Черная капелла. Детективная история о заговоре против Гитлера - Том Дункель

Донаньи и Бонхёффера к суду как можно быстрее, добиться двух смертных приговоров, а затем заняться «Черной капеллой». Донаньи был настроен куда пессимистичнее Бонхёффера. Ему хотелось избежать суда — он чувствовал, что вероятность смертного приговора очень высока. Почти все в Германии, кроме Адольфа Гитлера, знали, что война скоро будет проиграна. Донаньи хотел максимально отсрочить суд — он надеялся, что покушение на фюрера или победа союзников даруют свободу.

Замедлить процесс удалось, отстранив от дела Манфреда Рёдера. Вильгельм Канарис и Карл Зак убедили фельдмаршала Вильгельма Кейтеля сделать это. Донаньи написал жалобу на агрессивное поведение Рёдера в военный суд. Судебный юрист, друг Зака, составил еще одну жалобу: он писал, что Рёдер слишком часто похваляется на публике этим делом. Третью жалобу подал юрист абвера: Рёдер пренебрежительно и грубо отзывается о командовании абвера и называет военных разведчиков трусами, уклоняющимися от призыва. Донаньи заявил, что тоже слышал подобные высказывания.

Кейтель вообще не хотел затевать это дело, а новые драмы ему и подавно были не нужны. В результате Рёдера назначили судьей люфтваффе и перевели на военно-воздушную базу во Львов. К своим новым обязанностям Рёдер приступал 1 января 1944 года — до этого времени он должен был передать дела новому прокурору[741].

Канарис отчасти действовал в собственных интересах — ему требовалось отстранить Рёдера, чтобы тот не совал нос в дела абвера. Адмирал отправил в госпиталь Шарите к Донаньи генерала Александра фон Пфульштайна, главу формирования особого назначения «Бранденбург-800». Донаньи должен был рассказать, что конкретно говорил об абверовцах Рёдер. Услышанное так взбесило Пфульштайна, что в середине января он вылетел во Львов. Ворвавшись в кабинет судьи Рёдера, он взревел: «Это вы работали по делу Донаньи?!» Рёдер подтвердил[742].

«В ходе расследования вы заявили: „Спецформирование `Бранденбург-800` — это клуб уклонистов“!» Рёдер попытался возразить, но Пфульштайн не дал ему и слова сказать. «Я — командир „Бранденбурга“. Вы смертельно оскорбили моих людей. Я прибыл сюда от их имени. Вот мой ответ». С этими словами генерал дал Рёдеру пощечину, вышел из кабинета и улетел назад в Берлин.

Двадцать первого января к Гансу фон Донаньи в госпитале Шарите пришли незваные гости: два военных врача и судебный юрист Гельмут Кутцнер, сменивший Манфреда Рёдера[743]. В тот день Фердинанд Зауэрбрух не работал, а потому визитеры без труда смогли перевести Донаньи в военный госпиталь Бух на северной окраине города.

Донаньи был знаком с Кутцнером еще по работе в Министерстве юстиции. Он не считал его политически ангажированным. В личной беседе с Карлом Заком Кутцнер отметил, что дело о растрате средств абвера не заслуживает суда. И все же гарантий никто дать не мог. Франц Зондереггер тоже был аполитичен, но следствие вел как истинная ищейка. И он продолжал работать над этим делом. Кроме того, перед отъездом Рёдер договорился с главой психиатрического отделения госпиталя Шарите Максимилианом де Кринисом провести повторное обследование Донаньи. Де Кринис был гражданским членом СС и неофициальным консультантом программы стерилизации и уничтожении «врагов Рейха» Т-4[744]. Десятого февраля он уведомил службу безопасности, что, по его профессиональному мнению, заключенный Донаньи «в состоянии предстать перед судом»[745].

Хотя из мертвой хватки Рёдера вырваться удалось, Донаньи понимал, что опасность по-прежнему рядом. Доктор де Кринис был живым тому напоминанием: пускай в Германии нехватка продуктов и топлива, зато безумно амбициозных нацистов — с избытком.

53

Последняя соломинка

Стамбул превратился в мировой центр шпионажа. Секреты стали главной валютой, и Эрих Вермерен считался богатым человеком. Двадцатичетырехлетний, с маленькими усиками, юрист, он работал в немецком консульстве как юридический консультант помощника военного атташе Пауля Леверкюна. Впрочем, это было лишь прикрытие — в действительности оба работали на абвер. Вермерен — агентом, Леверкюн — начальником стамбульского отделения, отвечавшим за разведку на Балканах и Ближнем Востоке[746].

Вермерен вырос в аристократической семье на севере Германии, близ побережья Балтийского моря. Сотрудник Министерства иностранных дел заговорщик Адам фон Тротт был его двоюродным братом. Жена Вермерена, графиня Элизабет фон Плеттенберг, выросла в аристократической семье близ Кёльна — ее полное имя звучало так: Минита Элизабет София Ида Мария Йозефа графиня фон Плеттенбург-Ленхаузен. Она была дальней родственницей политического карлика Франца фон Папена, который сейчас исполнял обязанности посла Германии в Турции. В 1941 году Вермерен окончил юридический факультет университета. Он свободно говорил по-английски, поэтому в армии его привлекли к работе в лагерях для военнопленных. Осенью 1942 года благодаря помощи Тротта Вермерен поступил на работу в абвер и накануне Рождества отправился в Стамбул к Леверкюну, давнему другу его отца[747].

Несмотря на должность и происхождение, в Германии Вермерену было некомфортно. В четырнадцать лет он вступил в гитлерюгенд, но спустя всего год Эриха исключили — он никак не поддавался идеологической обработке[748]. Прошло почти десять лет, но он по-прежнему слыл белой вороной. И он, и его жена были убежденными католиками и ярыми антифашистами. Элизабет высказывалась более публично. У нее были связи в католическом сопротивлении. Гестапо допрашивало ее более двадцати раз — ее периодически брали под наблюдение. Как убежденные христиане, Вермерены решили, что оставаться в Германии более нельзя. Но для отъезда им требовалась помощь, особенно учитывая, что за Элизабет пристально следили. Эрих знал, что может выгодно разыграть свои знания об абвере. Он стал искать контакты в британской разведке, и к январю 1944 года сумел связаться с шефом стамбульского отделения MI6, Николасом Эллиоттом[749].

Эллиотт мог бы считаться почетным выпускником школы шпионажа имени Ноэля Кауарда[750]. Он был обаятелен, красив, всегда безупречно одет, словно страна и долг могли потребовать от него мгновенно проникнуть на коктейльную вечеринку[751]. Едким остроумием он пользовался как оружием. Трудно было представить его без сигареты или бокала мартини в руке. Короче говоря, Эллиотт был полной противоположностью благочестивой и скучной чете Вермерен, о которой один из агентов MI6 одновременно восхищенно и раздраженно сказал: «Они такие чертовски совестливые!»[752]

Вермерен хотел обсудить с Эллиоттом возможность побега. Как-то вечером они долго беседовали в квартире в историческом квартале Стамбула Пера. Место для встречи выбирал Эллиотт, и квартира могла быть его. А могла и не быть[753]. Вермерен