Счастливая куртизанка - Даниэль Дефо

Для Роксаны, напротив, существенна, собственно, только «грубая реальность» заключаемых ею профессиональных любовных сделок. Для этой «жрицы наслаждений» ее ремесло — прежде всего доходное дело. Немолчный золотой дождь гиней, крон, пистолей, ливров сопровождает своим перезвоном все перипетии ее похождений. Начало и конец каждого эпизода ее воспоминаний, сопровождается, как правило, своего рода «инвентарной описью» или краткой сметой: Роксана или подсчитывает свои протори и убытки (как, например, после разорения и бегства ее первого мужа), или — что случается гораздо чаще — перечисляет подарки и денежные доходы, полученные от ее покровителей. По остроумному замечанию М. Э. Новака, посвятившего особое исследование роли экономики в художественном творчестве Дефо, изображение брака Роксаны с ее вторым мужем, голландским купцом, «напоминает слияние двух финансовых корпораций»[157], — так подробно исчислено все, что вносит каждая из двух сторон в общее «дело».

При всем своем женском тщеславии, Роксана гордится своими деловыми способностями ничуть не меньше, чем своими профессиональными «победами». Она с упоением повествует о маскированных балах и приемах, где она, под видом таинственной и обольстительной иностранки, сумела пленить лондонскую знать и даже, как можно угадать по ее намекам, самого короля Карла II. Но ее рассказ о внимании видного лондонского финансиста тех времен, сэра Роберта Клейтона, восхищавшегося ее деловыми способностями и руководившего ее денежными спекуляциями, проникнут, не меньшим самодовольством. Она «намерена быть мужчиной среди женщин», с гордостью провозглашает она, когда этот советчик, не подозревающий о ее тайном «ремесле», предпринимает попытку склонить ее к выгодному замужеству.

Сопоставление истории Роксаны с написанной двумя годами ранее историей Молль Флендерс позволяет судить о степени художественной индивидуализации психологического портрета героини последнего романа Дефо.

В обоих случаях перед нами — записки женщины, преступившей общепризнанные нравственные законы общества и с цинической откровенностью рассказывающей о том, как сложилась ее жизнь. Обе они — и Молль, и Роксана — ссылаются в объяснении своего первоначального грехопадения на «наихудшего из всех дьяволов — бедность». Обе непрочь посмеяться над теми, кого им удалось одурачить, и — каждая по-своему — гордятся своей профессиональной искушенностью и сноровкой. Но многое и разделяет их. Прежде всего это, конечно, социальный барьер, с большой точностью охарактеризованный писателем.

Молль Флендерс, дочь каторжанки, родилась в Ньюгейтской тюрьме и если бы не счастливый случай, там же и кончила бы свой век. Ее нищее, сиротское детство озарено единственной заветной мечтой — «стать барыней»; но, как объясняет она, все, что она подразумевала по этим в ту пору, когда ей было восемь лет, означало: работать на себя и не быть вынужденной идти в услужение. А потому она искренне гордилась тем, что уже могла в эти годы заработать в день «три пенса пряжей и четыре пенса шитьем»[158].

Роксана — птица гораздо более высокого полета. Дочь состоятельных родителей, она получила прекрасное образование и, принеся мужу богатое приданое, могла рассчитывать на обеспеченную, безмятежную жизнь. У нее никогда не возникало сомнения в том, что она — настоящая прирожденная «леди». Тщеславие ее, пожалуй, еще более ненасытно, чем ее корыстолюбие. Когда второй ее муж предлагает ей сделать выбор — быть ли голландской графиней или супругой английского баронета, она не успокаивается, пока не становится обладательницей обоих титулов. С самой ранней молодости она наилучшего мнения о своих талантах, обворожительности, красоте и уме. Уже к четырнадцати годам, как вспоминает Роксана, она «была смышленой и острой — что твой ястреб»; «немного насмешлива и скора на язык, или, как говорят у нас в Англии, развязна».

Ее записки отмечены печатью этой насмешливости и острого, наблюдательного, но холодного ума. Роксана любит щегольнуть своим остроумием. Пользуясь своим положением «независимой» и многоопытной куртизанки, она не щадит самолюбия своих поклонников и непрочь озадачить их своими смелыми парадоксами, опрокидывающими, привычные представления о браке, семье и женском счастье. Иные пассажи ее записок напоминают своим фейерверком сарказмов сцены близких по времени и обстановке действия комедий Реставрации. Таково, например, обращенное к «молодым соотечественницам» Роксаны «предостережение» — не выходить замуж за дурака, включающее в себя и примеры сопряженных с этим бедствий, и целую классификацию «этой породы» мужчин, «разнообразие» которой «столь безгранично и невообразимо», и запальчивый заключительный вывод: «никаких дураков нам не надобно, сударыни, ни бесшабашного дурака, ни степенного болвана, ни благоразумного, ни безрассудного!» Таково же и описание споров Роксаны с ее «другом» — голландским купцом, которого она ставит в тупик своими аргументами в защиту женской независимости, а в заключение лукаво поет ему шутливый куплет:

Из девушек любого родаМилее всех мне мисс Свобода.

Читая подобные страницы, можно вспомнить пикировки великосветских острословов и насмешниц из комедий Конгрива. А вместе с тем, в горьком цинизме, с каким умудренная жизнью Роксана говорит о неравноправном положении женщины в браке и о выборе, который предоставляет ей общество, уже можно уловить некоторые важные мотивы драматургии Шоу. Роксана и миссис Уоррен (из «Профессии госпожи Уоррен») — образы, во многом родственные, хотя, конечно, и не тождественные.

По сравнению с Роксаной Молль Флендерс — проще, благодушнее, покладистей. Как ни исковеркала и ни ожесточила ее нужда и преступная, развратная жизнь, она отзывчивее и добрее, чем героиня последнего романа Дефо: ей не чужды и сердечные увлечения, и чувство жалости и снисхождения. Характерен, например, тот эпизод истории Молль Флендерс, где она оказывается обманутой неким грабителем с большой дороги, который, выдав себя за знатного ирландского помещика, женился на ней, поверив, что она действительно вдова, обладающая значительным состоянием. Взаимный обман не замедлил раскрыться после свадьбы. Но новобрачные остались столь довольны друг другом, что не без приятности провели несколько недель своего медового месяца. Веселый и беспечный Джемми, ее «ланкаширский муж», как именует его Молль, пришелся ей настолько по сердцу, что она «с бесконечным наслаждением вспоминала… очаровательные часы»[159], проведенные в его обществе.

При всей своей зачерствелости, Молль не чужда и чувства сострадания. Вспоминая, как она сняла дорогое ожерелье с шейки маленькой девочки, которую завела обманом в глухой закоулок, она добавляет, что могла бы, ради большей безопасности, придушить ребенка, — но не сделала этого, пожалев «бедную овечку». Под старость, в Америке, встретив давно покинутого ею сына, она с умилением целует землю, по которой он прошел.

Роксане чужда и экспансивность, и сентиментальность Молль Флендерс. Она по праву гордится своим самообладанием: ее саркастический, наблюдательный и холодный рассудок редко изменяет ей. О своих мужьях и любовниках она повествует свысока, с иронической усмешкой, даже и и тех случаях, когда она не имеет повода быть недовольной ими. Она даже не называет их по имени, а обозначает их по их профессии или титулу: мой муж-пивовар, мой ювелир, мой принц, мой купец и т. д. Парадоксальным образом, единственным лицом ей по-настоящему, по-человечески близким является ее камеристка, наперсница и подруга Эми. Тот странный эпизод романа, где, может быть, наиболее резко проявляется развращенность героини (когда она сама почти насильственно способствует сближению Эми со своим любовником-ювелиром), психологически, по-видимому, объясняется ее навязчивым желанием теснее связать с собой эту молодую женщину круговой порукой общего распутства. От Эми у Роксаны нет тайн и ее присутствие ей необходимо; какие бы эмоциональные бури ни разыгрывались между ними, они всегда кончаются примирением. И именно Эми принадлежит важная роль в трагедии Роксаны.

Завязка этой трагедии восходит, к тому периоду, когда разоренная я брошенная своим «мужем-дураком» героиня оказывается в одиночестве, в долгах, перед лицом неминуемой Нищеты, с пятью малыми детьми на руках. Именно Эми дает ей роковой совет, исполнение которого позволяет будущей «леди Роксане» начать новую, вольную жизнь. С согласия матери, ее служанка подбрасывает ребятишек в дом их состоятельной родственницы. В округе распространяется слух, что их мать попала в работный дом и умерла; а между тем Роксана со своим любовником уезжает во Францию.

Но поруганное материнство мстит за себя.

Роксана находится на вершине своей карьеры. Она богата; ей удалось, скрыв свое профессиональное прозвище и, нашумевшие авантюры, вступить в выгодный брак с преданным ей мужем, который не скупится на затраты, чтобы удовлетворить ее честолюбие. — Ее ждет положение знатной, титулованной дамы, роскошь, почет. Но в это время перед нею внезапно встает призрак далекого темного прошлого. Ее старшая дочь Сьюзен[160] (которой было шесть лет, когда Роксана бросила на произвол судьбы своих детей) случайно нападает на след матери. По иронии судьбы (мотив, характерный для зловещего колорита, который сгущается по мере развития действия), роль решающей вещественной улики; изобличающей героиню, принадлежит тому роскошному, сказочно пышному «турецкому» костюму и драгоценному убору, в котором она пленяла на своих приемах как «леди Роксана» Карла II и королевский двор. Позднейшая бальзаковская формула — «блеск и нищета куртизанок» — кажется воплощенной в этом вещественном образе, который теперь символизирует уже не былые «победы», а разоблачение» и позор, грозящие Роксане.