Приключения бывшего мичмана - Алексей Ловкачёв

Прохожу дальше: на земле составлены щиты, на одном из них синий фон с белыми полосами. Чуть поодаль на скарбе лежит меч в кожаных ножнах с книгой, левее расстелена скандинавская карта из телячьей кожи с изображением рек, озер, городов, селений и каких–то знаков. В другом месте вижу барабан и два сундука из дерева: один большой, другой поменьше. На большом сундуке стоит посуда синего цвета, в блюде плюшки, а в плошке деревенский сыр с тмином. Худощавый черноволосый парнишка с ногами пристроился на щите и с аппетитом уминает плюшку.

Чуть поодаль стоит девушка со строгим красивым лицом. Она одета в белоснежную рубашку, поверх которой красуются несколько рядов разноцветных бус; в светло–коричневую юбку длиной до щиколоток. В довершение ее стройный стан трижды обхватывает длинный пояс. На нем висит кожаная сумочка с клапаном, украшенным чем–то вроде бубенчиков. На ногах — коричневая обувь из кожи, отороченная мехом. Девушка вплетает коричневую ленту в одну из своих кос, в которые забраны темные длинные волосы.

Тем временем на помосте, окруженном зрителями, разворачивается бытовая сценка из старины, в результате на траву падают «заколотые» мечами три тела. Конец истории счастливый, все, в том числе убиенные, встают и без посторонней помощи покидают «подмостки». На сцену поднимаются участники команды, после их представления они спускаются и занимают места по периметру лужайки. Особый интерес у зрителей вызывает обряд добывания огня. Посреди лужайки вкопаны столбы, с закрепленной на них перекладиной. На земле лежит бревно с дуплом, куда узким концом вертикально вставляют рабочее бревно, другой его конец фиксируют в верхней перекладине. Рабочее бревно обматывают веревкой и две команды по семь человек из воинов и ремесленников начинают ее на себя поочередно тянуть, вращая его в дупле. От трения быстро идет дым, тут и женщины подносят факелы с паклей.

Меня так зажигает действо, что я нагло усаживаюсь в углу сцены и, не обращая внимания на шиканье и шипение, фотографирую средневековые картинки себе на телефон. При этом я в азарте то привстану, то прилягу, то закину ногу на ногу, то чуть ли пяткой своего лба не коснусь. Алеся настолько поразилась непосредственностью моего поведения, что потом со смехом мне об этом рассказывала.

— Наверное, неприлично выглядело? — осторожно спросил я.

— Ни в коем случае! Ты был такой ржачный, что я смеялась до упаду!

Вдруг началось новое движение, направление которого тут же выясняется. Это лучники и лучницы в длиннополых одеждах выдвинулись к круглым мишеням, сделанным из хвороста. Мишени стоят у небольшого пригорка на фоне белого полотнища, чтобы шальные стрелы ни в кого не попали. Стрелков много, все молодые и с очень сосредоточенными лицами. Они не пользуются колчанами, а лук и стрелы для быстрой перезарядки держат в одной руке. Лучники стреляют с короткой дистанции, потом отходят все дальше и вот уже меня теснят с насиженного места. Они парами делают подбежки, обозначают круговую оборону, становясь на колено спинами друг к другу и даже кувыркаются вперед, чтобы затруднить прицеливание воображаемому противнику. Дабы не перепутать результаты попадания, у каждого лучника свой цвет оперения стрел.

Не успели лучники закончить стрельбы, как чуть поодаль начинают свое представление шуты на ходулях, это двое мужчин и девушка. Их залихватские коленца и па вызывают у зрителей одобрительные эмоции и смех. В пике своего выступления они из толпы зрителей выхватывают маленькую девочку и как на качелях раскачивают ее в воздухе. Это так нравится детворе, что тут же появляются добровольцы.

Я возвращаюсь к лучникам, их стало гораздо больше. У них разные луки: у кого–то большие, а у кого–то почти игрушечные. Вижу мальчика с луком больше, чем его рост, зато у него чуть ли не самая лучшая экипировка. На левое предплечье юного Робин Гуда надет кожаный нарукавник, на правом запястье и пальцах — накладка для удержания тетивы, за спиной — колчан со стрелами. На тонкой веревочке, перекинутой через шею, висит не то какое–то приспособление, не то украшение.

И снова шевеление толпы, которая, как барометр, чутко реагирует на новое событие — грядет битва. На ристалище, разгороженное лентой с колышками, выдвигаются пешие воины. Большинство одеты в кольчуги, но есть облегченные воины, на которых надеты стеганые толстовки или кожаные куртки, у кого–то на головах шишаки и шлемы. Они вооружены пиками, мечами, секирами и боевыми топорами, щитами. Каждый воин выбрал себе противника и по команде начинается бой. Проигравший по команде арбитра становится на колено, показывая другим, что он выбыл из соревнования. Бой короткий, так как длится не более десяти минут.

Оглядевшись по сторонам, обнаруживаю, что потерялся — нигде не вижу своих товарищей. Обхожу городище, прогуливаюсь к костелу и площади — никого не нахожу. Звоню Петру, и он не отвечает. И тут мой мозг пронзает догадка: народ собрался на вечернюю планерку в штаб–квартире и живенько обсуждает накопившиеся за день вопросы. Они настолько увлечены, что про меня напрочь забыли. «Непорядок, — про себя думаю я, — страшный непорядок!» Уверен, что повестка дня сильно истощилась, поэтому озадачиваюсь ее пополнением. Захожу в известное заведение, где докупаю для стола недостающие аргументы, и возвращаюсь в штаб–квартиру. Здесь меня ждет разочарование, ибо я наткнулся на запертую входную дверь. Присел на скамеечку под раскидистым канадским кленом, стал кручиниться и думу думать, куда же все подевались и только я об этом подумал, как флюиды моей души улавливает Петр. Он звонит на мобильник и сурово пытает:

— Ты где потерялся? Мы все уже обыскались тебя?

«Странно», — думаю, — «я‑то вот под кленом сижу…»

— …а вы где? — спрашиваю в телефон.

Петр, будто дитяти неразумному, объясняет мне, что вся компания сидит в кафешке под открытым небом на Замковой горе. «Блин! — мысленно шлепаю себя ладошкой по лбу. — Я же туда даже заглянуть не догадался» — и то же повторяю вслух. Оказывается, мои товарищи решили совещаться на выезде.

Чтобы я не сбился с пути истинного, мой друг меня встретил. Для проведения совещания наш коллектив удобно расположился на пленэре исторического места, часть вопросов была рассмотрена без меня, благо наличие кворума позволило. Меня это не озаботило, хотя вид моих друзей мне отнюдь не намеком сообщил, что они поработали на славу. Придвинувшись в кресле к столу из пластмассы, узнаю, что благодаря интенсивному продвижению по регламенту, как я и предполагал, повестка дня была исчерпана. Народ сидел с повешенными носами, и я решил поднять им настроение новой вводной:

— Господа, имею честь доложить, что пока вы тут решали глобальные вопросы, я в частном порядке накропал кой–какие заметки. Думаю, они вас заинтересуют.

Все оживляются, а атаман как выразитель общего настроения предлагает:

— Ну, так вынимайте их быстренько, мы с ними сразу и ознакомимся.

— Только я их, к сожалению, в штаб–квартире оставил, — виновато замечаю я.

Атаман с недоумением спрашивает:

— А чего же вы их с собой не взяли?

— Так ведь тяжелы и велики они настолько, что светить ими, гуляя по городу не очень удобно.

Атаман вдруг забеспокоился:

— Вы там надежно спрятали свои тезисы, а то не ровен час их сплагиатят? У нас тут любителей раскрыть роток на чужое хватает.

Тут уж я проявляю недовольство:

— Атаман, вы меня обижаете…

Старшой объявляет сбор, и мы со Славой во главе с атаманом идем в штаб, где пробуем на зуб свежайшие, будто из магазина, тезисы. В качестве дополнения к повестке дня прихватываем несколько вопросов на пленэр. Вижу, как чья–то рука тянется к тезису, чтобы убедиться в герметичности упаковки (не дай бог бесценная мысль расплескается!) и выходим на улицу. Снова приступом берем Замковую гору, присаживаемся к столику, чтобы начать живое обсуждение нового источника. Вдруг выясняется, что говорить не о чем — самое главное мы позабыли. Все в шоке от нашей удалой нерасторопности, а я как автор незабвенных тезисов опять галопом скачу в штаб–квартиру.

Пока бегал туда–сюда, к нашему обществу проявила интерес стройная особа лет за сорок. Инга — знакомая атамана, сотрудница масс–медиа, приехала из прибалтийского городка, чтобы у себя дома осветить праздник, а заодно выступление своего коллектива художественной самодеятельности. Прибалтийская красавица всем кажется весьма соблазнительным объектом для чтения ей рифмованных текстов и благозвучных тезисов. Как назло, она одета в воздушного покроя и романтически алого цвета парусину — брюки, блузу. И мы все разом на нее, как пионеры, западаем. Инга настолько хорошо осваивается в нашей тепленькой компании, что в безотчетном порыве, как маленькая шхуна, которая от бури уже не просит, а требует покоя, плюхается в гавань — на колени Петру. Тот в состоянии штиля — наркозного равнодушия, на ухаживания активной общественницы реагирует индифферентно. Такое отношение ее лишь распаляет, и она во всеуслышание фрахтует уютную бухту: