Обоснованная ревность - Андрей Георгиевич Битов

пожалуйста.

Он пропустил меня вперед. Мы прошли узкой кривой проходик между пухлыми глиняными домишками: парикмахерская напротив фотографии… два истомленных бездельем мастера стояли под своими вывесками. Они поклонились Негудбаеву, чуть не коснувшись лбами (“Обратите внимание на парикмахера, – незаметно шепнул Негудбаев. – Я вам потом расскажу…”); мы прошли между ними – и открылся внезапный просторчик, почему-то очень не вязавшийся с возможностью своего здесь нахождения, – водоем, пруд. Какие-то кущи вроде ив, квадратная гладь с зеленцой, лодочка, цветная, как поплавок удочки, молчащий фонтан посреди пруда и некая терраса в дальней стороне пруда вроде плавучего ресторанчика, – все это нормально было для России, какого-нибудь парка культуры, и весьма странно выглядело тут, на границе пустыни, под мышкой старинной выжженной крепости Ичан-Кала.

Негудбаев молчал, любуясь произведенным эффектом, его черные круглые глаза смотрели из него, как очень шустрые и любопытные зверьки-грызуны с гладким и сытым мехом.

– Оазис… – сказал я.

Он радостно закивал.

– Почистить бы не мешало… – по-хозяйски сказал он, предполагая за меня, какие тут могли быть недостатки, в этом раю.

– Да нет, так еще лучше! – уговаривал его я.

– Осторожно, не закрасьтесь, – легким прикосновением руки поправлял он мое движение.

Действительно, низкий заборчик, огораживавший пруд, перекрашивался весело в новый цвет, и голубые планочки были уже покрашены, а белые – только начаты… Навстречу нам спешил большой черный человек с мрачным изрытым лицом, и зверское выражение его лица означало, что было почему-то ясно, высшую форму радушия.

– Вот, знакомьтесь, директор предприятия, инициатор этого доброго начинания… Верите ли, если бы не он, ничего бы здесь не было. Все сам, все своими руками, за каких-нибудь три месяца…

Директор не сомневался в этом.

И пока мы сидели за лучшим для наблюдения столиком в ожидании каких-то фирменных клецок, в которых все наоборот: тесто вокруг мяса в середине яйца, – пока я хвалил и любовался, потому что отсюда был еще и вид на стену Ичан-Калы, из-за которой выглядывала пузырьком угловой башенки Кальта-Минора, пока он мне рассказывал, что парикмахер (“Да, да! Такое доброе лицо”, – кивнул я.) – родственник ханского палача, большой любитель старины, оказал большую помощь музею…

– Немцы… – вдруг прошептал Негудбаев низким шепотом и плавно наклонился ко мне, как цветок под дуновением ветерка. – Первые ласточки…

И, отклонившись, долговато взглянув на меня, пробарабанил пальцами по колену.

На террасу скользнули две немолодые пары, оживленно щебеча кинокамерами.

– Наши или западные? – спросил я.

– Вы что, не видите! – снисходительно сказал Негудбаев. – Вы не узнаете в нем оберштурмбанфюрера?

Узнать было можно. Он шел впереди, высокий, неправдоподобной выправки человек. Это был глубокий старец с моложавым лицом и без единого седого волоса. Походка его напоминала одновременно строевой чеканный шаг и поступь паралитика – походка командора. Глубокие складки арийского мужества придавали его лицу львиность.

– Да, – сказал я, – величественный идиот. У него недавно был инсульт?

– Как вы догадались? – обрадовался Негудбаев.

Я не знал как, поэтому многозначительно пожал плечами.

– А как вы?

– Ну, я-то военного человека за версту узнаю…

– Вы что, тоже военный? – так же склонившись к нему, как цветок, тихо спросил я.

– Да, – подумав, согласился Негудбаев. – Был, конечно. Майор.

– Ага… – сказал я. – Вообще-то я про инсульт спрашивал…

– А-а… Вот вы о чем. Так про инсульт я просто знаю. Тут тайны нет. Он к нам еще в прошлом году собирался. Да не приехал. По болезни.

– Он что, разведчик?.. – с детским замиранием спросил я.

– С чего вы взяли? – возмутился Негудбаев. – Он историк.

– А вы теперь тоже историк?

– Нет же, я вам сказал, что у меня военное образование.

Директор принес нам фирменных племяшей форменных беляшей.

Негудбаев поманил его пальцем и шепнул. Тот кивнул.

И, начав с мальчишеской струйки, взыграл фонтанный апофеоз, ствол… Немцы зааплодировали. Выглянул из-за косяка бандит-директор: так ли у него получилось? – и скрылся. Теперь фонтан расцвел в три концентрических круга лепестков: наружные – слабее внутренних так, что последний – совсем завял. Светлые струи шелестели вверху, как ангелы, и, падая, переговаривались с водою. Вид на Ичан-Калу дрожал за радужной завесой…

Немцы были вынуждены пересесть поближе к нам: все было немножко не рассчитано или так рассчитано, что, после аплодисментов, до них достигло и дошло. Дамы накинули на плечи жакетки с видом зябкости плеч. Палуба темнела у перил, промокая. Немцы пересели, и их стало хорошо слышно.

– Вы знаете немецкий?

– Зачем? – Негудбаев недоуменно пожал плечами.

Нам подали еще чайничек с кок-чаем.

Мы беседовали под сенью струй.

– Из немцев я больше всего Бёлля люблю, – сказал Негудбаев. – А из англичан – Грина.

Я слушал с большим вниманием.

– Ну, а как там наш Евтушенко? – спрашивал он. Немцы его будто не интересовали больше…

– Ну, а что Шолохов? – спрашивал он, живо интересуясь.

Теперь мы обсуждали отказ Сартра от Нобелевской премии.

Вид на Ичан-Калу дрожал за радужной завесой…

III. Парады

Умеющий шагать не оставляет следов.

Восточная мудрость

Негудбаев объявился у меня в номере, как солнце. Он обозначил утро, восход, ранние лучи, бодрость и прохладу. С площади доносились нестройные звуки юности. То пионеры маршировали и репетировали. Фальшиво, избегая верных нот, дул горнист, никак не мог попасть себе в ногу барабанщик. Подготовка к окончанию учебного года шла полным ходом. Среднеазиатские воробьи чирикали звонче и охотнее наших. Мне захотелось сделать зарядку, так свеж, как бы в капельках воды, был Негудбаев. Но мне не пришлось ее делать.

– Ах вы соня!.. – ласково журил Негудбаев. – Все спите. Собирайтесь-ка по-военному, ать-два!

Я вздрогнул.

– Что я такого сделал? – кисло пошутил я.

– Вы еще не были в хлопководческом колхозе! Сами вчера признались… – твердо и ласково сказал Негудбаев.

– Не был! – воскликнул я. – Не был!

– Сейчас мы туда поедем. Надо поздравить одного человека.

– Колхоз-миллионер? – Это было единственное, что я мог спросить по такому поводу.

– Зачем – миллионер… Просто богатый колхоз.

У Негудбаева с машинами трудностей не возникало. Мы ехали.

Поздравить надо было, как я постепенно выяснил, председателя колхоза: он сегодня защитил диссертацию на степень кандидата сельхознаук.

Это был классический “маяк” – я еще классических не видел, – мне любопытно было взглянуть на миф воочию. Я был настроен скептически. Но я и не предполагал, насколько я не прав!.. Те же поля по сторонам, пустые и некрасивые… За машиной гналась стена пыли. В который раз защемило сердце, будто, отлетев от своей любви на несколько тысяч километров, я снова уезжал от нее, еще дальше километров на двадцать, еще невозвратней… Я удалялся теперь от почтамта, вдоль дороги скучно повторялись телефонные столбы