Владимир Высоцкий. По лезвию бритвы - Федор Раззаков

Володя закончил словами из песни: «Я, конечно, вернусь…»

Зал скандировал:

— Спасибо! Спасибо!

Володя уходил со сцены, еще не дошел до кулисы — вдруг в зале зазвучала его песня! Это радисты включили фонограмму… Володя ко мне:

— Тамразочка, это ты срежиссировал?

— Нет, я здесь сижу…

Володя вернулся к кулисе, нашел щелку и, наверное, песни две, не отрываясь, смотрел в зал. Потом подошел ко мне — в глазах чуть ли не слезы:

— Тамразочка, они сидят! Они все сидят!

Действительно, ни один человек не ушел, пока звучали песни Высоцкого».

Затем дает несколько концертов в Люберцах и Лыткарино (до 4 июля), после чего, дождавшись визы, улетает в Париж. Но этот приезд, кажется, уже ничего не может решить в судьбе Высоцкого и Влади. Их земная любовь закончилась, и оба они прекрасно это понимают. Пробыв в Париже неделю, Высоцкий вновь собирается в Москву. Об их последнем прощании Влади вспоминает: «Одиннадцатое июля восьмидесятого года. Чемоданы в холле, ты уезжаешь в Москву. Нам обоим тяжело и грустно. Мы устали. Три недели мы делали все, что только было в наших силах. Может быть, мне не хватило духу? Все тщетно. Ты вынимаешь из кармана маленькую открытку. На ней наскоро набросано несколько строк. В большом гулком холле твой голос звучит как погребальный колокол. Я тихо плачу. Ты говоришь:

— Не плачь, еще не время…

Мы едем в аэропорт. Твои стихи звучат во мне. Лед, о котором ты много раз говорил, давит нас, не дает нам сдвинуться с места. И я ничего не в силах сказать тебе, кроме банальных фраз: «Береги себя. Будь осторожен. Не делай глупостей. Сообщай о себе». Но сил у меня больше нет. Мы уже далеко друг от друга. Последний поцелуй, я медленно глажу тебя по небритой щеке — и эскалатор уносит тебя вверх. Мы смотрим друг на друга. Я даже наклоняюсь, чтобы увидеть, как ты исчезаешь. Ты в последний раз машешь мне рукой. Я больше не увижу тебя. Это конец».

В жизни Владимира Высоцкого было много женщин, но только трем из них он подарил свою любовь. Каждая из них была по-своему с ним счастлива и несчастлива одновременно. Для двух из них Высоцкий оставался мужем в течение 5–7 лет, так как, по-видимому, это был тот критический рубеж, после которого он сильнее всего ощущал свою духовную и физическую несвободу от уз Гименея. Так было с Изой Жуковой, с которой он прожил 5 лет, так было и с матерью двух его детей Людмилой Абрамовой, с которой он прожил под одной крышей 7 лет. Так могло быть и с Мариной Влади после шести лет знакомства, когда в 1973 году он, чтобы не потерять ее, решился на «вшитие торпеды». Боязнь окончательно потерять женщину, которая любила его как равного, стараясь ни в чем не ограничивать его духовную и физическую свободу, заставила Высоцкого начать новую борьбу со своим тяжелым недугом. Но через роковые 5–7 лет их отношения вновь обострились, подошли к тому рубежу, за которым так зримо маячил окончательный разрыв. Их земная любовь закончилась чуть раньше того часа, когда сердце Высоцкого остановилось.

Лед подо мною — надломись и тресни!Я весь в поту, как пахарь от сохи.Вернусь к тебе, как корабли из песни,Все помня, даже старые стихи.Мне меньше полувека — сорок с лишним.Я жив, двенадцать лет тобой храним.Мне есть что спеть, представ перед Всевышним,Мне есть чем оправдаться перед ним.

13 июля в Театре на Таганке 217-е представление «Гамлета». Высоцкий хотел пропустить это лето в театре, отдохнуть, но Юрий Любимов уговорил его отыграть перед гостями московской Олимпиады. В дневнике Аллы Демидовой читаем: «13 июля 1980 года. В 217-й раз играем «Гамлета». Очень душно. И мы уже на излете сил — конец сезона, недавно прошли напряженные и ответственные для нас гастроли в Польше. Там тоже играли «Гамлета». Володя плохо себя чувствует: выбегает со сцены, глотает лекарства… За кулисами дежурит врач «Скорой помощи». Во время спектакля Володя часто забывает слова. В нашей сцене после реплики: «Вам надо исповедаться» — тихо спрашивает меня: «Как дальше, забыл…»

В антракте поговорили… о плохом самочувствии и о том, что, слава богу, — можно скоро отдохнуть. Володя был в мягком добром состоянии, редком в последнее время».

С 14 июля возобновились концертные выступления Высоцкого — первый концерт был дан в НПИЭМе, Высоцкий впервые исполнил последнюю из написанных им песен «Грусть моя, тоска моя».

Шел я, брел я, наступал то с пятки, то с носка.Чувствую, дышу и хорошею!Вдруг тоска змеиная, зеленая тоска,Изловчась, мне прыгнула на шею.Я ее и знать не знал, меняя города,А она мне шепчет: «Как ждала я!..»Как теперь? Куда теперь? Зачем да и когдаСам связался с нею, не желая?Одному идти — куда ни шло, еще могу, —Сам себе судья, хозяин — барин:Впрягся сам я вместо коренного под дугу,С виду прост, а изнутри коварен.Я не клевещу! Подобно вредному клещу,Впился сам в себя, трясу за плечи.Сам себя бичую я и сам себя хлещу,Так что — никаких противоречий.Одари, судьба, или за деньги отоварь, —Буду дань платить тебе до гроба!Грусть моя, тоска моя, чахоточная тварь, —До чего ж живучая хвороба!Поутру не пикнет, как бичами ни бичуй,Ночью — бац! — со мной на боковую.С кем-нибудь другим хотя бы ночь переночуй!Гадом буду, я не приревную.

18 июля на последнем в своей жизни концерте в подмосковном Калининграде Высоцкий чувствует себя так плохо, что не может петь. Он выходит на сцену, извиняется перед зрителями и предлагает эти полтора часа, отпущенные им, просто поговорить. Зал соглашается. Вечером в театре Высоцкий играет Гамлета. Последний раз в своей земной жизни. В дневнике Аллы Демидовой читаем: «18 июля 1980 года. Опять «Гамлет». Володя внешне спокоен, не так возбужден, как 13-го. Сосредоточен. Текст не забывает. Хотя в сцене «мышеловки» опять убежал за кулисы — снова плохо с сердцем. Вбежал на сцену очень бледный, но точно к своей реплике. Нашу сцену сыграли ровно. Опять очень жарко. Духота! Бедная публика! Мы-то время от времени выбегаем на воздух в театральный двор, а они сидят тихо и напряженно. Впрочем, они в легких летних одеждах, а на нас — чистая шерсть, ручная работа, очень толстые свитера и платья. Все давно мокрое. На поклоны почти выползаем от усталости. Я пошутила: «А слабо, ребятки, сыграть еще раз». Никто даже не улыбнулся, и только Володя вдруг остро посмотрел на меня: «Слабо, говоришь? А ну как не слабо?» Понимаю, что всего лишь «слова, слова, слова…», но, зная Володин азарт, я, на всякий случай, отмежевываюсь: «Нет уж, Володечка, успеем сыграть в следующий раз — 27-го…»

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});