Великая война и Февральская революция, 1914–1917 гг. - Александр Иванович Спиридович

он неохотно, боясь, что по дороге его убьют. Перед отъездом он прислал во дворец фрукты и цветы. Один цветок и яблоко царица послала государю в Ставку.

Так закончился описанный колоссальный скандал. Он имел огромное влияние на разжигание настроения против правительства, против режима, против их величеств. Он вскрыл и выбросил в публику, на улицу всю закулисную кухню распутинщины.

Там не было разврата полового, но там в ярких красках выявился разврат моральный, в котором копались высшие представители правительства. Вина Алексея Хвостова усугубляется тем, что он первый пустил сплетню-клевету о том, что Распутин — немецкий шпион, что у него, министра, имеются на то доказательства. Сплетня была подхвачена во всех кругах общества и повторялась затем многими до революции и во время революции со ссылками на Алексея Хвостова.

Он, Алексей Хвостов, автор этой ужасной клеветы. Через голову Распутина эта гнусная клевета падала на голову императрицы и позорила самого государя. Сплетня-клевета повторялась из года в год и вошла даже в книгу Соколова об убийстве царской семьи как показание некоторых из опрошенных им лиц, опять-таки со ссылками как на первоисточник на министра Хвостова.

Чтобы покончить с этой легендой о шпионаже Распутина, я рекомендую познакомиться с трудом генерала Спиридовича «Распутин» (Париж, 1935). Там этот вопрос разобран подробно. Здесь же ограничусь следующим доказательством.

После Февральского переворота 1917 года, при Временном правительстве была образована Чрезвычайная следственная комиссия для расследования действий высших чинов царского правительства. Следователи Чрезвычайной комиссии с особым вниманием обследовали вопрос о государственной измене в отношении лиц, окружавших их величеств, и главным образом относительно Распутина. И вот что пишет по этому поводу бывший судебный деятель Гирчич, состоявший в этой следственной комиссии:

«До конца сентября 1917 года я заведовал 27-й следственной частью комиссии, где были сосредоточены все указания, даже малейшие, на измену со стороны высших представителей в империи и даже членов императорского дома. Все указания были проверены с исчерпывающей полнотой, полным беспристрастием и ясным сознанием, что в подобных делах не проверенное до конца подозрение, как недорубленное дерево, по выражению Суворова, быстро отрастает, и что благо России и честь заподозренных требовали полного света на волновавшие общество обстоятельства.

Среди близких к царю людей было мало верноподданных в благородном значении этого слова, НО НЕ БЫЛО ИЗМЕННИКОВ.

Распутин, этот умный, с огромной волей подтаежный мужик, после многолетнего аскетического стажа сбитый с толку петроградским высшим светом — НЕ БЫЛ ШПИОНОМ и ИЗМЕННИКОМ» («Вечернее время», Париж).

Таково едва ли не самое авторитетное, самое категорическое опровержение этой легенды, пущенной впервые Алексеем Хвостовым. Она повторялась затем охотно всеми, кто хотел так или иначе ударить через голову Распутина по их величествам.

Никто не нанес царскому режиму и престижу царской власти удара более предательского и рокового по своим последствиям, как нанесли министр внутренних дел, лидер монархической партии Государственной думы, чин его величества Алексей Николаевич Хвостов, потомственный дворянин Орловской губернии и его помощник Степан Петрович Белецкий. К ним, прежде всего, вопиет кровь всех погибших в революцию. А пока высшие чины Министерства внутренних дел занимались своими интригами, в Военно-промышленном комитете в Петрограде подготовлялась революция. Ее подготавливала рабочая фракция этого комитета под председательством социал-демократа меньшевика Гвоздева, чему покровительствовали А. И. Гучков и А. И. Коновалов. Они наивно воображали, что при перевороте, о котором они мечтали, рабочие явятся орудием в их руках…

Рабочая группа состояла из десяти представителей от рабочих Центрального военно-промышленного комитета, в котором председательствовал Коновалов, и шести представителей Областного петроградского комитета, у коих председательствовал Гучков.

Сконструировавшись окончательно в конце предыдущего года, группа стремилась сделаться руководящим органом всего рабочего класса. Она выработала ряд резолюций с революционными требованиями и огласила их (безнаказанно) 3 декабря 1915 года на собрании Центрального военно-промышленного комитета. Тогда же она приняла ряд мер для организации подобных групп по всей России. Гучков и Коновалов содействовали планам Рабочей группы. Первый поддерживал ее требования перед правительством, а второй помог образованию самостоятельной Рабочей группы при Московском военно-промышленном комитете.

Характернее всего, что для московской группы не нашлось иного секретаря, как харьковский гласно-поднадзорный Соломон Моносозон. Москва — сердце России. Московская группа сразу же зарекомендовала себя, и 22 февраля на пленарном заседании Московского областного Военно-промышленного комитета рабочий Черногородцев внес от имени петроградских и московских рабочих доклад с революционными требованиями. Там Государственной думе рекомендовалось: «Решительно стать на путь борьбы за власть и добиваться создания правительства, опирающегося на организованные силы всего народа».

В том же феврале организовалась Рабочая группа в Киеве, где ее поддерживал председатель Киевского Военно-промышленного комитета миллионер Терещенко. С 26 по 29 февраля в Петрограде состоялся Всероссийский съезд представителей Военно-промышленных комитетов. На нем Гвоздев огласил декларацию революционного характера, где говорилось о «мире без аннексий и контрибуций», о том, что спасение возможно при коренном изменении политических условий и вручении власти правительству, поставленному народом и ответственному перед народом. Ему аплодировали горячо.

Представитель же от Самары, еврей Кацман, был еще откровеннее. Он закончил свою речь так: «Мы, рабочие, не только на словах призываем к борьбе за власть, но и умеем это делать. Предлагаем вам, предпринимателям, поддержку со стороны рабочих, не считаясь с жертвами». Председатель Коновалов не протестовал против этих призывов к революции. Присутствовавшие аплодировали. Другие ораторы из рабочих говорили в унисон. Представители буржуазии говорили в рамках Прогрессивного блока. И только представитель военного ведомства запротестовал, когда один из ораторов стал очень поносить армию. 29 февраля на общем собрании была принята резолюция, где в числе разных требований к Государственной думе были и такие: «Полная амнистия по политическим и религиозным делам и восстановление в правах депутатов членов социал-демократической фракции». Это касалось большевиков, арестованных в начале войны и затем сосланных по суду. Резолюция предлагала Государственной думе встать решительно на путь борьбы за власть. «Только этот путь приведет нас к миру без аннексий и контрибуций», — говорилось там.

Так представители буржуазии помогали организации рабочих революционных кадров. Так в их присутствии оглашались резолюции о необходимости «мира без аннексий и контрибуций», в то самое время, когда те же господа Гучковы, Коноваловы, Некрасовы нападали на правительство за то, что оно, как клеветали на него, хочет заключить сепаратный мир. Такова была двойственная, лицемерная тактика Гучкова, Коновалова и Ко, мечтавших не о победе над немцами, а о победе над самодержавием. Капитал стремился к власти.

Победа русской армии ему была страшна, так как она лишь укрепила бы самодержавие, против которого они боролись, правда тайно, лицемерно. Так в недрах военно-промышленных комитетов работали рука об руку на