Кровь и туман (СИ) - Усович Анастасия "nastiel"

Здесь что-то другое…

— Тебе нужно отдохнуть.

Голос Власа медленно исчезает в долгожданной тишине. Я закрываю глаза и сразу проваливаюсь в сон.

* * *

Я прихожу в себя в больничной палате. То, что мы не в штабе, я знаю точно. Медицинское помещение абсолютно иное: небольшое, кроватей всего три, из них одна нетронута, а на второй, похоже, недавно кто-то спал, так как бельё смято, а край одеяла касается пола. Однако из живых душ здесь только я.

К моему телу присоединена какая-то трубка. Я убираю простынь, которой укрыта. Я раздета до белья, а на животе красуется небольшая повязка. Когда меня ранили, я думала, что задето больше четверти моего тела — настолько сильная была боль, но сейчас вижу, что поражение едва ли превышает длину ладони.

Первой мыслью, приходящей в голову, является позвать кого-нибудь, но я тут же её отметаю и вместо этого осторожно, чтобы не спровоцировать кровотечение, вытаскиваю из вены катетер, выбираюсь из кровати. Моя одежда лежит на стуле, но я не хочу надевать её, поэтому остаётся лишь обернуться в простыню и последовать в коридор.

Выглядываю осторожно, чтобы не привлекать внимание. Я и правда в городской больнице. Персонал здесь занят каждый своим делом, и едва ли кто-то из них агонизирует в приступе паники. Битва окончена? Мы победили?

Я собираюсь с мыслями и наконец переступаю босой ногой порог палаты, когда в меня врезается возникший словно из ниоткуда, — (хотя всего лишь из-за другого угла), — Бен.

— Оп-па! — протягивает он.

Осторожно толкает меня обратно вглубь палаты, закрывает дверь за своей спиной.

— И кто вставать разрешал?

— Что я здесь делаю? — спрашиваю я. — Почему не в медкорпусе штаба?

Бен оглядывает меня, словно прикидывая, выдержу ли я услышать правду.

— Там нет свободных коек, — отвечает Бен наконец. — Отправить тебя именно в больницу было распоряжением Дмитрия.

Ага. Как и совершить казнь Кирилла, несмотря на то, что штаб был под прямой атакой.

— Как ты себя чувствуешь?

— Нормально, — бросаю я. Плотнее закутываюсь в простыню. — Давно я тут лежу?

— Чуть меньше суток.

— Что с битвой? Кто одержал победу?

Бен пожимает плечами.

— Сказать сложно, — говорит он. Идёт к пустой койке, стоящей слева от моей, и присаживается на её край. Пока он идёт, я замечаю, что Бен прихрамывает. — В один момент битва просто… прекратилась. Полагаю, по желанию оборотней, потому что они оставили нам сообщение.

Бен лезет в карман за телефоном. Когда я подхожу ближе, он показывает мне фотографию. Чёрной краской на красной кирпичной стене выведено:

«Следующий раз будет последним» — на нашем, человеческом, русском. А рядом приписка на неизвестном мне языке.

— Что-то вроде «Уже можете начинать плакать и молить о пощаде», — говорит Бен раньше, чем я спрашиваю о переводе.

— Это плохо.

— А знаешь, кто это написал? — (Я качаю головой). — Магдалена. Чёртова сучка, оказывается, была правой рукой Амадеуса до того, как всё произошло.

— Это она убила его?

— Не. — Бен убирает телефон обратно в карман. — То есть, не знаю. Там, вроде как, было шестеро на одного. Не ясно, за кем был финишный удар.

Произнося это, Бен трёт правую коленку. На нём другая одежда, поэтому я не вижу ни крови, ни рваных дыр, чтобы понять, серьёзная ли у него травма.

— А с тобой что? — спрашиваю я, кивая на коленку.

— Ерунда.

— Что тогда в больнице делаешь?

Секунду Бен мнётся. Мой простой вопрос явно ставит его в тупик.

— Я деда пришёл навестить, — говорит он чуть погодя. — Вот, думал, зайду, посмотрю, как ты.

— Спасибо, — отвечаю я. — Похоже, ты такой единственный.

— Ну, у Власа сейчас полно забот. Сама понимаешь, он же член Совета. Ваня с Даней… Ты в курсе, что случилось с их отцом? — Желудок вспоминает страшную картину раньше мозга, и мне с трудом, но удаётся побороть спазм. Я киваю. — Ну вот. Хотя, Даню я, кажется, видел спящим в коридоре на кушетке. Там и ведьмочка твоя. Кстати, она-то как раз и не уходила никуда с того самого момента, как тебя сюда определили. И Артур тоже. Просто никто не хочет лишний раз попадаться на глаза твоему соседу по палате.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Я гляжу на койку напротив.

— А кто…

Раньше, чем я заканчиваю свой вопрос, открывается дверь палаты. Но никого не видно. Затем раздаётся голос:

— Дорогуша, комнатная температура — это не кипяток и не холод, что аж зубы сводит. Чему вас только в ваших этих медицинских университетах учат?

Эдзе появляется под руку с медсестрой. Она на его слова отвечает улыбкой, но когда он отпускает её и поворачивается к ней спиной, она демонстрирует ему средний палец. Типичная реакция простого обывателя на невероятно противный нрав одного из самых сильных ведьмаков современности.

— Ты очнулась, — констатирует Эдзе, заметив меня. — Наконец у меня появится собеседник!

— Что вы-то тут делаете?

— Лучше не спрашивай, — шепчет Бен.

— Вообще-то, если хочешь знать, меня ранило, когда я помогал стражам.

— Ты себе помогал, — встревает Бен. — А не нам. И что там тебя ранило-то? Пара царапин, а ноешь, как маленький мальчишка.

Эдзе пропускает слова Бена мимо ушей, картинно закатывая глаза. Подходя к своей койке, он что-то пинает ногой, пряча под кровать. Я чуть наклоняюсь вперёд. Сумка с магическим барахлом.

— Вы здесь, чтобы сделки новые заключать? — спрашиваю я.

Эдзе забирается на койку, не утруждая себя тем, чтобы снять обувь.

— Возможно, — спокойно отвечает он.

— И вас ничем на самом деле не ранило?

— Почему же, — Эдзе поднимает руку, демонстрируя мне свой локоть. — Вот. До сих пор щиплет.

На коже локтя едва заметная ссадина. Я не знаю, злиться на него или смеяться. Во всём, что происходит с Эдзе, столько игры, что невольно вспоминается повесть о мальчике, волках и овцах.

— Ждали собеседника? — спрашиваю я, скрещивая руки на груди. — Поговорить хотите? Расскажите тогда, что было между вами и моей матерью.

Эдзе явно никак не ожидал, что я вернусь к этой теме. Его брови ползут вверх, рот приоткрывается, вбирая воздух в лёгкие.

— Правда тебе не понравится, — уверяет он.

— С вашего позволения, я сама разберусь.

— Я о тебе же беспокоюсь, Слава, — продолжает настаивать Эдзе. — Сама посуди: только что на твоих глазах умер твой друг, затем убили человека, в какой-то степени бывшего твоим вторым отцом. Твои друзья измучены и ранены… как и ты сама. Не думаешь, что ещё одного событие, способное разрушить, пусть и образно, нечто привычное, может стать для кого-то фатальным?

Голос у Эдзе тихий, ровный. И в словах, сказанных этим голосом, мне видится больше правды и смысла, чем в любом моём возможном контраргументе.

— Так, завязывайте эти свои штуки! — восклицает Бен.

Он соскакивает с койки, хватает меня, стоящую рядом, за руку и тянет в сторону выхода.

— Что такое? — спрашиваю я, пытаясь остановить Бена.

— Этот псих гипнотизирует тебя, разве не ясно? Пудрит голову! Пошли отсюда.

Бен позволяет мне забрать одежду, обувь и меч, а потом мы уходит. Напоследок я успеваю обернуться на Эдзе. Тот сидит, не обращая на нас никакого внимания, и разглядывает что-то в своих ладонях.

— Как ты понял, что это гипноз? — спрашиваю я, пока мы идём в направлении, известном только Бену.

— А я и не понял. Так, предположил. Просто уж больно лицо у тебя стало странное.

— И это, по-твоему, плохо?

— Не знаю. — Бен указывает на дверь в конце коридора. — Нам туда.

Бен ускоряется. Когда я равняюсь с ним у самой двери, он открывает её. Перед нами снова палата, но в отличие от той, в которой я очнулась, здесь только одна койка, а ещё много цветов в вазах и солнечного света.

— О! — восклицает единственный больной. Им оказывается Вениамин. — Явился — не запылился! Дед тут при смерти, а он даже чёртовых яблок ему не принёс за несколько дней!

— Не ворчи, — отвечает Бен. Пока я закрываю за нами дверь, он идёт к деду и обнимает его.