Александр Дюма - Анри Труайя

Цензура дала разрешение, потребовав внести в текст небольшие поправки, и 15 ноября 1837 года начались репетиции. Все время, пока шла работа над спектаклем, актеры дрожали от страха перед прихотями автора, не понимая, окончательно ли он потерял рассудок или, напротив, одарен больше прочих даром коммерческого предвидения. Филоклес Ренье вспоминал: «В течение трех месяцев Дюма изводил нас своими требованиями, своими причудами, своей непоследовательностью до такой степени, что мы начинали думать, уж не заразился ли автор „Калигулы“, работая над пьесой, болезнью своего героя?»[66] Благодаря сплетням и болтливости бульварных листков весь Париж знал об этих пышных приготовлениях. О «Калигуле» говорили как о затее гениальной и вместе с тем безумной. Места бронировали за два месяца, и охрану заранее усилили в предвидении давки в день премьеры. В этот день, 26 декабря, перед началом представления уличные торговцы продавали у входа в театр памятные свинцовые медальки. Еще одна нелепая выдумка Александра. Некоторые видели в этом возмутительное проявление тщеславия, других это только забавляло. Герцог и герцогиня Орлеанские величественно и грациозно вошли в свою ложу, когда зал был уже полон. На первый взгляд все было спокойно, но это спокойствие напоминало затишье перед началом летней грозы. Предводитель клакеров не скрывал беспокойства. В самом деле, с некоторых пор за его спиной плелись интриги. Разумеется, его наняли для того, чтобы в определенных местах пьесы раздавались аплодисменты, но многие пайщики театра, недовольные распределением ролей, подкупали клакеров, чтобы те освистывали актеров, которые им не нравились, и даже автора, который слишком высоко занесся в своих замыслах. Мадемуазель Жорж, возможно, была причастна к заговору. Поговаривали даже, будто Гюго останется доволен, если пьеса провалится.

Очень скоро Дюма, напряженно присматривавшийся и прислушивавшийся ко всему, что происходило вокруг, заметил вялое недовольство и насмешливое равнодушие зрителей. Эти люди явно пришли в театр не для того, чтобы восхищаться спектаклем, а с намерением ко всему придираться. Чутье его не подвело. Каждый жест низкого тирана Калигулы сопровождался притворными вздохами публики, а когда толстуха Ида, изображавшая юную и воздушную мученицу, запуталась в подоле собственного платья и едва не растянулась на полу сцены, послышались смешки. С этой минуты самые трогательные реплики вызывали град насмешек. Александр, рассчитывавший на триумф, был совершенно сражен происходящим. Даже его друзья не знали, что ему сказать о пьесе. Комментарии в прессе были едкими и язвительными. Жанен, не простивший Дюма того, как он его изобразил в «Злоключениях национального гвардейца», отомстил за себя, написав особенно злобную статью о «Калигуле» и авторе пьесы. Удивленный таким предательством друга, Дюма хотел было послать к нему секундантов. Но Жанен, выплеснув злобу, уклонился от поединка. Впрочем, Александру и самому не так уж хотелось драться на дуэли. Он был растерян, опечален – не более того. Теперь его огорчало не столько то, что пьеса провалилась, сколько отсутствие доходов, на которые он рассчитывал. Ида, со своей стороны, бесилась, читая в газетах подлые шуточки по своему адресу. Дельфина де Жирарден, соратница Дюма по газете «La Presse», которой руководил ее муж, посмела написать, укрывшись под псевдонимом Де Лоне: «И как только можно с подобным телосложением выступать в амплуа инженю? […] Тучность мадемуазель Иды, мечтательной и чувствительной девственницы, неизменно одетой в белое, робкой девы, легкой поступью бегущей от бесчестного похитителя, ангела и сильфиды, которой только крыльев недостает, вызывает смех и возмущение. Для того чтобы вас каждый вечер могли похищать, надо по крайней мере, чтобы вас можно было приподнять».

16 февраля, после двадцати представлений при полупустых залах, Французский театр снял с афиши эту пьесу, слишком смелую и вместе с тем слишком дорогостоящую. После этой неудачи Александр в утешение себе мог рассчитывать только на возобновление «Анжелы» в Одеоне. Но и на этот раз свора критиков растерзала в клочья и актеров, и автора. В день премьеры на сцене произошел прискорбный случай: на мадемуазель Верней упал задник. Виной всему была Ида, которая потребовала передвинуть какую-то мебель, чтобы она могла приблизиться к рампе и предстать перед зрителями в более выгодном освещении. За кулисами ее в этом упрекали. Она была в отчаянии, Александр не переставал сердиться. Крушение «Анжелы» почти сразу после провала «Калигулы», с разницей всего в несколько недель, – нет, это было больше, чем он мог перенести! Он подозревал тайный сговор всех тружеников пера, пожелавших наказать его за то, что он слишком много пишет и имеет слишком большой успех, в то время как они, вечно недооцененные, бедствуют и не могут выбиться из нужды.

Но разочарование Александра всегда оказывалось недолговечным. Едва коснувшись земли обеими лопатками, он тотчас вскакивал на ноги. Рефлекс борца, которым он был обязан столько же своим крепким мускулам, сколько воинственному духу. Для того чтобы успешнее противостоять судьбе, он решил бежать из тех мест, которые видели его поражение. Необходимо было сменить квартиру. Покинув скромное жилище на Синей улице, он перебрался в роскошное здание на улице Риволи, почти напротив Тюильри. Здесь у него была просторная и светлая квартира на четвертом этаже, с балконом и видом на сады. Ида обставила ее с изысканным вкусом. Успех в роли декоратора собственного жилья на время заглушил разочарование актрисы. Что касается Александра, то у него, поскольку новое жилье обошлось очень дорого, главной заботой стало заработать побольше денег, пристраивая издателям свои романы с продолжением, которые он печатал в газете: «Французская хроника», «Графиня Солсбери», «Фехтовальный зал» и «Паскаль Бруно», великолепный рассказ, в котором, за три года до появления «Коломбы» Мериме, была изложена история беспощадной вендетты. Вскоре после этого «Siécle» («Век») получил право первой публикации другого, более раннего романа Дюма, «Капитан Поль», который он создал на основе драмы, написанной в Калабрии и отвергнутой Арелем. Если хорошо распоряжаться рукописями, ничего даром не пропадает! Наконец, он решил использовать те сведения, которые собрал, пока работал над «Калигулой», и вернулся к римскому античному периоду. Роман «Актея», который печатался с октября по декабрь 1837 года в «La Revue et Gazette musicale de Paris», стал его первым историческим романом. Разумеется, описание Рима времен Нерона было выдуманным от начала до конца, а отношения императора с молодой вольноотпущенницей Актеей вызывали у читателя невольную улыбку, но инцест, гермафродитизм, насилие, убийство, бегство в катакомбы, игры гладиаторов, которыми был приправлен сюжет, держали все того же читателя в неослабевающем напряжении. Чего же еще требовать от прирожденного рассказчика? Увидев результат своих трудов, Дюма решил, что, должно быть, ему лучше ограничиться повествованием, чем отчаянно пробиваться на подмостки парижских театров, не желающих его принимать. Впрочем, ему казалось, что театральный опыт способствует его карьере романиста. Сочиняя броские реплики, придумывая непредсказуемые повороты, завладевая вниманием зрителей при помощи непрестанных открытий, он развил удивительное умение держать читателя в тревожном ожидании, не давать ему перевести дух. Отныне ему служили два присущих ему и дополнявших друг друга свойства: знание движущих сил драмы и интерес к событиям и героям былых времен. С одной стороны, он обладал непревзойденным умением управлять «нитками», с другой – никто лучше его не мог вдохнуть жизнь в персонажей прошлого. Он сознавал, что, без видимого труда соединив ловкость в плетении интриги с нахватанными отовсюду знаниями, создал новый жанр: исторического иллюзиона. В конце концов признательность читателей ничем не хуже благодарности зрителей. Отныне Александр с гордостью подписывался фамилией Дюма. Не то чтобы он был доволен всем написанным им до тех пор, но он верил в то, что собирался написать впредь. Пока у автора работы хватает, что бы он сам ни говорил, жалеть его не приходится!

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});