Зеркала и галактики (СИ) - Ворон Елена

Я поглядел на сидящую у бассейна Юльку. Ее волосы струились по плечам и высокой груди, платье отливало розоватой белизной живых лилий.

Герман проследил мой взгляд.

– Есть еще одно обстоятельство. Наша с Юлькой свадьба, похоже, расстроится – так что вы можете рассчитывать на благосклонность нашей красавицы. Замуж она за вас не пойдет, а втихую побаловаться – отчего нет?

Глупостей я за свою жизнь наделал порядком. И тогда тоже: от всего сердца влепил Герману оплеуху.

Юлька ахнула и вскочила, а в следующее мгновение меня взяли за локти оба секьюрити. Нежно взяли, бережно, не в пример травенским зыркам. «Сурпуг» побледнел, на скулах шевельнулись желваки.

– Техада, вы непомерно горды и заносчивы. Несообразно своему положению в мире. Ну, отвели душу? Теперь, надеюсь, вы согласны?

Устал я от всего. И согласился. И только месяц спустя уразумел, зачем ему требовался мотив убийства, да еще такой идиотский.

А тогда мы поехали беседовать с Теренсом Максвеллом, отцом Германа. Высокий, седой, импозантный, он встретил нас в довольно скромном офисе «Лучистого Талисмана». Всех украшений – пейзаж на стене: вид на Приют под пылающей розовым золотом снежной вершиной. А сам господин Максвелл – всего лишь исполнительный директор небольшой туристической фирмы, и по виду никак не скажешь, что за ним стоят те огромные деньги, которые мне виделись за Юлькиным «сурпугом».

Защитной бляшки у него не оказалось. Герман торопливо представил нас друг другу и увел Максвелла-старшего в соседнюю комнату, пока тот не успел надуться от злобы.

Из-за двери доносились раздраженные голоса; они спорили минут десять. Тем временем приветливая секретарша потчевала меня кофе с булочками, а я следил за тем, чтобы ненароком ее не коснуться.

Наконец Максвеллы возвратились, а секретарша ушла. Я смотрел в пол и делал вид, будто меня нет. Не хватало, чтобы после всей нервотрепки сделка сорвалась.

Директор фирмы кашлянул и отрывисто проговорил:

– Господин Техада, вы в самом деле питали привязанность к мужу покойной Кэтрин Ош? И…э-э… отвечал ли он на ваши чувства?

Мужу Кэтрин я охотно свернул бы шею. А заодно и Герману, который втравил меня в эту хренотень.

– Да и да. – На душе стало гадко, как если бы зарыдал в общей камере, ползая на коленях и умоляя о пощаде.

Максвелл-старший поверил. Он мне даже посочувствовал:

– Что ж вы… Надо было признаться в суде, а не упорствовать. Вам бы дали меньший срок.

Тут вмешался Герман:

– Думаю, теперь самое время объяснить суть задания и дать инструкции. Мы поговорим в отдельном кабинете.

– Конечно, конечно. Кстати, об инструкциях. Вам, господин Техада, придется их неукоснительно выполнять, иначе я не поручусь, что вы не возвратитесь в Травен… в тюрьму.

Я обещал, что буду соблюдать все предписания. Однако не прошло и трех недель, как я нарушил слово.

А пока я от Максвеллов двинулся назад к Кристи – спросить, что может означать вся эта ерунда. Минуя дежурную сестру, я тайком пробрался в палату.

Шериф снова лежал под капельницей. От звука открывшейся двери он вздрогнул и открыл глаза, лицо осветилось – и тут же померкло от разочарования.

– Опять ты…

Он ждал Марион. Я не стал его огорчать и докладывать, с кем она и чем занимается.

– Кристи, – я отнес стул в дальний угол и уселся, – если позволите, я вас немного развлеку. Тут такая каша заварилась – обхохочешься.

И подал ему историю с Германом в веселом ключе, как анекдот; только Кристи, к сожалению, не смеялся. Он выслушал, помолчал и выругался – вполголоса, но смачно. После чего обратился ко мне:

– Дурак ты – Герман сам настучал. Тебя могли бы выслать с Территории, но не так скоро.

– Видать, я ему крепко нужен. – Вот сволочь миллионерская, слов нет! – Кристи, какие обстоятельства у них могли измениться?

– Я что, господь Бог? Откуда мне знать?

– А идиотский мотив убийства зачем?

Шериф скривился и не ответил, прикрыв глаза.

– Кристи, – окликнул я, наскучив ожиданием.

– В твоем деле очевидный прокол следствия, – отозвался он, не подымая век. – Нет мотива преступления. И признания не добились. Может, ты и впрямь ни при чем?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

– Кристи!

– Ленни! – передразнил он. – Ладно, иди, собирай манатки, если всерьез наладился на Изабеллу. Только имей в виду… – Шериф перевел дух. – Ты нужен Максвеллу, чтоб собирать стекляшки. И будешь их сгребать на его чертовой планете до самой смерти.

Вот черт; а я и не подумал о таком исходе. Пожалуй, с Германа станется.

Кристи пошевелился, застонал сквозь зубы.

– Иди. Скоро сестра заявится, тебе шею намылит.

Я поднялся со стула.

– Посоветуйте что-нибудь.

Он тяжело, трудно вздохнул. И неожиданно усмехнулся углами губ.

– Коли буду жив, позабочусь, чтоб тебя не схоронили на Изабелле.

– Спасибо. Кристи…

– Помолчи, дай сказать. Ты не виноват… в смерти Кэтрин. Я уверен. И еще. Если бы Марион тогда согласилась… ты стал бы мне сыном. И с тобой бы не случилось худого.

Я глядел на него во все глаза. Тетка уверяла: именно Кристи настоял, чтобы меня отдали в интернат. Шериф продолжал:

– Я хотел жениться на ней и усыновить тебя. Не сложилось. Она слишком любила Ленвара. Мечтала, чтобы он вернулся.

Меня озарило. Милая тетя отослала маленького Ленни в интернат, чтобы он вырос вдали от нее и возвратился чужим человеком, двойником Ленвара-старшего. Ай да тетушка, резвушка…

– Кристи, последнее. Кто убил моих родителей?

– Иди с Богом.

– Пожалуйста, скажите.

– Твою мать болтовней не вернешь.

– Кристи, послушайте. Вы с Марион оба знаете, кто убийца. Я полагаю, тогда вы молчали ради нее, но сейчас… Я прошу: скажите. Ну что – мне на колени стать?

– Убирайся.

– Кристи, у вас же, наверное, есть мать. Живая. Скажите!

У него кривились губы, лицо блестело от пота. Я чувствовал себя скотиной.

– Кристи, имя!

Он закрыл глаза, будто готовясь умереть, и тяжко уронил:

– Ленвар. – Помолчал и словно нехотя добавил: – Старший.

Да: я и раньше допускал, что именно промелькнувшая звезда орудовал в доме на озере. Но пока не знал наверняка, испытывал по отношению к нему только ленивую холодную злость. Я не признавал его за отца, он был чужим, лишним в моей жизни, я не радовался и не стыдился заложенных во мне его генов. Но теперь… Жаркая ярость застлала глаза. Он убил женщину, которая когда-то безумно его любила, – мать собственного ребенка; убил ее мужа, погубил ее мать, мою бабку – ведь она умерла через два дня после трагедии на озере. А я – его сын, его точная копия. Сын убийцы, бешеного маньяка.

Шериф лежал как мертвый.

– Кристи, – позвал я, когда в голове прояснилось. – Как вы считаете: за что он их?

Молчание.

– А почему не прикончил и меня заодно?

Шериф разлепил веки с таким трудом, словно они срослись, и долго глядел в потолок, собираясь с силами для ответа.

– Ты выклянчил имя – я сказал. А теперь катись к черту и дай мне спокойно сдохнуть.

С тем я и ушел.

Уже завечерело, когда я вернулся в тетушкино поместье. Ворота из металлического кружева с золочеными цветами отворились, я отпустил такси и зашагал по аллее.

Низкое солнце, словно заботливая кошка-мать, рыжим языком вылизывало верхушки деревьев. Небо посветлело, как будто синева стекла на землю и мягким сумраком осела под кустами. Дворец Марион пылал стеклами, отражая закатные лучи.

Добрался я до дворца, завалил прямиком в свою комнату. Тихо, пусто. Хрюнделя нет! Неужто мой бедолага проснулся от наркоза и двинулся на поиски хозяина? Наверное, он тут орал как резаный, и тетушка забрала его к себе.

Не хотелось являться Марион на глаза, но деваться некуда. Я заглянул в одну гостиную, в другую и добрел до личных комнат владетельницы. Деликатно постучал.

– Тетя, можно к вам?

Спустя пару секунд дверь отворилась.

Марион была одна. Она сидела на диване, поджав под себя ноги, и глядела исподлобья. Упавшая на лицо прядь придавала ей мрачное, бандитское выражение. Шторы были задернуты, и будуар освещали крошечные лампочки, точно прилепившийся к стене рой светляков.