Великая Китайская стена - Джулия Ловелл

Но такое применение Интернета все еще является скорее исключением, чем правилом, и прямая цензура со стороны правительства не единственная тому причина. Открытые, официальные меры по контролю за китайским кибер-пространством составляют лишь половину картины. Вторая половина — самоцензура со стороны пользователей и администраторов. Китайский Интернет — и это совершенно логично — чересчур громоздок и аморфен, чтобы какое-либо правительство могло прямо контролировать его сверху. Понимая это, правительство в борьбе с бесконтрольной свободой слова использует столь же аморфную силу, кстати, помогающую ему удерживать власть: неуверенность. Маниакальная приверженность Мао к идеологической ортодоксальности породила карательную политическую культуру, при которой страх подсматривания со стороны таких же китайцев и ужас перед разоблачениями на массовых собраниях заставляли людей либо признаваться добровольно во все более незначительных или даже воображаемых преступлениях, либо заниматься жесткой самоцензурой. Они всегда поступали с крайней осторожностью, никогда не позволяли себе поведения, хоть отдаленно затрагивающего политически чувствительные или сомнительные вопросы. Естественно, жизнь в Китае сегодня более не является политическим минным полем, как при Мао, но в повседневной политической культуре продолжают существовать две характерные черты его наследия: ощущение — порой смутное, порой явное — того, что во время публичных мероприятий находишься под постоянным наблюдением, и неуверенность в том, где проведена линия дозволенного в свободе выражения мнения на публике. Такой проблемы в сфере личных отношений не существует. Китайцы могут говорить все, что им вздумается, людям, которым доверяют, но это жестко ограничивает свободу действий на публике и при легкодоступном посреднике, таком как Интернет. Правительство ясно проводит свою позицию, создавая культуру страха — проверяя сайты, накладывая аресты, закрывая интернет-кафе. Натянутые нервы администраторов и пользователей делают остальную работу. «Путь, которым мы предпочитаем осуществлять контроль, сводится к децентрализованной системе ответственности, — заявил в 1997 году один из архитекторов «Великой огненной реки». — Пользователь, провайдер и «Чайна телеком» — все отвечают за информацию, к которой получает доступ пользователь. Люди привыкли к осторожности, и всеобщее чувство, будто находишься под наблюдением, действует как сдерживающее средство. Ключ к контролю над Интернетом в Китае находится в управлении людьми, а это процесс, начинающий с приобретения модема». В современном Китае, где доходность является не меньшей заботой, чем политическая ортодоксальность, в глазах большинства владельцев интернет-кафе вопрос о цене допуска к сомнительным сайтам, а значит, риска быть закрытыми силами безопасности, не является тривиальным. В 2003 году под предлогом ужесточения стандартов здоровья и безопасности правительство закрыло половину из двухсот тысяч интернет-кафе в стране. В интернет-кафе, переживших отбраковку, установили программы наблюдения для отслеживания индивидуальных привычек пользователей.

Пользование Интернетом заражено страхом наблюдения: какой-нибудь чат или электронная доска объявлений может находиться и часто находится под неусыпным оком стражей политической ортодоксальности. Китай изобилует людьми, нуждающимися в работе. Для значительного числа людей (по недавней оценке, тридцати тысяч) занятие цензурой Интернета является ничем не хуже любой другой работы. Пока какие-нибудь пользователи сети пишут крайне смелые вещи, раскольническое предприятие из-за них пребывает в состоянии риска и неопределенности. Случай с Люди, просидевшей в камере с обвиненной в убийстве женщиной в течение года без предъявления обвинения, не зная, кто донес на нее, типичен.

Сухой остаток в том, что многие пользователи Интернета предпочитают действовать в киберпространстве осмотрительно. Подавляющее большинство блоггеров — которые сами являются в основном городским меньшинством среди сельского большинства Китая, не охваченного сетью, — пользуются Интернетом ради того, чтобы копаться в «личных вещах»: в любовной жизни, поездках за покупками, в том, что они ели на обед в уик-энд. Не случайно блог, запустивший движение блоггеров в Китае, — дневник сексуальной жизни редактора журнала мод из Гуанчжоу по имени My Цзымэй за 2003 год. «Я очень занята на работе, — писала она, — но когда выдается свободное время, я трачу его на очень гуманное хобби — занятие любовью». К ноябрю того года ее сайт посетили сто шестьдесят тысяч человек. К ним ежедневно присоединялись по шесть тысяч читателей. Пятнадцать лет назад за такую откровенность про секс преследовали бы как за моральную распущенность. Однако теперь рассказы размером с книгу о жарких сексуальных оргиях — хоть ими и не зачитываются перед сном члены политбюро — вполне заурядная вещь, и секс на публике рассматривается правительством как относительно безвредный побочный продукт экономической либерализации. Хоть и трудно расценить подобное явление как «духовную социалистическую цивилизацию», которую партия пытается построить с начала 1980-х годов, но по крайней мере китайцы нашли способ выпустить пар без упоминания ужасных слов «политическая транспарентность» или «демократия».

Другим политически безопасным способом расслабиться на китайском Интернете является отправление обрядов в кумирне государственной религии, не позволяющей разваливаться капиталистическо-коммунистическому Китаю: злобный, ксенофобский национализм. Почти столько же времени, сколько в Китае существует Интернет, его периодически доводят до состояния националистической истерии вокруг тем и инцидентов, видящихся как ущемление китайского национального достоинства: демократические выборы на Тайване, натовская бомбардировка посольства в Белграде, отказ Японии извиняться за зверства во время Второй мировой войны (почувствуйте накал злобы: некоторые кибернационалисты выступали за ядерную войну против Японии и США). И хотя после 1989 года государство опасается любого всплеска массового сознания, оно терпит выражения гневного национализма, поскольку они дают все возрастающим в числе, но при этом все более запутывающимся молодым китайцам в городах выплескивать ярость, отвлекают внимание от прошлых и нынешних неудач коммунистической партии и совпадают с определенными целями государства: противодействие независимости Тайваня, критика вмешательства США в дела Восточной Азии и отметание претензий Японии на острова Дяоюйтай. Пока коммунистические власти получают основную выгоду от кибернационализма, ксенофобские настроения расплываются, превращаясь в определенный государством патриотизм, когда интернет-патриоты называют активистов движения за демократию, живущих в изгнании за границей, беглыми собаками иностранцев. В Китае даже сообщество хакеров (почти везде в мире шайка индивидуалистов, асоциальных элементов) страстно патриотично. С 1997 года китайские хакеры ведут виртуальную войну со всеми странами, обвиненными в оскорблении Китая: весной 2001 года, когда американский самолет-шпион столкнулся с китайским истребителем в китайском воздушном пространстве, хакеры разместили изображения китайского флага по всей веб-странице, посвященной истории Белого дома, и повесили лозунг «Beat down imperialism of American!» (искаженное «Долой американский империализм»!) на сайте Национального делового центра США. Как стало известно, когда некий успешный хакер устал от хулиганства в киберпространстве США и переключился на сайты собственного правительства — покрыв домашние страницы местного правительства неприличными картинками и подменив поздравительное послание правительства словами «Мы стадо боровов», — его арестовали через сорок восемь часов.

Старинный афоризм Чингисхана сейчас кажется как никогда верным: прочность стен зависит от тех, кто их обороняет. В жесткой идеологической общности, какой по-прежнему является Народная Республика, большинство пользователей Интернета, осознанно или нет, временно привлечены в качестве стражей границы. Однако в отличие от практически всех династий, строивших стены, коммунистическое правительство пытается обеспечивать лояльность своих стражей, значительно лучше оплачивая их, чем любую другую социальную группу в империи.

Китайские диссиденты настаивают: они видят в Интернете семена разрушения упругой китайской автократической традиции — последнего рубежа ментальности Великой стены. Однако в настоящее время кажется вполне правдоподобным, что китайские правила для сети станут еще одним эпизодом в тысячелетней истории стеностроительства в Китае, истории, где правители коммунистического Китая показали себя не хуже — если не лучше — любого из своих имперских предшественников в строительстве, содержании, восстановлении и охране стен.