Сыны Зари - Джек Кертис

– Как именно связаны?

– Элисон Траверс его дочь. Мари Уоллес его любовница. – Кэлли засмеялся. – Ну, я уверена, что так бы он и сам назвал ее.

– Я уверен, что ты права, – снова засмеялся Кэлли.

– Это подойдет?

– О да, – сказал он, – это подойдет. – На линии слышалось легкое потрескивание: дальнее расстояние. Кэлли ненавидел молчание в телефонных разговорах. Он спросил: – С тобой все в порядке?

Молчание продолжилось, а потом она сказала:

– Послушай, я была пьяна, хорошо?

– Хорошо.

– Я сама не знаю, чего хочу.

– Не отказывайся. – Он подождал ответа. – Ты слушаешь?

– Да.

– Не отказывайся от меня.

– Я не знаю, Робин. О Господи...

– Послушай, я сделаю то, чего ты хочешь.

– В самом деле? – сказала она. – И что же это?

* * *

Он закрыл саквояж, потом вспомнил о чем-то, что собирался сделать. Гидеоновское издание Библии лежало в ящике стола рядышком с путеводителем по городу и перечнем услуг, предлагаемых гостиницей. Кэлли поднес книгу к окну, где было больше света. Дождь удалялся на юг, набирая силу, а по его пятам шел ветер, заставлявший дребезжать оконное стекло. Росс сказал: «Зачем спрашивать...»

Исайя 14:12. «Как упал ты с небес, о, Люцифер, сын зари!»

Глава 53

Они приехали вместе, два солидных господина в больших роскошных автомобилях. Автострада была забита спешащими отдохнуть в конце недели, но Уорнер сделал на это скидку и выехал заранее. Эдварду Латимеру добираться было недалеко: его загородный дом был менее чем в четырех милях отсюда. Они остановились на небольшой автостоянке – гравий, уложенный поверх грязи, – рядом дорожные знаки, указывающие на прогулочную тропку. Заросли буковых деревьев покрывали вершины двух холмов, образуя плотный полог из листьев в ложбине между ними. Латимер был одет для прогулки.

– Очень мило. – Уорнер посмотрел поверх деревьев на пасмурное небо с растрепанными мотками серых туч, несущихся понизу. Рассудив, что собирается дождь, он захватил с заднего сиденья своей машины плотное прорезиненное пальто. Натягивая его на себя, он произнес: – А моя усадьба в Уилтшире.

Они прогулялись минут пять, и Латимер сказал:

– Теперь это должно прекратиться.

– Но мы же говорили об этом. – В голосе Уорнера было предостережение.

– Думаю, что это больше не имеет никакого значения.

– Что ж... – Уорнер поднял воротник своего пальто и засунул руки в карманы. – Ты получишь возможность оценить это. Самые разные люди скоро услышат о тебе самые разные вещички.

Они дошли до места, где тропинка сужалась, направляясь к небольшой калитке из столбов и металлической сетки. Им пришлось выстроиться друг за другом, чтобы пройти через нее. Уорнер шел сзади вплотную к Латимеру и говорил:

– Не будь дураком. Речь идет всего лишь об информации, о сообщениях время от времени.

Латимер ждал его с другой стороны калитки.

– Ты думаешь, что я просто собираюсь прекратить рассказывать тебе обо всем? Нет, тебе грозят неприятности почище, чем это.

– Не знаю, не знаю... – покивал Уорнер. Он со стуком захлопнул калитку. – Почему я должен это слушать?

– Это предостережение, – сказал Латимер. – Мне нет нужды винить тебя. Я просто должен буду тебя назвать, но если ты знаешь какой-то выход, воспользуйся им.

– Но с чего все это вдруг? – спросил Уорнер.

– Обстоятельства изменились, – сказал Латимер. – Разве не так? Эрик Росс убит в больнице. Мы искали снайпера – мы нашли его. И теперь мы ищем кое-что еще. Я рассказывал тебе, что было в докладах Кэлли: Кемп, эти Сезанны, теперь галерея Портера. – Он остановился на секунду, чтобы взглянуть на Уорнера. – В любом случае, сколько у тебя еще времени, как ты это представляешь? Что бы я ни сделал или ни сказал, особой разницы это не составит.

– Все, что бы ты ни сказал, прикончит меня навсегда, – сказал Уорнер. – А Кэлли может и не подобраться к этому. – Он хотел бы знать, где находился Кэлли в эту минуту и где – Джексон.

Полог из листьев становился все гуще по мере того, как они спускались с холма. Свет мерк. Возле каждого бука рос кустарник высотой по колено, ветки его сгибались и отскакивали назад, когда мужчины проходили мимо.

– Это легко, – говорил Латимер, – потому что я устал от этого. Я не могу представить... – Он оборвал себя, словно это замечание могло оказаться бесполезным. – Ты убил массу людей. Ну сам организовал это. Только для того, чтобы...

– Всего лишь деловое решение.

– Да, – сказал Латимер, – конечно.

– Я принял это решение. Никто больше об этом не знает. Но они были весьма счастливы, когда погиб Хэммонд – это выглядело удачным совпадением. Это было самое большее, что могло прийти им в голову. Торговать картинами, не слишком беспокоясь об их происхождении, – это... это что-то вроде современного пиратства, очень экстравагантно, немножко напоминает нарушение блокады Южной Родезии[9]. Один или двое, возможно, не стали бы возражать и против убийств, но я предпочел обойтись без лишнего риска. Вот просто, как оно есть, примите к сведению то, что произошло. Идея заключалась в том, что эта сделка даст нам доступ к новому рынку сбыта, что и случилось. Внешняя торговля – вещь очень важная. – Уорнер улыбался: его забавляло собственное лукавство.

– И тебя это не тревожило?

Некоторое время они шли молча. Уорнер, казалось, обдумывал высказанную мысль. От дерева к дереву через небольшое открытое пространство перелетала сойка.

– Нет, не думаю.

– Почему же?

Снова молчание. Наконец Уорнер сказал:

– Люди ведь все время умирают.

Свет, просачивавшийся через верхушки деревьев, отливал зеленью, словно вода на глубине.

– Ты не должен говорить вообще ничего. Чего это ради ты решил, что ты должен? А я воспользуюсь своими возможностями. Кто знает, насколько близко они могут подобраться? – Уорнер этим утром трижды звонил Фрэнсису и телефон не отвечал, но по-настоящему это начало беспокоить его только сейчас. Он хотел бы знать, чего Латимер не рассказал ему. – Если обстоятельства осложнятся, найдутся способы... Способы уйти, способы исчезнуть. Ты просто сохраняй молчание. И это все, что тебе нужно делать.

– Я понимаю, – сказал Латимер. – Я не собираюсь молчать.

Сойка вернулась, и этот проблеск великолепия притягивал взор. Рука Уорнера возникла из кармана, чтобы показать на нее, она вытянулась, кисть поднялась. Латимер замолчал, как человек, готовящийся сказать что-то еще. Железный кастет опустился поперек его щеки, разбив кость. Латимер сделал шаг вперед, словно намереваясь продолжить эту прогулку в одиночку. Потом он, тяжело опустившись на землю, немного проехался вниз по склону. Уорнер стоял позади него, готовясь к следующему удару. Кастет ударил по черепу Латимера и застрял в нем. Уорнеру пришлось подергать его из стороны в сторону, чтобы вытащить.

Латимер опрокинулся на спину. Он бился как рыба, все его тело от плеч до бедер содрогалось в конвульсиях, сползая все дальше и дальше по склону холма. Он с шумом продвигался сквозь поросль кустарников. Уорнер гнался за ним вниз и, догнав, поворачивался, чтобы ударить снова. Вот он нагнулся над ним, остановившись сбоку, и нанес сильный удар тыльной стороной руки. Удар сокрушил нос Латимера, красная лента легла вдоль глаз, словно повязка. С каждым ударом Уорнер издавал пронзительный вскрик – то ли от усилия, то ли от ярости. Вот он влепил кастетом поперек брови Латимера, приподнимаясь на носках, чтобы удар был сильнее, и в этом месте появилась глубокая впадина – линия разлома, подобно обвалившимся земляным укреплениям. Могучая мышечная судорога легко перевернула Латимера лицом вниз, как будто он был акробатом. Он двигался все дальше, сползая на одном боку, как тонущее судно.

Уорнер следовал за ним по пятам, продираясь через заросли кустарника. Снова догнав его, он задержал ногами его движение и наклонился, чтобы схватить воротник пальто Латимера, как будто хотел придержать поводком собаку. Уорнер дважды опустил свой кастет, рубя на куски скрытый волосами череп Латимера, похожий на большое разбитое блюдце. Дыхание Латимера было хриплым, рычащим. Уорнер, встав на колени, не давал ему сползать дальше. Рот Латимера был широко открыт и полон крови. Он поднял руку и принялся ощупывать плечо Уорнера, его шею, лицо... Уорнер встал и пошел прочь, потом он приостановился, оставаясь спиной к Латимеру и наклонив голову. Где-то в глубине леска верещала сойка. Дыхание Латимера превратилось в безобразный плаксивый хрип.

Уорнер вернулся обратно. Он схватил рукой охапку травы и выдрал ее с корнями, на которых остался большой ком темной земли. Потом он опустился на колени и с силой запихнул этот пучок в широко разинутый рот Латимера. Кровь брызнула через дерн, испачкав руку Уорнера. Он оттянул челюсть Латимера и стал впихивать твердыми от напряжения пальцами эту траву внутрь. Щеки Латимера раздулись. Уорнер отклонился в сторону, выдрал новую охапку травы и засунул ее вместе с землей и мелкими камушками, запутавшимися среди корней, следом за первой. Напрягая мышцы, он вколачивал эту горсть стиснутым кулаком.