Троя. Падение царей - Уилбур Смит

Он покачал головой и засмеялся: смех его эхом отдался на другом конце площади, заставив усталых воинов удивленно повернуть головы к нему.

— Нам упорно сопутствует удача в сражениях, тебе и мне, — ответил другу Каллиадес. — Только боги знают почему.

Банокл не ответил, и Каллиадес повернулся, чтобы посмотреть на него.

— Я бы все это отдал за то, чтобы вернуть Рыжую, — печально сказал могучий воин.

Ночью ситуация зашла в тупик: захватчики удерживали Скейские ворота, защитники удерживали баррикаду в сорока шагах от ворот. Из темноты доносились издевки и насмешки отрядов Агамемнона; некоторые из его воинов еще только должны были увидеть битву, и им не терпелось выступить.

Едва занялся рассвет, Каллиадес и Банокл заняли места за баррикадой. Каллиадес проверил крепления своего нагрудника, поправил на голове шлем, поднял меч Аргуриоса и стал ждать, когда чернота уступит место темно-серой мути. Банокл размахивал мечом из стороны в сторону, разминая мускулы плеч, и бросал соседям:

— Посторонитесь, вы, любовники овец!

Потом через баррикаду начали карабкаться вражеские воины.

Каллиадес отбил выпад чужого меча, потом обеими руками направил свой меч вниз, в шею врага. Он вытащил оружие как раз вовремя, чтобы отразить рубящий удар. Брошенная кем-то пика отскочила от края щита Каллиадеса, всего на волосок разминувшись с его головой. Меч его рванулся вперед и повернулся, выпотрошив атакующего, который упал, вопя, у его ног. Каллиадес вскинул щит, чтобы прикрыться от убийственного замаха, потом его клинок рассек воздух и вышиб мозги человеку, потерявшему шлем. Он почувствовал обжигающую боль в ноге и увидел, что раненый у его ног, одной рукой придерживая свои внутренности, второй рукой вонзил кинжал в его бедро. Каллиадес вогнал меч в шею этого человека.

Рядом с ним Банокл внезапно вспрыгнул на баррикаду и двумя великолепными рубящими ударами вспорол глотки двум нападающим, взобравшимся на самый верх. Потом снова спрыгнул и ухмыльнулся Каллиадесу.

Утро подходило к концу, защитники справа и слева от двух друзей падали, и их заменяли другие, снова и снова. Хотя Каллиадес сосредоточился на сражении и меч его рубил и колол, резал и парировал, воин медленно начинал сознавать, что все меняется к худшему. Он уставал, ему труднее было сосредоточиться. Бедро болело, хотя кровь больше не текла. У Каллиадеса были и другие порезы и царапины. Он бросил быстрый взгляд на Банокла. Богатырь сражался с мрачной решимостью, два его меча мелькали, как молнии, казалось, он орудует ими без усилий. Но Каллиадес, сражавшийся рядом с ним много лет, догадывался, что Банокл тоже начинает уставать. Движения Банокла были скупыми, он не тратил сил на замысловатые приемы.

И атакующих становилось все труднее убивать. Каллиадес понял, что теперь они имеют дело с микенскими ветеранами. «Агамемнон, должно быть, держал их в резерве», — подумал он.

Ощутив затишье в сражении, Каллиадес понял: что-то изменилось, нарушилось равновесие битвы.

Троянцы проигрывали.

Над баррикадой появился бритоголовый гигант с длинной черной бородой. Он держал окаймленный бронзой башенный щит из черно-белой коровьей шкуры. Остальные люди вокруг него казались карликами, и Каллиадес радостно ухмыльнулся, увидев, с кем встретился лицом к лицу. Аякс Сокрушитель Черепов перепрыгнул через баррикаду с грацией, которая была бы подстать куда более легкому человеку.

— Банокл! Каллиадес! Вы, слизняки, шлюхины дети! — с наслаждением пророкотал Аякс.

И ринулся в атаку, размахивая своим громадным широким мечом, расчищая себе путь к Каллиадесу и Баноклу. Справа и слева от него микенские ветераны построились клином, оттесняя троянцев от баррикады.

Банокл напал, два его меча рубили и кололи. Он убил человека рядом с Аяксом, но громадный башенный щит лучшего микенского воина и мощь его огромного меча делали его неудержимым.

Каллиадес отчаянно шарахнулся от описывающего дугу клинка справа, полоснувшего его по наплечнику; прокатился по земле, вскочил и проткнул нападавшего под мышкой. Потом он услышал тройной рев рога, приказывавшего отступать во дворец.

Мощь атаки Аякса заставила Банокла попятиться. Он потерял один меч и заменил его бронзовым щитом. Лучший микенский воин отбил в сторону второй меч Банокла и шагнул вперед, чтобы врезать огромным кулаком Баноклу в челюсть. Тот пошатнулся, но выправился и остановил щитом опускающийся широкий клинок. Подбежал Каллиадес. Аякс снова поднял меч и взмахнул им, пытаясь поразить обоих могучим сметающим ударом.

Банокл низко пригнулся, а Каллиадес качнулся назад. Потеряв равновесие, Аякс попытался восстановить его, но Банокл подпрыгнул и саданул щитом по огромной голове воина. Ошеломленный Аякс все же устоял, и Банокл ударил его по голове снова, и снова, и тогда тот наконец упал, лицом вниз, в кровь и пыль.

— Он мертв? — задыхаясь, спросил Банокл.

Каллиадес двумя руками поднял Меч Аргуриоса, приготовившись вонзить его в спину чемпиона Микен, но на миг замешкался. Меч Аргуриоса, подумал Каллиадес. Если бы не верность Аргуриоса и не милость Приама, их бы сейчас здесь не было. Верность и милость.

Он посмотрел на Банокла, который пожал плечами. Каллиадес опустил меч. Услышал, как рог снова приказывает отступать, и вдвоем с Баноклом они повернулись и побежали во дворец.

Глава 30

Совет Одиссея

На второй день воины, терпеливо ожидавшие под стенами, когда их товарищи прорвут троянскую баррикаду, разразились оглушительными радостными криками.

Юный лекарь Ксандер задрожал, несмотря на жаркий полдень, глядя, как тысячи воинов ринулись через Скейские ворота.

Он вспомнил, как в первый раз появился в Трое, в запряженной осликом тележке, вместе с Одиссеем и Андромахой. Он был тогда двенадцатилетним ребенком и оставил на Кипре дедушкины стада коз, чтобы отправиться навстречу великому приключению. Когда тележка проехала через огромные ворота и он впервые увидел Золотой город с его дворцами с бронзовыми крышами, зелеными садами во дворах и богато одетыми людьми, он почувствовал тот же пугливый озноб. Ксандер подумал о своем отце, который погиб, сражаясь с микенским пиратом Электрионом, и о Зидантосе, что был ему отцом несколько коротких дней. Он гадал: что бы они сказали сейчас о нем, лечившим воинов Агамемнона, которые врывались теперь в город, чтобы насиловать, грабить и убивать.

Ксандер повернулся и медленно пошел обратно к лечебнице. Он принес свою старую кожаную сумку, лежавшую рядом с тюфяком, и начал копаться в ней. Вытащив со дна две гальки, которые он носил с собой с тех пор, как покинул Кипр, чтобы они напоминали о доме, Ксандер мгновение взвешивал их на ладони, а потом вышвырнул на улицу. И начал укладывать в сумку лечебные травы и снадобья.

— Вспомни совет Одиссея, юный Ксандер.

Мальчик поднял глаза и увидел, что рядом стоит хирург Белоглазый. Тот тревожно наблюдал, как Ксандер аккуратно заворачивает свертки сушеных трав в обрывки ткани и укладывает их в сумку.

— Беги к бухте, сынок, — настойчиво сказал ему лекарь, — садись на корабль, идущий до Кипра, и возвращайся к матери и деду. Этим людям уже не помочь.

— Но ты же еще здесь, Белоглазый, — ответил Ксандер, не поднимая глаз и не прекращая сборы, — хотя мирмидонцы ушли.

— На некоторые наши суда все еще поднимают последний груз — в основном лошадей. Когда последняя галера отплывет в Фессалию, я буду на ее борту. Здесь мы ничего не можем сделать, парень. Троя станет склепом, полным смерти и ужаса. Пройди через эти ворота — и ты умрешь, так же неизбежно, как за днем следует закат.

Ксандер продолжал собираться.

— Я должен помочь своим друзьям, — прошептал он.

— Ты заведешь друзей везде, куда ни отправишься, мальчик. Такова твоя натура. Я твой друг. Сделай это для своего друга Белоглазого.

Ксандер помедлил. Повернулся к лекарю и сказал:

— Когда я впервые явился сюда, на «Ксантосе», мы попали в ужасный шторм и почти затонули. Два человека спасли мне жизнь — египтянин по имени Гершом и микенский герой Аргуриос. Оба держали меня на пределе человеческих сил, рискуя ради меня жизнью. Они чувствовали, что меня стоит спасать, не знаю почему. Я не могу толком объяснить это, Белоглазый, но я подведу их обоих, если отвернусь от троянцев и сбегу домой. Я знаю, что появился здесь не без причины, хотя и не понимаю ее.

Белоглазый печально покачал головой.

— Я не могу с тобой спорить, парень. Пути богов неисповедимы. Я не знаю, почему Змеиный бог послал меня сюда. Я думал: может быть, для того чтобы я мог встретиться с тобой и забрать тебя в Фессалию. У тебя задатки великого лекаря, Ксандер, но твои навыки пропадут зря, если сейчас ты отбросишь свою жизнь прочь.