Дневник, 2004 год - Сергей Есин

«Бродя по городу, мы случайно забрели на небольшую площадь с бассейном посредине, окруженную двухэтажными домами с балконами-галереями, во всю ширину домов увитыми виноградом. На балконах мы увидели женщин и молодых девушек, частью занятых рукоделием, частью просто наблюдающих за проходящими. К моему удивлению, у этих женщин, одетых в туземные наряды, лица были совершенно открыты, и многие из них, в особенности молодые девушки, поразили нас своей красотой и классически правильными чертами лица. Оказалось, что мы забрели в еврейский квартал города.

Евреи поселились в Бухаре уже в очень древние времена, вероятно, еще до разорения римлянами Иерусалима и с тех пор, не смешиваясь с туземным населением, сохранили в чистоте свою расу и библейскую красоту многих молодых женщин. Бухарцы, в общем, всегда относились к ним с полной терпимостью, за немногими исключениями: так, например, одеваясь по-бухарски, мужчины не могли носить чалмы или тюбетейки и носили на головах маленькие каракулевые шапочки; затем бухарцы не допускали, чтобы евреи ездили верхом на лошадях, они могли ездить только на мулах и ослах, и если какой-нибудь бухарец случайно встретил бы какого-нибудь еврея на лошади, то он непременно заставил бы его слезть. Говорили мне также, что прежде евреи не имели права опоясывать свои халаты пестрыми платками, а должны были быть опоясаны толстой веревкой, в напоминание о том, что на этой веревке он может быть всегда повешен, но это было только в прошлом. Были тоже довольно крупные поселения азиатских евреев и в других более значительных городах Туркестана, в особенности в Самарканде. Всех их называли бухарскими евреями. Занимались они, как и повсюду, главным образом торговлей и составляли зажиточный класс местного населения».

5 июня, суббота. Тридцатилетие Общества книголюбов было, если так можно сказать, отпраздновано в Летнем театре городского парка. Температура была градусов 12, продувало нещадно. Было человек сто, организованы литературные викторины, встречи с поэтами и прочее. Зал, открытый всем веяниям, продувало нещадно. Было довольно неуютно. Начальства, ни областного, ни городского, естественно, не было. Вообще-то какое это чиновничье свинство! Они, видите ли, отдыхают-с! Я постарался что-то сказать о чтении и книге, раздал «благодарности», подарил часы Татьяне Савельевне Ручкиной, которая как бывшая комсомолка тянет и тянет на себе воз общения с интеллигенцией, возлагающей на это общение свои надежды.

Здесь возникает серьезный вопрос: раньше мы любили книгу в корешке, а сейчас нам остается ценить книгу только за само содержание. Все это очень трудно, не прочувствовав, объяснить. Ребятам дарили разные книги, которые были не востребованы в торговле, в том числе дарили много Пикуля. Прочтут ли? Господи, как я молю Бога, чтобы каждому Он дал счастье чтения. А как здесь проснуться этому чувству, когда читают бог знает что! Всё время по поверхности быта ходят какие-то самодеятельные книги, в легких переплетах, которых я очень боюсь. Раньше такого не было, раньше случайная книга выйти не могла. Здесь такое ничтожно самодеятельное содержание. Так же как боюсь и книг толстых, солидно переплетенных, с портретами авторов. Это значит, что или автор дружит с богатым спонсором, или сам достает деньги под свои графоманские упражнения. Иногда в таких книгах встречаются довольно толковые рассуждения, но, как правило, это не настоящая проза и не поэзия, а версификация или журналистика, пытающиеся спрятаться под прозу.

Описывать всё не буду, но обидно, что с такими удивительными энтузиастами, которые еще живут в Обществе книголюбов, оно бедно. Наше начальство страстно любит то, что связано лишь с быстрым показом, с тем, что обозначает культуру, но не является ею. Плясать, петь, дудеть — вот чем оно восхищается. Если стишок — то чтобы можно было его прочитать в каком-нибудь культурном обществе. Я только вчера предостерегал ребят из литературного объединения от частого употребления в произведениях слов «родина» или «Россия», от честолюбивого стремления писать стихи для ближайшего, восторженного окружения.

Татьяна Савельевна Ручкина, о которой я не сумею хорошо написать, рассказывала, как в самом начале перестройки, когда всё, что можно, пытались растащить и украсть, нападали и на Общество — хотели выселить его из помещения на центральной улице. Были организованы какие-то структуры, которым было передано чуть ли не двести домов (похоже на ту структуру, которой пытались передать дом на Поварской), и такая вот структура наступала на Общество. С ней судились год и семь месяцев — и Общество отстояло себя! В ее рассказах много удивительного, героического, но этот героизм воспринимается только людьми моего поколения. Она все время пытается чем-то меня заинтересовать, сделать мое пребывание комфортным, пыталась даже устроить экскурсию по реке, до Жигулей и обратно, но не получилось. Мы пришли к ее книголюбам, в отделение транспортной милиции, но погода была плохая, волна, и катер выйти не смог, да и к лучшему — меня на воде всегда укачивает. Но зато поговорил с милиционерами и задал им вопрос: куда делся весь речной флот? Почему по Волге ходят только нефтеналивные суда, а раньше были и «Вихри», и «Ракеты», и «Метеоры»? Оказалось, все скуплено. Но не стоят же они, пусть и купленные, и гниют? Нет, они все вывезены за рубеж, потому что все были на дорогих алюминиевых подушках. Люди купили-продали, теперь живут богато.

Экскурсию по Волге заменили прекрасной экскурсией в музей Алексея Толстого. Ой, боюсь, напрасно мой случайный попутчик Евгений Альтшулер говорил, что в городе очень тонок пласт истории культуры. Вот, правда, не модный нынче классик, писавший о Сталине. Будто о Сталине не писали Пастернак и Ахматова. Но чего взять от Титова, у которого сгорел архив МВД и который сколачивает старые эмблемы со зданий и памятников? Взять, к примеру, то, как держатся приморцы (Владивосток) за своего Фадеева! А вот если о культуре, то с некоторым почтением и восторгом узнал, что свою Седьмую симфонию Шостакович закончил все же в Куйбышеве (Самаре), и впервые она была исполнена именно здесь силами эвакуированного оркестра Большого театра, и дирижировал ею (если я что-нибудь не напутал) Самосуд.

С трепетом, как и вообще к любому литературному музею, подхожу к музею А.Н. Толстого. Как же я забыл, что здесь прошли детские годы классика, но проезжал мимо — увидел вывеску. Теперь уже, после неудачи водной экскурсии, попросился. Татьяна Савельевна великий человек. Всех она знает, в любое место войдет. Есть порода краеведов и служителей местной культуры, которые за свой энтузиазм и бескорыстие вхожи всюду, всех знают и никто им ни в чем не отказывает. Это как бы юродивые сегодняшней жизни.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});