Повседневная жизнь первых российских ракетчиков и космонавтов - Эдуард Буйновский

Наконец наш командир, поблагодарив инициативного и творчески мыслящего генерала за вовремя поднятую проблему, принимает смелое и в то же время правильное в этой сложной обстановке решение: «Генерал Стрижак (зам по тылу)! Срочно на аэродром, взять транспортный самолет и в Москву. Чтобы завтра же пять переносных туалетов (как на Красной площади) были здесь, на полигоне». Владислав Леонидович, как положено, сказал «Есть!>» и ринулся выполнять приказание. А Сан Саныч отдает новый приказ: отправить самолет в Ташкент за букетом роз для Раисы Максимовны, при этом дает уточняющую директиву: не забыть срезать все шипы у каждой розы (по тем временам связь между уколом шипом розы пальчика первой леди и карьерой генерал-полковника Максимова могла быть очень даже прямая). Я уж не говорю о внеплановых пусках ракет (огромные денежки!) с различных площадок полигона, знакомстве с уникальными комплексами «Бурана», встречах с народными массами, о вагонах-холодильниках, в которых прибыли продукты для высоких гостей, прибывших ЗИЛах-«членовозах» персонально для каждого члена Политбюро. Кстати, я был свидетелем того, как Горбачев высказывал недовольство решением Максимова перевозить всю делегацию по территории полигона в комфортабельном автобусе с «кондишином». Бедный Сан Саныч и не знал, что, оказывается, в целях безопасности члены Политбюро обязаны транспортироваться отдельно друг от друга.

Или еще маленькая деталь из большой проблемы обеспечения безопасности наших государственных деятелей посреди казахской степи. Один чин из охраны Горбачева молча внимательно и долго изучал внутренности спальни для Михаила Сергеевича и вдруг дает команду: заменить дверь в ванной комнате, что и было безоговорочно и немедленно выполнено. Мы потом из чистого любопытства досконально прощупали эту несчастную дверь — может, наметанный, проницательный взгляд чекиста заметил в чреве двери что-то, похожее на бомбу или записывающее устройство. Нет, ничего не нашли, а спросить у охранника не решились. Да и моя карьера в эти дни тоже была на грани взлета или падения — все зависело от случая. Каждый день пребывания высокой делегации был расписан буквально по минутам, вплоть до того, кто и в какое время должен сопровождать гостей на каждом объекте. В число сопровождающих на «бурановских» объектах попал и я. И вот в какой-то момент совершенно случайно получился расклад, когда Горбачев (к нашему удивлению, Раиса Максимовна почему-то не приехала) и несколько человек вместе с ним оказались чуть впереди, а я вдруг шагаю в шеренге с нашим министром Соколовым и председателем КГБ Чебриковым. Хорошенькая компания! Вначале я интуитивно стал смотреть по сторонам — видят ли мое триумфальное шествие мои коллеги и нет ли поблизости знакомого фотографа. Но уже через минуту я с тоской стал думать, как бы мне избавиться от своих попутчиков. Каждый мой шаг, каждое мое движение маршал и генерал армии — эти два типичных представителя еще сталинских времен — могут воспринять так, как им подскажет их левая нога и — прощай, Буйновский! «Максимов! Почему этот полковник шел не в ногу с нами? Чтобы я его больше здесь не видел!» — Министр обороны мог в те времена так пошутить или таким макаром среагировать, например, на боли в своем правом боку. И бедному Сан Санычу ничего не оставалось бы, как гнать меня из начальников (по несоответствию) или даже из армии (по возрасту, пятьдесят-то уже стукнуло). Мне повезло, видно, у министра в этот день с желудком все было в порядке. Но я быстренько сделал для себя выводы: демократия демократией (даже в двух метрах от Горбачева, как ее живое воплощение), но лучше все же на глаза большого начальства так нахально не лезть и в одном строю с ними не шагать. От греха подальше! Ну а в остальном визит прошел нормально, без эксцессов и попыток покушения на нашу тогдашнюю надежду в, возможно, светлое будущее.

Был, правда, один момент, который всполошил всю охрану и чуть не лишил Максимова его званий и положения (здесь уже не шипы на розах). Все перемещения и встречи Горбачева проходили, естественно, при большом стечении любопытствующего народа. Простым смертным все было интересно, вплоть до того, на какой машине ездит Михаил Сергеевич. Когда в очередной раз окружили машину генсека, один лейтенант, интересуясь, видно, техническими характеристиками огромного лимузина, доверительно спросил водителя (минимум, майор КГБ): «А что, если по лобовому стеклу каменюкой — выдержит?» Моментально любознательного лейтенанта взяли под белы ручки и отвели куда следует. После внимательного, всестороннего рассмотрения биографии незадачливого лейтенанта (кто? откуда? как служит? почему в рабочее время околачивался около Дома офицеров? есть ли взыскания? не стоит ли на учете в психушке? как у него в семье? и т. д.) все-таки решили, что сознательных планов покушения на Горбачева офицер не вынашивал. Слава богу! Но то, что общий уровень политико-воспитательной работы на полигоне низкий — это серьезнейшее упущение и командования полигона, и Куринного, и, естественно, Максимова, как самого здесь главного. Пришлось нашим командирам и политработникам попотеть, оправдываясь перед большими начальниками. Пронесло, все остались на своих местах. Но лейтенантика все же куда-то, кажется, перевели от греха подальше.

Этот визит Горбачева на полигон имел для нас всех и для меня, в частности, свои последствия. На каком-то митинге Михаил Сергеевич пообещал народу принять меры по улучшению условий жизни для жителей города Ленинска. В те времена это можно было сделать только через солидное постановление ЦК КПСС и Совмина. Кто его должен готовить? — Максимов, кому полигон подчиняется. А у Максимова кто? — отдел Буйновского. Почему? — сам не знаю. И вот где-то с мая по ноябрь 1988 года мне пришлось лично пройти последовательно от А до Я всю сложнейшую бюрократическую «кухню» нашего хваленого партийно-чиновничьего механизма, причем трижды по одному и тому же вопросу: в Совмине, в Госплане и в ЦК КПСС. Например, в каждой из этих инстанций приходилось тратить много сил и красноречия, чтобы доказать необходимость внеплановой закупки хотя бы пяти немецких купейных вагонов с кондиционными установками — офицеры полигона, направляясь на площадки, каждый день по два-три часа проводили в старых, разбитых вагонах, в которых летом нечем дышать. Спасибо, Герман Степанович помогал: выступал, когда совсем уж было туго, в качестве «пробивной силы» — то какому-нибудь министру позвонит, то использует свои связи в Госплане, у Маслюкова.

К концу года постановление все же вышло, но пока наша чиновничья машина раскручивалась, уже и пару революций мы пережили, и Горбачев сошел со сцены, и, что самое главное, Союз распался, и наша гордость — космодром Байконур отошел к другой стране. Как говорится, танцевали — веселились, подсчитали — прослезились… Прошло уже много лет после тех событий, но я до сих пор с болью в сердце воспринимаю все то, что происходило тогда вокруг Байконура, да и нашей космонавтики в целом.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});