Беседы с Vеликими - Игорь Свинаренко

– На Кремль?

– Я спорил с одним верующим и сказал ему в сердцах: «Если Бог есть, почему тогда Кремль не провалится?»

Драки

Я смотрю на его руки. Между костяшками пальцев нет провалов, никаких предгорий, это сплошной хребет: старый боец, серьезный боксер.

– Я две миски ставил, одна в одну, приставлял к стене и ударял – так обе в стенку входили.

– Тренируетесь сейчас хоть потихоньку?

– Нет, я же ленивый. Да и работы столько. Когда мне для отдыха предлагают походить по лесу, я удивляюсь. Мало я ходил по лесам, что ли! Другое дело – полежать на диване, почитать… И потом, жене этот спорт не нравится. Она сказала: «Если б я знала, что ты занимался боксом, я б задумалась – стоит ли за тебя выходить. Как человек может бить другого человека и получать от этого удовольствие? Да еще и самого при этом бьют?»

Ей и книга не понравилась потому, что «там одни драки». При том что большинство драк он выкинул. И только рассказывает о них. Самая массовая и показательная была еще на флоте.

– Два парохода стоят корма к корме. И произошла драка между двумя экипажами. Капитан, штурмана стоят. А я на вахте. И я говорю старпому: «Разрешите, я тоже пойду?» Он на меня посмотрел пренебрежительно – мальчишка, 17 лет – и говорит: «Ну иди». Я повязку сорвал и по леерам вниз соскользнул. Подлетел к дерущимся со стороны, одного ударил – тот упал, другого ударил – упал, третьего – упал… Короче, отличился в этой драке. Команда меня зауважала. Даже капитан со мной захотел поговорить, а в беседе сказал неожиданную вещь: «Если б у меня были дети, я б не хотел, чтоб они были на море…»

Богатство

– В 1970-м министр Ломако подписал бумагу, чтоб мне продали «Волгу». Начальник ОРСа ему говорит: «Вы даете Туманову вторую машину! Он только что, в 1961-м, уже купил одну „Волгу“!» Ломако заорал: «А ты, в бога мать, знаешь, что ему уже два ордена Соцтруда давно надо дать? Чего ты меня учишь?» Так человек два дня дома лежал, приходил в себя.

– Вы куда в отпуск ездите?

– В Ялту. В 70-е годы я там купил домик, на участке в 12 соток. За 77 тысяч (рублей).

– Какие-то фантастические деньги. На тот момент.

– Я меньше 4 тысяч в месяц не получал тогда. Домик тот хотел купить Таривердиев, но почему-то передумал.

После Туманов долго рассказывает мне, как долго и нудно добивался разрешения на покупку этого дома, который на него отказывались оформлять без прописки, а прописывать отказывались, раз нет жилплощади. Как устраивался там в Ялте на работу геологом, им как раз нужен был, чтоб бороться с оползнями, и это решение проводилось на бюро горкома партии. (Похожее разрешение – на домик в Крыму – в те же годы пробили Юлиану Семенову.) Дальше он перестроил этот дом в старом периметре, иначе б заставили снести – личная ж нескромность. Потом было 18 проверок по этому дому – а не краденые ли материалы использовались при ремонте? Туманов предъявил чеки, которые, само собой, заботливо хранил. Стройматериалы везли из Свердловска, тремя грузовиками, с прицепами, и встало это в 14 тысяч 750 рублей. Бред какой-то. Это все ведь забылось! Жалкий этот домик очень художественно смотрится на фоне 30 триллионов долларов (цена недр России) – и даже на фоне 500 тонн благородного металла, добытого артелями Туманова… И пенсии в 3 тысяч рублей, которая ему за это назначена, в благодарность.

– Мне не дали больше ни одного золотого месторождения. Ни одного медного. А только дороги, и то на субподряде. Я начинал, а они обманули. С начала перестройки мне не дали ничего, на чем я мог бы заработать.

– Да… Пошел капитализм, а вас оставили с советскими деньгами.

– И то ограбили! В 1992-м я много потерял. У меня 120 тысяч рублей на книжках лежали и на 50 тыщ было облигаций. Римма тогда спросила: «А что теперь делать?» Забыть, сказал я. И в 98-м я тоже попал…

Лужков

– Лужков дал нам пять квартир, когда в 1990 году пригласил в Москву, строить МКАД. Он меня попросил, чтоб я выступил перед его строителями. Я на том совещании сказал: «Мы пришли в чужой город, вы нас не знаете. Но нас пригласила администрация Москвы, и мы отказать не могли. Вижу, вы крупные специалисты. Думаю, мы у вас многому научимся. Единственное, что мы вам покажем, – это как делать работу в несколько раз быстрее». Мы выполнили годовой план по реконструкции 12-километрового отрезка на Юго-Западе за 28 дней… Хотели за 22, но не вышло. А потом мы ушли.

– Да уж. Понятно.

– Последняя моя встреча с Лужковым была на премьере фильма Говорухина «Благословите женщину». Юрий Михалыч пришел, увидел меня, подходит… «Ну как, – спрашивает, – дела?» – «Все так, как хотели ваши заместители».

Разное

– Я написал сжато – зачем я буду описывать, как солнце встало? – Это он про книгу. Она многим людям понравилась: Ахмадулиной, Падве, Демидовой. Говорухин сказал: «Ну а что, я тоже так думаю!» Сын Туманова, тоже, кстати, Вадим, выпускник журфака, сказал: «Так не пишут!» Как это часто бывает с людьми после журфака, в прессе он не работает, а занимается предпринимательством.

– Торгует, что ли?

– Нет, как ты мог подумать! У него хороший бизнес.

Да, таковы они, люди старой закалки. Их, наверно, уже не переделаешь. И еще про сына: – Отцы и дети – вообще проблема. Я его с восьми лет всюду за собой таскал, мы даже тонули раз в Алдане. В 14 лет он заявил: «Что меня все учат?! Будто я меньше вашего понимаю!..»

А внук старателя, Володя, закончил девять классов и захотел в Суворовское. – Это неожиданно… Но пусть идет! Даже если не получится, все равно он многое поймет…

Колыма

Мы уже выпили немало. Я замечаю, что в ходе разговора полюбил Туманова. Он, кажется, отвечает мне взаимностью – зовет приехать на дачу в Троицкое и в крымский дом. Беседа вообще теплеет. Уже можно откровенней…

– Вадим Иванович! Скажите, как знающий человек: в чем причина русской жестокости? Одни русские давили других русских очень увлеченно… Вот вы полтора года сидели в железной камере. Для чего железная, чтоб помучить?

– Нет. Просто сперва тюрьму сделали из дерева. Но потом все бревна перепилили струной. Точней, жилкой из расплетенного троса. Вся тюрьма распилилась, люди перелезали из камеры в камеру. И тогда привезли стальные листы, толщиной 10 миллиметров, из которых делают отвал бульдозера, и сварили из них стены и потолки. В камере 46 человек, нары в два этажа, в углу бочка, люди дышат – и все на потолке, а оттуда капли падают на головы лысые.

У меня есть несколько моментов, которые вспоминаются…

Я только попал на флот. Меня, новичка, привезли в казарму, и старшина сказал, что мне надо с кем-то подраться, и вызвался некто Мочалов: «Товарищ старшина, разрешите я?» Я увидел в его глазах радость, он на 100 процентов был уверен, что побьет меня. Первый раз человек меня увидел, а так ему хотелось меня побить! Я его таким встретил ударом, что он без сознания на пол упал. Он ударился головой и потом лежал в больнице. Это было в бухте Зарубина, я ее недавно увидел по ТВ – там зимой были проблемы с отоплением…

Этот эпизод настолько важен почему-то для Туманова, что он его описывает уже на второй странице своей книги… Он продолжает рассказывать:

– Еще часто вспоминаю, как меня старшина Киричук (рябой, с зелеными глазами) ведет в изолятор. Это уже на Колыме. Я такой грустный-грустный. Он меня похлопал по плечу и говорит: «Ничего, дальше Солнца не угонять, меньше 300 хер дадуть».

– Триста – чего?

– Пайка хлеба – 300 грамм.

Другой случай. Мне сказал Ванюхин, начальник отдела по борьбе с бандитизмом Сусуманского управления: «Ус хвост отбросил». – «Вы что, – спрашиваю, – серьезно?» – «Разве такими вещами шутят?» Прогулка еще не кончилась, но я влетел в тюрьму и крикнул: «Сталин сдох!»

В лагерь приходишь… Каждую ночь могут быть приключения. Там столько врагов! И комендатура, и все, с кем ты поскандалил. Помнишь историю с Мишкой Буржуем? Когда была сучья война, он лично в одну ночь зарезал 15 человек в лагере. И он написал на помилование, зачел нам, узнать наше мнение, и все ждут, что я скажу. Парень вроде не дурак. Я говорю: «Мишка, по-моему, должны тебя помиловать – ты же шестнадцатого не убил!» Вся камера грохнула.

Помню, беспредельщики сидели на корточках, под дождем… Им идти некуда: их барак сожгли, а к ворам им нельзя – те зарежут. И вот они сидят тихо под дождем, боятся за свою жизнь, на все, что угодно, готовы – лишь бы не умереть. Когда говорят: «Расстреляйте, мне все равно!» – это чушь, не верь, все хотят жить.

Помню тот день, когда в шахте меня чуть не задавило. Я был уж бесконвойный. Значит, шахту валит, она садится. В любую минуту все может провалиться. А мы вытаскиваем с Левой Баженовым инструмент – ну кому он нужен? Сверху ледяная жижа льется… Мы вырвались, выбрались на поверхность, сидим на терриконе. Из шахты несет аммонитом и сыростью. Думаю, пока без конвоя, можно документы сделать – фотокарточка есть маленькая – и убегать. Но уж если поймают – тогда все. Но я чувствовал тогда, что все должно переломиться в лучшую сторону. Ведь столько людей сидит! И шахта хорошо работает… Грустное такое настроение. Кому ж, думаю, хуже, чем мне? Самому 25 лет, сроку 25, чуть в шахте не убило. И в это время – после дождя в июле развезло дорогу, и лошадь идет по брюхо в грязи, тащит на соседнюю шахту телегу, а в ней электромотор и ковш, ей и так тяжело, а еще оводы кусают и погонщик бьет. Я подумал – у нее жизнь хуже, чем у меня! Хорошо, что я не конем родился…