Читая «Лолиту» в Тегеране - Азар Нафиси

вернулся с войны и пошел в университет, где никогда не чувствовал себя на своем месте. Никто не хотел слушать его рассказы о войне. Люди заинтересовались лишь его смертью. Парадоксально, что этот человек, чья жизнь была предопределена доктриной, не терпящей двусмысленностей, после смерти стал такой сложной фигурой.

Вечером он умер. Скорбели ли по нему товарищи? О нем никто ничего не говорил – не было ни поминок, ни цветов, ни речей, хотя в нашей стране похороны и поминки являлись своего рода национальным искусством и всегда проводились с помпой. И я, всегда гордившаяся тем, что не боюсь высказываться против чадры и прочих видов угнетения, тоже помалкивала. Кроме шепотков, на следующий день в университете вообще не было ничего необычного – разве что по громкоговорителям зачем-то объявляли, что занятия проводятся как обычно. Я провела занятие. Оно не прошло как обычно.

Часть IV

Остин

1

– «Все знают, что молодой мусульманин, независимо от того, располагает ли он средствами, должен подыскивать себе в жены девятилетнюю девственницу»[89], – заявила Ясси своим фирменным тоном, бесстрастным и немного ироничным, который в редких случаях – а сейчас был как раз такой случай – граничил с карикатурной издевкой.

– А может, «все знают, что молодой мусульманин должен подыскивать себе не одну, а сразу много жен»? – парировала Манна и заговорщически взглянула на меня, зная, что я отреагирую; ее черные глаза насмешливо искрились. В отличие от Махшид, Манна умела разговаривать без слов и взаимодействовала так с теми немногими, кто ей нравился. Она общалась взглядом: направляла его на собеседника или смотрела мимо. Мы выработали тайный язык, и лишь когда она обижалась – а обидеть ее было легко – она опускала взгляд, отводила его в сторону, а игривые интонации из ее голоса улетучивались.

Стояло холодное и серое декабрьское утро; затянутое облаками небо и холодок в воздухе предвещали снег. Я попросила Биджана зажечь камин перед уходом на работу, и теперь тот уютно потрескивал. Уют – Ясси считала это слово банальным, но сейчас оно лучше всего характеризовало наши чувства. В комнате присутствовали все необходимые компоненты уюта: запотевшие окна, чашки с дымящимся кофе, потрескивающий огонь, нежные профитроли, толстые шерстяные свитеры и смесь запахов дыма, кофе и апельсинов. Ясси растянулась на диване на своем обычном месте между Манной и Азин, заставив меня в который раз недоумевать, как такая хрупкая девушка может занимать столько места. Азин смеялась кокетливо и звонко, и даже Махшид смутно нам улыбалась. Нассрин подвинула стул поближе к камину; ее беспокойные руки бросали в огонь апельсиновые корки.

Мы мгновенно переходили от легкой болтовни к серьезным обсуждениям литературы, что свидетельствовало о том, как мы сблизились за эти месяцы. Разговоры о писателях – особенно об Остин – приносили истинную радость. Иногда мы бесились как дети, дразнили друг друга и в целом получали подлинное удовольствие от этих занятий. Ведь именно этого желала своим читателям Остин – любой, кто читал первую же фразу «Гордости и предубеждения», прекрасно это понимал.

Тем утром мы ждали Саназ. Митра улыбнулась, отчего на щеках ее заиграли ямочки, и сообщила, что Саназ просила ее подождать – у нее для нас был сюрприз. Мы бросились выдвигать самые безумные версии, но на все наши предположения Митра отвечала сдержанной улыбкой.

– Одно из двух, – сказала Азин, – или она снова поссорилась с братцем, или все-таки решила съехать из дома и переселиться к своей чудесной тетушке. – Она вытянула руку, звякнув золотыми и серебряными браслетами. – А может, она наконец выходит за своего жениха.

– Скорее третье, – бросила Ясси, чуть приосанившись. – Судя по выражению лица Митры, именно третье.

Ямочки на щеках у Митры углубились, но на нашу провокацию она не поддалась. Глядя на нее, я подумала об их с Хамидом недавнем бракосочетании; видимо, он ухаживал за ней прямо у меня перед носом, а я ничего не замечала. Меня пригласили на свадьбу, но до этого Митра никогда не упоминала о своих отношениях с Хамидом.

– Вы влюблены? – обеспокоенно спросила я Митру. Вмешалась Манна:

– Опять вы спрашиваете! – Мои друзья и коллеги уже подшучивали надо мной: мол, я не могу удержаться и всегда задаю супружеским парам один и тот же вопрос. «Вы влюблены?» – спрашивала я горячо и настойчиво, и в ответ почти всегда получала снисходительную улыбку.

Митра покраснела и ответила:

– Да, да, конечно.

– Да кто в наши дни думает о любви? – с притворным благочестием произнесла Азин. Она собрала волосы в хвост, повернула голову, и в ушах вздрогнули гроздья крошечных бирюзовых бусин. – Благодаря Исламской Республике мы перенеслись во времена Джейн Остин. Да здравствует брак по расчету! В наши дни девушки выходят замуж, потому что родители заставили, или ради грин-карты, или ради денег и секса – да по любым причинам, но редко по любви.

Я посмотрела на Махшид; та сидела тихо, но всем своим видом говорила: ну вот, опять.

– И я говорю об образованных девушках, – продолжала Азин, потянувшись за чашкой, – о девушках вроде нас, которые учились в колледжах и вроде бы должны иметь какие-то амбиции.

– Не все женщины выходят замуж, – тихо произнесла Махшид, не глядя на Азин. – У нас много независимых женщин. Посмотри, сколько у нас предпринимательниц. А есть женщины, которые просто предпочитают жить одни.

Да, ты одна из них, подумала я; прилежная работающая девушка, которая в тридцать два года по-прежнему живет с родителями.

– Но у большинства просто нет выбора, – заметила Манна. – И от времен Джейн Остин мы безнадежно отстали. – Это был один из тех редких случаев на моей памяти, когда Манна и Азин объединились против Махшид. – Вот моя мать могла выбирать, за кого ей выти замуж. У меня уже выбор был поменьше, а у моей младшей сестры – еще меньше, – мрачно заключила она.

– А как же временные браки? – сказала Нассрин, раскладывая на тарелке апельсиновые корки, как кусочки головоломки. – Ты, кажется, забыла современную альтернативу, предложенную нашим президентом. – Она имела в виду мусульманский закон, существовавший только в Иране: согласно ему, мужчина мог иметь четырех официальных жен и сколько угодно «временных» супруг. Логика за этим была такая: мужчина должен удовлетворять свои потребности, если жены нет рядом или она не в состоянии его удовлетворить. В такой «брак» мужчинам разрешалось вступать хоть на десять минут, хоть на девяносто девять лет. Президент Рафсаджани, удостоенный звания реформатора, предложил всем молодым людям вступать в подобные временные браки. Это