Заговор против Гитлера. Деятельность Сопротивления в Германии. 1939-1944 - Гарольд Дойч

Гиммлер, встретившийся с Браухичем 30 или 31 января 1940 года, не упустил возможности жестко осудить Гроскурта; Гиммлер был хорошо осведомлен о его поездке на Западный фронт и о том, что он, Гиммлер, стал его «главной мишенью» во время этой поездки. Навряд ли можно считать совпадением, что Гроскурт был освобожден от занимаемой должности всего лишь спустя два дня после встречи Гиммлера и Браухича.

Также следует иметь в виду, что с учетом того, что Браухич сам развелся и женился на другой женщине, язык проекта Гроскурта мог задеть его и показаться оскорбительным; этот факт Гроскурт, будучи охвачен возмущением и презрением к слабости командующего сухопутными силами, умышленно проигнорировал.

1 февраля 1940 года Гроскурт узнал от Типпельскирха, что Браухич потребовал освободить его от занимаемой должности, поскольку командующий сухопутными силами «утратил с ним контакт».

Гроскурту «милостиво» разрешили оставаться в списке офицеров Генерального штаба, а фактически его направляли командовать батальоном. Подобное назначение Гроскурт охарактеризовал как «бесстыдство и деградацию». Нет записей о том, что он зашел попрощаться с Гальдером, однако можно предположить, что перед тем, как покинуть ОКХ, формальности были соблюдены, и они все–таки попрощались. «Еще одна глава моей жизни завершена, – записал Гроскурт в дневнике 2 февраля 1940 года, – глава страшно тяжелая и полная самых тяжких впечатлений от тех постыдных и низких вещей, с которыми пришлось столкнуться». Его уход из ОКХ также означал окончание целой главы в истории германской оппозиции.

В качестве некоторого «исторического» утешения можно отметить, что благодаря тому, что Гроскурт покинул ОКХ, были сохранены его многочисленные записи и дневники, которые, не считая дневников Хасселя, безусловно, являются главным источником, содержащим подробную информацию об истории германской оппозиции, особенно о втором раунде ее борьбы. Перед тем как отбыть к месту нового назначения, Гроскурт передал все свои бумаги, которые ему удалось спасти от уничтожения 5 ноября 1939 года, когда большинство документов оппозиции, находившихся в Цоссене, были уничтожены, своей жене, которая специально для этого приехала в Берлин. Она увезла их в имение его двоюродного брата в Любеке, где они и хранились. После войны их обнаружили, и они оказались практически единственными уцелевшими документами из того огромного количества материалов, которые были подготовлены в те годы в Цоссене и на Тирпиц–Уфер. Перед тем как расстаться со своими бумагами, Гроскурт сделал прощальную запись, которая отразила обуревавшие его чувства перед отъездом на фронт.

«Что касается моего смещения, то многое продолжает проясняться. Вчера Канарис встречался с Гальдером и Типпельскирхом. К. очень четко изложил Гальдеру свое мнение и категорически отверг все упреки в адрес его человека со стороны сотрудников Генерального штаба, в частности 4–го оберквартирмейстера (Типпельскирха) и подполковника Лисса. Он высоко отозвался о Пикенброке, Остере и обо мне и подчеркнул, что исключительно важно и ценно иметь на службе безупречных и честных офицеров, которые готовы отстаивать свою точку зрения даже тогда, когда это чревато личными неприятностями и потерей занимаемой должности. Остер и я действовали только на основании его инструкций. Планы относительно действий в Берлине и т. п. были разработаны с участием Эцдорфа здесь, в Цоссене. В это момент Гальдер возмущенно заявил, что ничего об этом не знал, и свалил все на Штюльпнагеля. Сильный ход! А ведь в конце концов именно он убеждал меня срочно совершить убийство и подтвердил, что длительное время носит в кармане пистолет для того, чтобы застрелить Гитлера. Штюльпнагель вернул мне меморандум Бека с пометкой о том, что он и Гальдер с ним ознакомлены и полностью его поддерживают. Затем Гальдер предпринял нападки на Вицлебена – также в связи с моей поездкой на запад. После этого Гальдер и Типпельскирх заявили, что о происходящем сейчас на востоке вскоре забудут – в конце концов, там сейчас дела идут неплохо. Об уничтожающе правдивой информации майора Коссмана – этого непредвзятого, объективного наблюдателя, направленного самим же Гальдером, о категорическом требовании генерала Улекса немедленно вывести из Польши все полицейские подразделения и подразделения СС, о тех бесконечных сообщениях о том, что там творилось, о том, что в Диршау военного художника–ремесленника, служившего в составе одной из частей, просто вывели из казармы и расстреляли, – об этом ни слова! Все это, получается, ничего не значит! Это отвратительно и непостижимо. Я ни на йоту теперь не верю в порядочность Гальдера. Типпельскирх отрицал, что сказал мне о том, что я слишком сильно связан с ОКВ, а также о своем пессимизме. И сегодня он буквально рассыпается в дружеских заверениях и не осмеливается сказать в лицо ни единого слова против меня. Сильный, мужской характер, нечего сказать! Гальдер говорил Канарису, что он готов уйти в отставку в любую минуту, но он хотел бы обратить внимание на то, что за ним стоит объединенная многочисленная группа офицеров, по–прежнему настроенная, все как один, против Гитлера и Гиммлера. Неожиданно Гальдер заявил, что его доверенное лицо и старый школьный товарищ Этшейт (внимание!) является агентом и информатором СС; он не хочет больше иметь с ним ничего общего и просит, чтобы Канарис также прекратил с ним всякие контакты. А как сам Гальдер все это время продвигал и поддерживал его!

Вывод ясен: от этих людей ожидать нечего! Остается отметить, что генерал–полковник Кейтель собирается сообщить о моих действиях фюреру, чтобы использовать это против Генерального штаба. Хорошего компаньона они себе нашли!

Канарис вновь подтвердил свое твердое убеждение, что Браухич потребовал моего смещения из–за подготовленного мной проекта приказа в связи с циркуляром СС, поскольку он, должно быть, лично его задел и оскорбил. Говорил ли кто–нибудь на эту тему с Гальдером, я не знаю».

В конце концов, Вицлебен вмешался и добился более или менее сносного назначения для Гроскурта – в 75–ю дивизию, не дав направить его в какое–нибудь «воинское захолустье». Гроскурт поблагодарил его за это в письме, направленном через графа Шверина; в этом письме он указывал, что его отстранение от должности было вызвано одновременно как его поездкой на Западный фронт, так и подготовленным им проектом приказа в связи с циркуляром СС. В конце он очень просил Шверина «уничтожить это письмо». Правда, сам он этого не сделал; копия письма, которое было написано под копирку, была найдена в его бумагах.

«Доклад Х»

1 февраля 1940 года, плюс–минус день, Йозеф Мюллер привез в Берлин столь долго ожидаемый оппозицией ответ от англичан, на который она возлагала все свои надежды, рассчитывая с его помощью добиться, в конце концов, успеха в той «невидимой войне», которую вела. На одном листке бумаги рукой отца Ляйбера были записаны продиктованные ему папой те условия, на которых англичане были готовы заключить мир с германским правительством, которое пришло бы к власти после Гитлера. Мы, возможно, никогда точно не узнаем, что было написано на том листке. Из тех немногих людей, кто видел его содержание и остался жив после войны, никто не может точно вспомнить содержание написанного. А то, что запомнил один, зачастую не совпадает с тем, что запомнил другой.

Бумагу, которую Мюллер привез из Рима, судя по всему, видели, кроме него, не более полудюжины человек. Однако подготовленный на ее основе более объемный документ был показан большему числу людей. Из них девять остались живы после краха нацистского режима. Автор беседовал с каждым из них, и каждый охотно поделился своими воспоминаниями[171].

Этот окончательный, более полный документ известен в материалах оппозиции как «доклад Х», поскольку Мюллера, который был центральной фигурой ватиканских контактов и который привез бумагу с английскими условиями, называли псевдонимом «мистер Х». Подробный доклад был подготовлен потому, что сочли, что одного листка, написанного отцом Ляйбером, а также устного рассказа о том, как начались и как проходили контакты с Англией через Ватикан, будет недостаточно, чтобы побудить генералов к решительным действиям под девизом «все или ничего». С октября 1939 года Мюллер и Донаньи представляли обзор текущих событий и «предпринятых шагов» Беку и другим лидерам оппозиции. Теперь необходимо было подготовить заключительный доклад, обобщающий всю проделанную работу, который соответствующим образом настроил бы высшее руководство ОКХ и побудил бы его начать мятеж и возглавить его.

Для этого Мюллер и Донаньи как–то вечером в начале февраля 1940 года собрались дома у Донаньи и, уединившись в комнате, которая была специально зарезервирована для Диттриха Бонхоффера, подготовили основные тезисы доклада, отражавшего диалог с Лондоном, который велся через Ватикан.