Польша. Непримиримое соседство - Александр Широкорад

План Александровской цитадели и её передовых фортов

В 1835 г. Николай I посетил Варшаву. Принимая в Лазенковском дворце депутацию жителей Варшавы, царь заявил: «Я знаю, что вы хотели говорить со мной. Я не допустил этого, желая избавить Вас от произнесения лжи. Да! Я хотел избавить вас от лжи, так как хорошо знаю, что ваши чувства не таковы, как вы хотели бы представить мне их, и что большинство из вас было бы готово повторить революцию, если бы обстоятельства благоприятствовали этому. Мне нужны дела, а не слова… Если вы будете упорствовать в мечтах о народной самостоятельности, о независимой Польше и других тому подобных фантазиях, то навлечёте на себя величайшие несчастия. Я выстроил здесь цитадель. Предупреждаю вас, что в минуту малейшего беспорядка я прикажу стрелять в город, превращу Варшаву в развалины и уже не отстрою её. Верьте мне, что настоящее счастье — принадлежать России и пользоваться благодеяниями её покровительства. Я буду делать вам добро помимо вашей воли… Моё правительство всегда будет думать о вашем счастье…»[131]

В начале 1863 г. в Александровской цитадели было положено иметь 341 орудия, а фактически состояло 335. Самыми мощными орудиями были 40 однопудовых единорогов, двенадцать 96-фунтовых карронад, шестнадцать 5-пудовых и шестнадцать 3-пудовых мортир. Причём, согласно приказу Военного ведомства, восемь однопудовых коротких единорогов были специально поставлены не в казематах, а открыто на валу на элевационных станках (то есть с большим углом возвышения) для «бомбардировки города». Замечу, что сие было предусмотрено ещё в мирное время.

В 1837 г. у впадения реки Вепрж в Вислу была заложена крепость Ивангород[132]. Строил крепость генерал-майор Ден. К началу 1863 г. в крепости по штату было положено иметь 328 орудий, а фактически состояло 326. Самыми мощными орудиями Ивангорода были 43 однопудовых единорога, четыре 96-фунтовые карронады, три 5-пудовые и двадцать две 3-пудовые мортиры.

Самой слабой крепостью Царства Польского было Замостье. Её в 30-х гг. почти не перестраивали. В 1833 г. на её вооружении состояло 257 орудий и 50 крепостных ружей. В гарнизоне было три батальона пехоты, один эскадрон конницы, четыре артиллерийские роты и одна сапёрная рота. После восстания 1863 г. крепость Замостье была упразднена, а укрепления срыты.

Вторая линия крепостей была за пределами Царства Польского. Главной в ней была крепость Брест-Литовск. Постройка крепости Брест-Литовск началась в июне 1833 г. под руководством того же генерал-майора Дена, и через 5 лет крепость была введена в строй. К началу 1863 г. в крепости положено было иметь 442 орудия, а фактически состояло 423. Самыми мощными орудиями Брест-Литовска были 112 однопудовых единорогов, девять 96-фунтовых карронад, две 5-пудовые и двадцать пять 3-пудовых мортир.

В тылу располагалась третья линия крепостей, главными из которых были Киев, Бобруйск и Динабург.

Система русских крепостей непрерывно совершенствовалась с 1830 по 1894 г. На Западе довольно высоко оценивали состояние инженерной обороны русской границы. Основываясь на данных немецких специалистов, Фридрих Энгельс писал: «Русские, в особенности после 1831 г., сделали то, что упустили сделать их предшественники. Модлин (Новогеоргиевск), Варшава, Ивангород, Брест-Литовск образуют целую систему крепостей, которая, по сочетанию своих стратегических возможностей, является единственной в мире».

По мнению автора, тут классику можно верить: во-первых, он хорошо разбирался в военном деле, а во-вторых, очень ненавидел царскую Россию, и обвинить его в приукрашивании трудно.

В 1837 г. в русской Польше воеводства были переименованы в губернии, воеводские комиссии стали называться губернскими правлениями, а их председатели — гражданскими губернаторами. Вообще, местные власти получили русские названия, чем выражалась их зависимость от центральных органов империи. Чтобы стереть все признаки обособленности царства, в 1851 г. была уничтожена таможенная граница, отделявшая его от Российской империи.

В 1846 г. Николай I издал указ, запрещавший панам выселять крестьян-земледельцев и уменьшать их поля, отменявший барщину (помочи) и принудительный наём. Император обещал также помощь при заключении оброчных (чиншевых) договоров.

Польский историк Владислав Грабеньский зло прокомментировал этот указ: «Комиссия внутренних дел, проводя в жизнь этот указ, руководствовалась тенденцией пробуждения в крестьянстве ненависти к шляхте и рассевала в крестьянском населении семена общественной борьбы. Взяв в свои руки право разрешать споры между помещиками и крестьянами, комиссия сознательно создавала разные осложнения, которые углубляли пропасть между крестьянской хатой и усадьбой помещика»[133].

Сразу после восстания 1830 г. Николай I решил ограничить права униатской церкви, клир которой открыто поддерживал повстанцев. Кроме того, униатская церковь в течение веков служила орудием полонизации русского населения.

Царское правительство пыталось ограничить польское влияние в Малой и Белой Руси. Так, в Вильно был закрыт польский университет, а вместо него в 1834 г. отрылся Киевский университет Святого Владимира с преподаванием на русском языке. Тем не менее ни преподавателей, ни чиновников русских там не хватало, и по-прежнему наблюдалось засилье поляков.

Однако Николай I, а затем Александр II широко открыли двери для поляков, желавших сделать карьеру внутри России. Так, в середине 1850-х годов доля поляков среди петербургского чиновничества составляла 6 %. Ещё больше поляков служило в русской армии. К 1862 г. в армии служило православных — 69,37 %, католиков — 20,06 % и протестантов — 9,33 %. Статистика по национальностям в нашей армии не велась, но католики были почти исключительно поляки, а протестанты — немцы. Таким образом, каждый пятый офицер императорской армии был поляком, хотя поляки не составляли и 6 % населения России.

В начале мая 1856 г. император Александр II через Москву и Брест-Литовск прибыл в Варшаву. Туда же стеклись в большом числе со всех концов Царства Польского губернские и уездные предводители дворянства, дворяне-помещики, придворные, кавалерственные и знатные дамы. Принимая 11 мая дворянских предводителей, сенаторов и высшее католическое духовенство, царь произнёс по-французски знаменательную речь: «Господа, я прибыл к вам с забвением прошлого, одушевлённый наилучшими намерениями для края. От вас зависит помочь мне в их осуществлении. Но прежде всего я должен вам сказать, что взаимное наше положение необходимо выяснить. Я заключаю вас в сердце своём, как финляндцев и как прочих моих русских подданных, но хочу, чтобы сохранён был порядок, установленный моим отцом. Итак, господа, прежде всего оставьте мечтания! („Point de rêveries!“ — эти слова Александр II произнёс дважды). Тех, кто хотел бы оставаться при них, я сумею сдержать, сумею воспрепятствовать их мечтам выступить из пределов их воображения. Счастье Польши зависит от полного слияния её с народами моей империи… Финляндия и Польша одинаково мне дороги, как и все прочие части моей империи. Но вам нужно знать, для блага самих поляков, что Польша должна пребывать навсегда в соединении с великой семьёй русских императоров. Верьте, господа, что меня одушевляют лучшие намерения. Но ваше дело — облегчить мне мою задачу, и я снова повторяю: господа, оставьте мечтания! Оставьте мечтания! Что же касается до вас, господа сенаторы, следуйте указаниям находящегося здесь наместника моего князя Горчакова; а вы, господа епископы, не теряйте никогда из виду, что основание доброй нравственности есть религия и что на вашей обязанности лежит внушить поселянам, что счастье их зависит единственно от полного их слияния со святою Русью».

15 мая царь вновь заявил польским панам: «Оставьте всякие мечты о независимости, которые нельзя ни осуществить, ни удержать». В тот же день Александр II подписал акт об амнистии полякам — участникам восстания 1831 г. Император заявил, что «все возвратившиеся эмигранты могут даже, по истечении трёх лет раскаяния и доброго поведения, стать полезными, возвратясь на государственную службу».

Проведя в Варшаве шесть дней, император Александр II отправился в Берлин на встречу с прусским королём Фридрихом-Вильгельмом IV. Замечу, что в первый день своего царствования Александр II написал Фридриху-Вильгельму: «Я глубоко убеждён, что, пока оба наши государства останутся в дружбе, вся Европа может ещё быть спасена от всеобщего разрушения; если же нет, то горе ей». Можно лишь сожалеть, что наследники обоих монархов забыли эти пророческие слова.

В январе 1856 г. после смерти фельдмаршала Паскевича наместником в Царстве Польском был назначен генерал от артиллерии князь Михаил Дмитриевич Горчаков. Одновременно он был назначен и главнокомандующим вновь сформированной в Польше I армии. Горчаков был стар (родился в 1783 г.) и отличался от своего предшественника крайней мягкостью в обращении с поляками, выступая и в Петербурге усердным и постоянным ходатаем за них. Именно его покровительству поляки обязаны в самом начале царствования Александра II полученными льготами и преимуществами.