G.O.G.R. - Анна Белкина

— Э-э, мне можно идти, да? — и хотел, было встать и направиться «на выход с вещами».

Серёгин оторвался от листка, глянул на привставшего со стула Батона и сказал:

— Хтирлиц, а вас я попрошу остаться!

— Это ещё зачем? — недовольно протянул Батон. — Я думал, что я вам больше не нужен… Или вы меня снова… туда? — он имел в виду изолятор.

— Придётся — «туда», — кивнул Серёгин, хлопнув ручкой о столешницу. — Ради твоей же безопасности. Светленко у нас голубец не простой — он будет пытаться избавиться от тебя, потому что ты знаешь о его планах насчёт Чеснока.

— Оп-паа, — присвистнул Батон. — Вот это я и влип… — он съёжился на стуле, который так и не успел покинуть и наставил на Серёгина перепуганные глазки. — Где же мне теперь пересидеть-то?

Сидоров всё вращал и вращал диск телефона, пытаясь обратить на себя внимание работников Краснянского отделения, но они никак не хотели внимать и молчали, молчали…

— Что, никак? — осведомился у него Серёгин, встав из-за стола.

— Глухо, — пробормотал Сидоров, воюя с телефонным диском. — Семь часов уже. А мне даже дежурный не ответил…

Пётр Иванович обошёл свой стол и потянулся к пластиковой бутылке с отстоянной позеленевшей водой — чтобы полить цветы. Батон повернулся вместе со стулом, не спуская с Серёгина умоляющих больших глаз.

— Как же мне быть? — пискнул он.

— Придётся у нас в изоляторе жить, — лаконично ответил Серёгин, поливая кактус, который не поливают осенью и зимой. — До тех пор, пока Светленко не будет схвачен…

— Но?.. — вставил Батон.

— Ты говорил, что Чеснок по четвергам вылезает из «подполья»? — продолжал Серёгин, проигнорировав это плаксивое «но». — Светленко не оставит попыток уничтожить Чеснока, и поэтому придётся нам в «Амсторе» по четвергам выставлять «почётный караул». Подключим Муравьева — пускай формирует отряд — и пускай каждый четверг переодеваются в гражданское и ходят по торговому залу.

Сидоров стоял у телефона с лицом Сократа и держал трубку у уха, ожидая ответа от далёких Краснянских коллег. Но те продолжали упорно молчать, не желая связываться с телефонными разговорами.

— Да что там у них?! — не выдержал Сидоров и хлопнул трубку на рычаг.

— Никак? — поинтересовался Серёгин, полив все цветы и убрав бутылку под стол.

— Никак, — вздохнул Сидоров, покинув не желающий сотрудничать телефон.

— Саня, уведи Батона в изолятор, — сказал Пётр Иванович, натягивая куртку. — А потом поедем, посетим психушку. Интересно, смог ли гипнотизёр чего-нибудь добиться от Карпеца и Шубина?

Глава 107. «Дух штольни» приоткрывает тайны бытия

С Карпецом гипнотизёр работал недолго — уже на второй день Карпец вспомнил, кто он, как его зовут, где он живёт и где работает. Всего за два сеанса Борис Карпец вышел из «младенческого» периода и сделался вполне нормальным, словно бы полностью излечился. Только вот осталась у него одна беда: про пропавшее дело Светленко он так и не вспомнил. А когда Сидоров попросил его рассказать про таинственного «исчезающего чувака», что посещал его в палате — Карпец установил на него выкругленные глазки и выдал следующее:

— Ты чего, Санчо, за психа меня держишь? Не видал я никакого «чувака»!

Гипнотизёр уже много раз погружал Бориса Карпеца в транс, желая выведать, где же он пропадал. Но, даже в гипнотическом полусне, Карпец молчал — его память оказалась будто бы полностью стёртой, и ни одно ухищрение опытного столичного «врача-оккультиста» не дало результата.

С Шубиным дела обстояли и того сложнее: за две недели работы бедный «врач-оккультист» абсолютно ничего от него не добился и зашёл в абсолютный тупик. Да, он определил, что Шубин под гипнозом, но снять установленный неизвестно, кем барьер никак не мог. Мучаясь с Шубиным, гипнотизёр даже похудел на пять кило и перестал спать, выискивая новые методы «раскола» молчаливого бомжика.

Пётр Иванович разыскал гипнотизёра в больничной столовой: пыхтя над Шубиным, он растерял все калории и стремился восполнить запасы «бензина», уплетая рассольник и добрый шмат подового хлеба. Гипнотизёр обладал иссиня-чёрной шевелюрой, бакенбардами, ассирийским носом и «демонической» бородкой, напоминая некоего обитателя преисподней. Сидорову казалось, что этот «бес» — родня древнеегипетским жрецам Анубиса, и сержант даже нарёк его про себя «Мефистофель Фаустович Воланд». Однако, несмотря на адскую внешность и колдовскую профессию, сия «демоническая личность» имела достаточно простенькое ФИО: Дмитрий Валентинович Лисичкин.

Едва увидав Серёгина, гипнотизёр Лисичкин прервал обед, состроил «бровки домиком» и принялся эмоционально и многословно объяснять, что Шубин совсем не поддаётся его «колдовству», а Карпец каким-то образом заработал стойкую амнезию и напрочь позабыл всё, что происходило с ним за последние несколько месяцев.

— Я погружаю его в сон, задаю вопросы, а он только блеет, как овца, а иногда — кукарекает, — оправдывался гипнотизёр Лисичкин, описывая состояние Карпеца. — Но, когда я командую ему проснуться — он просыпается и становится абсолютно адекватным… Домой просится…

Раньше Карпец и Шубин «жили» через этаж друг от друга. Но потом, дабы не гонять по ступенькам тощающего на глазах Лисичкина, их поселили в соседние палаты.

Сначала Пётр Иванович решил посетить Карпеца. Старший лейтенант был под надёжной охраной. Стоявший около двери сержант Борисюк долго проверял документы и Серёгина, и Сидорова, и Лисичкина. Сержанту Борисюку уже надоело проверять одни и те же документы, он давно зазубрил наизусть их содержание и прекрасно знал в лицо тех, кто их предъявлял. Но Борисюк боялся, что некий таинственный «Тришка» снова наложит на него тёмные чары, умыкнёт Карпеца, а Соколов — снова выскочит и набьёт ему шишку дверью…

Лисичкин удалился: у него по расписанию были занятия с Шубиным. Карпец сидел на кровати по-турецки и читал толстую газету «Комсомольская Правда».

— Ребята, ну, сколько можно?! — вопросил он, отбросив «Правду», и воззрился на пришедших к нему Петра Ивановича и Сидорова. — Мне этот «Кашпировский» совсем уже плешь проклевал. Колдует и колдует! Не пойму, чего он от меня хочет-то?! Не крал я дела вашего Светленко! Сколько можно меня с «Наполеонами» держать?!

Карпец вскочил, забегал по палате взад-вперёд. А, набегавшись, застопорился напротив Серёгина, заискивающе заглядывая ему в глаза, излучая немую мольбу:

— Выпустите…

Только Пётр Иванович собрался открыть рот, чтобы ответить на эту мольбу, как вдруг распахнулась дверь, и на пороге палаты нарисовался гипнотизёр Лисичкин.

— Ребята! — выдохнул он, приглаживая всклокоченные волосы.

— А? — все обернулись и уставились на взъерошенного «врача-оккультиста» — даже Карпец.

— Шубин говорит! — чуть ли не крикнул Лисичкин. — У меня получилось убрать барьер!

— Да? Срочно ведите меня к нему! — встрепенулся Серёгин, выталкивая Лисичкина за дверь, подпихивая его к палате Шубина.

Лисичкин перешёл коридор и отворил дверь. Пётр Иванович залетел внутрь, словно ураган торнадо, за ним впрыгнул Сидоров, а уж потом, когда оба урагана пронеслись, заполз ошарашенный Лисичкин.

Шубин лежал на кровати в состоянии гипнотического сна, неподвижный, словно манекен. Лисичкин пролез мимо Серёгина и приблизился к нему, безучастному и безвольному.

— Вот, смотрите, — сказал он и «могильным» голосом жреца вопросил у «подопытного»:

— Как тебя зову-ут?

Серёгин и Сидоров внимательно смотрели на загипнотизированного Шубина, а тот вдруг ожил, подвигал руками и сказал:

— Свиреев Максим Максимович.

Пётр Иванович вытащил из кармана свой мобильный телефон и включил его на режим диктофона. Свиреев — Шубин продолжал отвечать на вопросы гипнотизёра Лисичкина, вещая при этом следующее:

— Мне тридцать семь лет, работаю на комбайне, живу в Верхних Лягушах…

— Вот это мы приплы-ыли… — пробормотал Пётр Иванович, схватившись пальцами за подбородок.

Оказывается, что Шубина по настоящему зовут Максим Свиреев и живёт он «В Верхних Лягушах»!! Именно там, а не в какой не в штольне!

— Вот это — да! — выдохнул Сидоров. — Это же — деревня Зайцева!

Да, да, «Шубин» сказал, что он живёт в … Верхних Лягушах! Выходит, что он и правда — земляк Зайцева!

— Дмитрий Валентинович, — обратился Серёгин к Лисичкину, едва услышал от «Шубина» слова «Верхние Лягуши». — Спросите его, не знает ли он человека по фамилии Зайцев.

— Ладно, — с готовностью согласился Лисичкин.

«Мефистофель» Лисичкин прочно установился напротив сомнамбуличного лица загипнотизированного Шубина и начал пытать его на предмет знакомства с Зайцевым. Но Шубин почему-то не отреагировал — он молчал.