Беглецы (СИ) - Владимир Поселягин

Прищурившись, младший лейтенант Абросимов, посмотрел на панель. Приборы плохо видно, а подсветку было категорически запрещено включать, и летчики шли можно сказать наощупь. Только серебристая тень в ночной мгле ведущего-разведчика, штурман которого вел восемь тяжело нагруженных истребителей к цели, слегка освещался краешком показавшейся луны. Две недели тренировок на грани нервной и телесной усталости остались позади, и вот вчера… нет, еще сегодня вечером, зачитали долгожданный приказ по полку о единовременной ночной бомбардировке восьми целей. Шли они лесенкой вниз. Ведущий наверху, остальные ступеньками вниз чтобы было видно впереди идущую пару в ночном небе.

Сам лейтенант всего пару недель как из училища. Тогда семнадцатого июня прибыв в часть, он и подумать не мог, что всего через пять дней будет поднимать свой ястребок по тревоге и идти навстречу стервятникам Люфтваффе. Целых два дня они отбивали налеты противника, пока инфраструктура полка не была полностью уничтожена. Тогда приказав сжечь три оставшихся без горючего и боеприпасов «ишачка» комполка скомандовал отходить. Этот день надолго запомнился молодому командиру чувством обиды и поражения. Несмотря на счет за два дня тридцать девять сбитых, один был на счету Абросимова, уходили они с тяжестью на душе. Тот памятный день, он помнил хорошо, на второй день пути их остановил немецкий танк. Абросимов тогда подумал что это все, конец, но из танка вдруг ловко вылез моложавый майор госбезопасности с легкой сединой на висках, которая ему так шла. Именно тогда все изменилось, он смог их понять, поддержал, и так впряг в работу, что многие взвыли бы если бы не война. Почти три недели непрерывной учебы, и постоянная мысль: Когда? Ну, когда же?

И вот, сегодня зачитали приказ.

Командиры два часа простояли у карты, планируя налеты, и составляя количество самолетов и время вылета для каждой авиагруппы.

Абросимов знал, что тот майор, или полковник Демин сейчас в тяжелом состоянии в госпитале и не может присутствовать при построении, вместо него был начальник штаба их отдельной усиленной моторизованной группы полковник Иванов. Сам Демин частенько бывал в обоих полках, и в истребительном, куда попал лейтенант, и в штурмовом. Он часто заводил разговоры о войне, о немцах. Для многих было откровением такие слова как: геноцид, концлагеря, сверхлюди и унтермерши.

Если до этих разговоров летчики воспринимали немцев как близких по духу людей, то понемногу в их сердцах разгоралась ненависть. Один из комсоргов соседней эскадрильи заявил, что это все не правда, такого просто не может быть. Демин тогда грустно усмехнулся глядя на него и горестно, именно так показалось лейтенанту, покачал головой.

На следующий день комсорга забрали, в этом не было ничего необычного, всякое могло произойти, только было обидно, что и этот майор в которого начали верить, такой, как и многие. Но комсорг, вдруг к вечеру вернулся. На вопросы обступивших его летчиков он вдруг расплакался. Не как баба навзрыд, просто по его щекам текли слезы и он безостановочно повторял одно и тоже: Сволочи, какие же они сволочи.

— Да объясни ты толком что произошло?! — рявкнул на него тогда Гаврилов. Комсорг рассказал.

Его отвезли к разведчикам, тем самым немцам, что принял под свою руку капитан Меньшов и, выдав форму рядового пехотинца Вермахта, велели переодеться.

— … долго колесили по дорогам. Мы на мотоциклах были, два мотоцикла шесть человек. Патруль изображали. В колясках по пулемету, винтовки у каждого, да два пистолета у командира и у меня. Правда мой в кармане был… А еще гранаты были, по две на каждого… Эти со смехом колесили. С шуточками. Со всеми встречными здоровались, кого останавливали, сигареты стреляли. Разговаривали по полчаса, знакомились… а я ни жив не мертв был. Страху натерпелся, думал все, сейчас сдадут…

— А они что?

— Да ничего, ездили дорогу изучали. Потом ближе к обеду нас остановили, тоже на двух мотоциклах, такой же патруль, только настоящий… — комсорг на секунду прервался, потирая дрожавшие руки.

— И что?

— Ножами они их всех… Я даже винтовку снять не успел, как они лежат… Командир у них сержант, подходит ко мне протягивает нож и говорит: на, пятый твой, дорежь… а рукоятка вся в крови.

— А ты?

— Сказали молодец. Мол, прошлый нахлебник, политрук какой-то, всю дорогу облевал.

— А дальше?

— После когда меня в порядок привели, поехали к концлагерю… двадцать тысяч наших как селедка в бочке. Каждый день умирает по две сотни. Сам видел, как их хоронят. Длинная канава, сыплют известью тела и засыпают, я там восемнадцать штук свежих канав насчитал. Медицинской помощи нет, наши мрут как мухи, еды фактически тоже. Мы три раза мимо этого лагеря проехали, прежде чем домой возвращаться, насмотрелся. Так что полковник наш чистую правду говорил. Он еще преуменьшал или недоговаривал многое.

— А разведчики что? — после недолгого осмысления шокирующей информацией спросил один из комэксов.

— Сказали, что я еще женский лагерь не видел, они бы у меня тогда не только винтовку отобрали, но и связали. Я когда наших в тех условиях увидел, чуть на немцев с кулаками не пошел… правильно полковник говорит, убивать их надо, пока они руки не подняли.

— Разведчики-то как терпят?! — после недолгого обсуждения, поинтересовался начштаба полка.

— Сказали, слабовольные на ранних стадиях отсеялись, а терпеть… терпят, зато ножами с удовольствием работают. С огоньком, молодцы парни.

Поглядывая на ночную мглу внизу, приправленную редкими огоньками деревень, лейтенант размышлял:

«Наши, судя по сводкам, километров на триста от границы откатились. А мы тут. Иванов конечно объяснил какую значимую роль мы с играем в этой войне, но всё-таки среди своих — это среди своих. Как мама? Письма то ведь не уходят. Почему командир запретил отправку транспортников на большую землю? Секретность? Не выдать себя? У-2 ночью долетит куда угодно. Вон перед тем как свалиться сам три дня на биплане по утрам рассекал. Марьин говорил, что они над лесом в одном месте минут двадцать крутились, полковник там что-то разглядывал. Эх, когда почта заработает? Надо не только маме написать что я жив, но и Наташке…»

— Внимание. Заходим на цель. Приготовиться! — прервав радиомолчание, друг прозвучал в наушниках шлемофона, голос Гаврилова. Как один из опытных ночников он исполнял роль штурмана на разведчике.

Лейтенант довольно пощелкал языком. В боевом полку радиостанций не стояло, а вот в учебном им наглядно показали, почему летчики отказываются от этих тяжелых плохо работающих ящиков. Тогда и Абросимов считал, что они не к чему, но война быстро все поставило на свои места. Сейчас летчики на радистов чуть ли не молились, они помнили как «мессеры» атаковали их товарищей, а они не могли предупредить.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});