Дети Смерти - Владимир Шимский

— Видела бы ты, как он на тебя посмотрел. Когда ты вошла, — снова зашептал ей на ухо подошедший Игл.

— Ревнуешь? — усмехнулась Мара. — Я — не Рыжая. С кем попало не пойду.

— Дура! — шепотом выругался Игл. — Про Элту, слышала, что говорят?

— А что?

— Заперли ее у Лина. Сторожат. Говорят, поймают Тая, так их вместе… За стенку. К магрутам. Повеселимся, говорят.

— Ои. Какое им дело? Спала, не спала — это дело Торсона, — проворчала Мара, вытирая о платье как-то вдруг вспотевшую ладонь.

— Нету Торсона. И не будет. Все. Помоги.

Ларрик лежал под столом, сладко посапывая, что-то бормоча во сне. «Мне бы так», — не без зависти подумал Игл. Пьяный унрит был похож на младенца. Розовая — цвета конгайского вина — физиономия широко улыбалась.

— Сейчас мы тебя освежим, — пробормотал хозяин таверны.

Ухватив унрита под мышки, он выволок его из-под стола. Потом, уже вдвоем, Мара и Игл, потащили Ларрика к выходу. На улице прислонили безжизненное тело к стене (оно тут же сползло на землю), оба с удовольствием вдохнули пропитанный запахами моря воздух. Ветер усилился. Громко хлопала незакрытая дверь. Где-то поблизости попискивал голодный хиссун. Внезапно распахнулось окошко соседской хижины и из него высунулось озабоченное лицо Торионы. Она приветственно помахала рукой. Ветер отнес ее слова далеко в сторону.

— Моего не видели, а?

— Не слышу, — заорал Игл.

— Моего! Ушел фрокк поганый! Еще с утра..!

— Не слышу, — Игл пожал плечами. — О чем это она?

— Ясное дело — Урта ищет, — проворчала Мара. — Да он еще на площади хорош был. — Она взглянула на мужа: — Пойдем?

— Да. Только ты через другой вход.

— Вот еще! — фыркнула женщина.

Они вернулись в таверну.

Лысого за столом не было.

— А этот где? — указал на пустующее место Игл.

Но куда девался только что сидевший здесь незнакомец, не знал никто.

Мара вернулась к себе, захлопнула дверь, и звуки таверны как-то сразу отдалились; лишь изредка пьяные голоса унритов достигали ее слуха. Она подумала было заглянуть на кухню, где возилась с чанами и сковородками нанятая с менс назад щуплая Айрис, но лень и усталость взяли свое: женщина плюхнулась на лежанку, скинула грубые кожаные туфли, смачно потянулась. «Вздремнуть? Или рано еще? Да и за Иглом не мешало бы присмотреть. Тоже ведь не дурак выпить. Если бы не таверна, набрался бы еще там, на площади». Она закрыла глаза. Широко зевнула. С минту полежала, размышляя о странном перекупщике, о бочках с харутой, об Элте и Тае, которых ожидала неминуемая смерть. Мягкая перина приятно обволакивала тело, голоса за стеной слились в неразборчивый, похожий на шум Срединного моря гул. Сон не приходил. Даже сквозь легкую дрему она слышала, как дребезжит под напором ветра окно, как стучит сковородками Айрис. Да и перина уже не казалась Маре столь мягкой. Она повернулась на бок, но это движение только согнало последние остатки сна. Женщина села на лежанке, протерла руками слезящиеся от света глаза. «Дрянной день», — подумала она, тревожно поглядывая на стоявшую на окне немитеру. Растение пожухло и высохло. Оно казалось совсем мертвым. «Может, я забыла его полить?»

Мара слезла с лежанки и босиком прошлепала к окну. Ткнув пальцем в рыхлую влажную землю, покачала головой: «Нет, все-таки будет шторм». Выглянула на улицу. Близился вечер, и укутанный серой дымкой Таир «лежал» на крыше соседской хижины, как грецкий орех на глиняном блюдце. По улице металась поднимаемая ветром красноватая пыль. Степенно прошлепала вдоль стены и скрылась за углом огромная хрисса. Брезгливо сморщившись, Мара поспешила отойти от окна. Ноги, сами собой, привели к столу. Рука привычно потянулась к зеркалу. Женщина недовольно взглянула в свои покрасневшие глаза. «Красные, ну прямо как у магри», — подумала Мара, невольно поеживаясь от внезапно возникшего ощущения, что кто-то стоит у нее за спиной. Она резко обернулась — никого. Снова взглянула в зеркало и едва не бросила его на пол.

На отражавшейся в нем лежанке, там, где только что лежала она сама, сидел лысый перекупщик и нахально сверлил ее своими маленькими, бегающими, как у магрута, глазками. Их взгляды в зеркале встретились. Лысый подмигнул ей — тоже как-то по-особенному нахально, так что Маре сразу стало не по себе. Он же довольно потер руки, потом торопливо приложил палец к губам:

— Тсс! Тихо!

Выразительно показал на дремавший рядом с ним (словно хрисса) крайт.

— Ни звука!

Мара боялась повернуться, боялась оторвать взгляд от отражавшейся в зеркале физиономии.

— Ты так и будешь стоять ко мне спиной? — лысый довольно улыбался.

— Нет, — Мара заставила себя положить зеркало на стол. Тут же поспешно развернулась к лежанке. Теперь она видела его. Маленького. Лысого. В потертой унритской куртке. Того, что сидел с пустой кружкой в таверне.

«Чего ему надо?»

— Ничего особенного, — лысый легко читал ее мысли. — Ты просто пойдешь со мной. И туда, куда я скажу. Но-но, — торопливо добавил он, заметив движение женщины к двери. — Там слишком много глаз, а мне это ни к чему. Туда, — лысый кивнул на дребезжащее окно.

— А если я закричу? — Мара с надеждой посматривала на дверь.

— Тогда мне придется использовать его, — рука лысого мягко легла на выточенную из камня рукоять крайта. При этом он выразительно взглянул в глаза Маре. — Я думаю, ТЫ НЕ УСПЕЕШЬ закричать. Зато, — лысый усмехнулся — ты успеешь умереть. — Резким движением он встал с лежанки, подошел к Маре. Грубо толкнул женщину к окну.

— Идем.

— К хриссам!

У нее все валилось из рук. Нэмитера засохла. Очаг погас. Похлебка для тага оказалась настолько вонючей, что огромный зверь, лизнув раз из миски, торопливо отошел в угол и оттуда укоризненно посмотрел на хозяйку, мол, попробуй сама, разве это съедобно, а? Так и не накормив толком тага, Ториона вернулась в хижину. Очаг разжигать не стала — махнула рукой: когда заявится Урт, ему будет не до еды. Лишь бы до кровати добрался, и то хорошо. А то тащи этакую тушу, стягивай с него сапоги, выслушивай крепко замешанное на матюгах и горючих парах харуты невнятное бормотание.

Впрочем, когда еще Урт придет.

Ториона слышала о том, что творилось на площади, о пяти («или шести?») бочках харуты, о странно исчезнувших незнакомцах. А уж Урта она знала не хуже, чем себя. Если где намечается пьянка, муж будет один из первых.

Лежит себе где-нибудь на дороге и в ус не дует.

«Ну и хриссы с ним! Тоже мне унрит. За последние пару иров не заработал и десятка корон».

— Фрокк плешивый!