов вскоре переехал в Словакию и стал преподавать в Братиславском университете.

Как из письма С. Г. Вилинского, так и из приведенных выше других материалов следует, что для многих представителей русской научной диаспоры наиболее притягательной становилась Чехо-словацкая республика и ее столица Прага, располагавшая крупной исследовательской базой и солидными библиотеками. Из переписки русских эмигрантов с К. Крамаржем порой складывается впечатление, что к Чехии и Праге многие русские ученые тянулись, образно говоря, подобно тому, как утопающие хватаются за соломинку. И находили в ЧСР нередко так необходимую беженцам поддержку, какую обрел в лице покровителя русской эмиграции К. Крамаржа и славист С.Г. Вилинский, осевший в чешской Моравии в Брненском университете.

V.3.1. Младший Вилинский и его труд «ЧСР глазами русского»

Младший Вилинский – Валерий – как историк сложился в Моравии. Он знал многих деятелей высшего католического клира ЧСР того времени и являлся даже членом Велеградской академии. Ведь он одно время преподавал богословам русский язык. Вилинский хорошо владел не только чешским, но и словацким языком[453], в отличие от многих эмигрантов, не желавших учить чешский.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});