Связанные поневоле - Галина Чередий

— Юлали! — резко сказал Терч.

— Не нужно, Матиас!

— Нет, нужно! Вы должны знать… У вас есть друзья, и если что-то или кто-то причиняет вам боль, вы не обязаны терпеть.

— Матиас, прекратите! Я не жертва, которую нужно спасать! Это именно так, как я говорю, и никак по-другому. Я не нуждаюсь в благородных рыцарях и защитниках! Потом за благородство и защиту приходится платить непомерную цену! — оборвала я его и отключила телефон.

Мой желудок громко заурчал, напоминая, что, несмотря на все жизненные коллизии, необходимость есть никто не отменял. Забравшись в холодильник, я соорудила себе гигантский сэндвич и, налив в стакан сока, уселась в кухонной зоне набивать желудок.

Запах Монтойи коснулся моих ноздрей раньше, чем я услышала его шаги.

— Приятного аппетита, — тихо сказал он мне, останавливаясь в дверях.

— Угу. Спасибо, — ответила я, проглотив кусок.

— Со мной твой адвокат связался. Вам нужно встретиться. У него в офисе завтра в девять.

— Я знаю. — Я смотрела прямо перед собой, стараясь избегать его взгляда.

— Я… То есть… хотел спросить, ты хочешь, чтобы тебя отвез я или кто-то из ребят? — сглотнув, спросил он.

— О, надо же, у меня, откуда ни возьмись, появилось право хоть и минимального, но выбора? — Да, знаю, что это глупо, но не могу себе отказать в желании достать его хоть чем-то.

Монтойя протяжно вздохнул, будто это ему тут приходится мириться с неизбежным злом в виде меня.

— Да, появилась.

— В таком случае я, конечно, выберу кого угодно, только не тебя, муженек.

— Как хочешь, — смиренно пожал он плечами. — Я иду в душ.

Я промолчала.

— Детка… — Я сжала зубы, не желая слышать эту проклятую нежность в его голосе. Я знаю, что это не более чем обман. — Лали, хорошая моя, мы сможем хоть когда-нибудь вернуться к тому, что было?

— А что было, Монтойя? Если ты имеешь в виду, намерена ли я опять становиться слабоумной идиоткой, доверяющей твоим словам, то, пожалуй, нет. Или ты что-то другое подразумевал? — Я старалась звучать равнодушно, но моя злость все равно прорывалась наружу.

— Я так дико скучаю по тебе, по твоим ласкам, по нашей страсти.

— Ну, так за чем дело стало. Прикажи мне ублажить тебя. Ты же тут главный! Авось сработает. А можешь и силой попробовать. Уже ведь начинал. Просто доведи до конца!

У Монтойи такое лицо, будто я ему надавала пощечин. С одной стороны, я злорадствую, видя, что могу задеть его, но другая моя часть оплакивает каждое жестокое слово, сорвавшееся с языка. Словно, хлеща его наотмашь, я каждый раз попадаю и по себе. Сжимаю зубы от того, как хочется вдруг заорать так, чтобы стены чертова трейлера развалились. Северин делает несколько шагов и останавливается с другой стороны стола прямо напротив меня. Я чувствую его прожигающий насквозь взгляд, но не поднимаю глаз и старательно жую, не чувствуя ни вкуса, ни запаха, уткнувшись глазами ему в район живота. Он тяжело дышит, и его такой знакомый теплый запах наполняет мои легкие, вызывая легкое головокружение. Мое тело отвечает на его близость, предавая меня с первого же вздоха. Господи, ну за что? Почему это должно было случиться со мной?

— Я никогда не стану ни к чему тебя принуждать, — так и не дождавшись, чтобы я подняла взгляд, глухо говорит мой муж. — Ни за что в жизни не ударю и не причиню тебе физический вред. Я не стану намеренно доставлять тебе и душевную боль, Юлали. Но если мое желание защищать тебя от всего, имеющего хоть намек на опасность, доставляет дискомфорт или даже мучительно, то, боюсь, что с этим тебе придется смириться. Потому что менять свою позицию во всем, что касается твоей безопасности, я не намерен, пройди хоть сто лет! Спокойной ночи!

Оттолкнувшись от стола, уходит, а я так и сижу, пялясь в стену, и в голове нет ни единой связной мысли, кроме той, что я чувствую себя опутанной сетью, из которой уже никогда не выбраться. Она прикипела к коже и впиталась внутрь с проклятыми парными гормонами. В эту ночь мы с Северином заснули на разных сторонах кровати, так далеко, как только было возможно в реальности, а по ощущениям словно на разных континентах. Уже балансируя на тонкой грани сна и яви, я призналась себе, что мне не хватает прикосновений Северина. Без них я замерзаю.

Глава 32

Привычный визг будильника заставил меня резко вздрогнуть. Вот интересно, когда я устанавливала эту мелодию на звонок будильника, она была на тот момент одной из моих любимых. Почему же сейчас я ее так ненавижу? Как только сознание проснулось в достаточной степени, я поняла, что практически полностью лежу на Монтойе. Моя голова располагалась на широкой супружеской груди, которая мерно вздымалась в дыхании подо мной. Одной рукой и ногой я обвивалась вокруг него, как дурацкая лиана. А под моим бедром отчетливо ощущалась его утренняя эрекция. Запах его тела заполнял мои легкие, и первым импульсом после пробуждения было именно пронзившее от низа живота и до мозга острое желание. Жар кожи мужа был таким уютным и буквально разжижающим мышцы, отнимающим у них всякую способность двигаться. Стиснув зубы, я осторожно сползла с Северина, надеясь, что он еще спит. Но бросив взгляд на его лицо, поняла, что это не так. Монтойя лежал, откинувшись на подушку, обнажая жуткий оскал тату на горле и чуть повернув лицо в сторону, но глаза его были открыты. Одна его рука была под головой, зато вторая лежала на кровати, сжатая в кулак. Когда я ненадолго зацепилась глазами за него, прежде чем спешно отвернуться, его кадык дернулся, двигаясь словно с большим усилием. Это единственное движение, кроме дыхания, что я заметила, но и оно было для моего вожделения, как красная тряпка для быка. Соскользнув с кровати, я помчалась в душ. Когда вышла, Монтойи уже не было. На столе дымился, распространяя вкусные запахи, завтрак, а на кровати стояли знакомые пакеты с одеждой.

Поев и одевшись, я ненадолго задумалась, но все же взяла клочок бумаги из своего блокнота в сумке и, написав «Спасибо!», вышла наружу. Перед трейлером топтался Микаэль, почему-то опять высматривая что-то в небе. Что он там пытается увидеть?

— Если хочешь узнать, будет ли дождь, то легче погуглить, а не пялиться в небо, — буркнула я.

— И тебе доброе утро, Твое Высочество. — Он изобразил некое подобие улыбки, но, учитывая, что веселья ни один из нас не испытывал, получилось довольно стремненько.

— Тебе кажется остроумным называть меня так? — осведомилась я.

— А тебя это очень раздражает? — с надеждой в голосе спросил он.

— Мне совершенно без разницы, — пожала я плечами.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});