В объятиях заката - Сандра Браун

Лидия пристально смотрела в это суровое лицо обвинителя, и наконец смысл всего сказанного дошел до нее. Удар был силен — слезы гнева наполнили ее глаза. Она отбросила его руки и отступила назад, как шипящая от ярости кошка.

— Откуда вам знать об этом, мистер Коулмэн? Мистер Коулмэн Добродетельный, женатый на чистой, как лилия, Виктории. Откуда вам знать хоть что-нибудь обо мне, о том, что я чувствую, о том, что я такое? Вы ничего не знаете! — закончила она громким шепотом.

Росс как завороженный наблюдал за этим превращением. Волосы обрамляли ее голову наподобие венка, отблески фонаря играли в них. Глаза ее гипнотически мерцали — так мерцает огонек в ночи.

— Я сама напрашивалась, когда мой сводный брат изнасиловал меня?

— Твой…

— Да, мой сводный брат. Не кровный, нет. Его папаша был женат на моей маме. И когда старик умер и рядом не осталось никого, кто бы велел ему оставить меня в покое, он овладел мною. В первый раз это случилось в хлеву, где мы держали несчастную скотину, которая была на той жалкой ферме. И место было подходящее, потому что я и сама почувствовала себя скотиной. Он застал меня врасплох и швырнул на навоз. Он сделал мне больно. У меня все ноги были в крови, когда он кончил свое дело, а на груди — следы его зубов. На той самой груди, вид которой тебя так возмутил вчера. И… О Боже! Да разве тебя это волнует!

Она закрыла лицо руками и опустилась на пол фургона — нахлынувшие волной воспоминания вновь заставили ее погрузиться в пучину страданий.

— Это было мерзко, так мерзко! Я мылась и мылась, оттирала и выскребала себя снаружи и изнутри, но все никак не могла избавиться от ощущения чего-то нечистого.

Росс, безотрывно глядя ей прямо в глаза, носком сапога зацепил табурет и подвинул к себе. Его гнев, столь яростный еще мгновение назад, вдруг куда-то исчез — так обвисают паруса, когда внезапно наступает штиль. Он сел, сжав руки и прикусив зубами костяшки больших пальцев. Ее жалкий вид потряс его.

— Так ты забеременела от своего сводного брата?

Лидия безучастно кивнула — гнев и силы покинули и ее тоже. Она отрешенно уставилась в пространство.

— Когда мне не удавалось убежать от него или не хватало сил бороться с ним, он снова делал со мной это.

— Ты могла вообще убежать оттуда, — тихо сказал Росс. Она горько усмехнулась, откинула со лба прядь волос и воззрилась на него.

— Мама была больна. Старик многие годы выжимал из нее все соки, обращался как с рабыней и даже никогда не кормил досыта. Когда он умер, она слегла и больше уже не выздоровела. Если бы я убежала или убила себя — а эта мысль мне много раз приходила в голову, — мой сводный брат просто уморил бы ее голодом или задушил бы во сне. И уж конечно, он не стал бы о ней заботиться. Я была вынуждена остаться.

Лидия судорожно мяла в руках ткань платья.

— Когда мама узнала, что у меня будет ребенок, она плакала целыми днями. Она встала с постели и пригрозила, что убьет его за то, что он со мной сделал. Он расхохотался и ударил ее. Она упала. Потом она плакала еще больше, обвиняя себя во всем, что случилось. Через несколько недель она умерла. Она просто однажды вечером уснула и больше не проснулась. — Лидия не обращала внимания на слезы, которые проложили на ее щеках искрящиеся дорожки. — Я ушла на следующее утро и много недель скиталась где попало, перебиваясь тем, что могла найти. Одна фермерская семья была очень добра ко мне. Они кормили меня, и я пожила у них какое-то время, но потом… мне пришлось уйти. Я шла и шла, пока не упала, чтобы родить. Ты знаешь остальное.

Лидия замолчала — ей пришло в голову, что мечтам о лучшей жизни настал конец. Росс больше никогда не пожелает ее теперь, когда он узнал о ее прошлом.

В своем рассказе она умолчала о том, как Клэнси ее тогда нашел. Доброму фермеру и его жене она сказала, что ее муж умер и она пытается вернуться домой к родителям до того, как родится ребенок. Клэнси явился вслед за ней и сообщил им, что она его неверная жена. Она убежала, но не успела пробежать и мили, как он настиг ее. Она пыталась бороться. Он упал и ударился виском о камень. Она решила, что он мертв. Что же Росс скажет теперь, если она откроет ему, что ее презренный сводный братец до сих пор домогается ее?

Они сидели в напряженном молчании. Наконец он, слегка поерзав, глубоко вздохнул и произнес:

— Я был преступником, Лидия.

Это она меньше всего ожидала от него услышать. Она подняла голову и посмотрела на него. Отчаяние на ее лице сменилось ужасом.

— Преступником? — повторила она. Она, конечно, знала об этом. Она ведь видела объявление. Чему она не могла поверить — так это тому, что он ей в этом признается. Разве это не знак доверия?

— Я был в банде братьев Джеймс. Совершал налеты на поезда. Стрелял в людей. Нескольких убил. — Он говорил отрывисто, но она чувствовала, как внутри него словно бы отворяются шлюзы. Он столько лет хранил эту тайну и теперь хотел выговориться.

— Расскажи мне все, — мягко попросила она.

— Моя мать была шлюхой, — грубо выпалил он и метнул взгляд на Лидию, чтобы проверить ее реакцию. Он не раз представлял себе, как сообщает это Виктории, он представлял себе, какой ужас будет написан у нее на лице, как побледнеет оно, как задрожат губы, как в ужасе она закроет глаза. На лице Лидии он не прочел ничего подобного. Она только выжидательно смотрела на него. Он решил выразиться еще более грубо, быть может, он захотел проверить, насколько хорошо она его понимает. — Пойми меня. Она была жирной, ленивой, грязной шлюхой.

Если ее лицо что-то и выражало, так только нежность и сострадание.

— Ты любил ее?

К своему стыду, он обнаружил, что этот вопрос чуть было не заставил его расплакаться. Он ответил, словно бы стараясь заглянуть внутрь себя:

— Я хотел любить ее. Боже, как я этого хотел! Может быть, я и любил ее. Когда я был совсем маленьким ребенком, я хотел, чтобы она любила меня, но… — Он поежился, как бы пытаясь отогнать воспоминания, и выпрямился. — Я был лишь досадной случайностью в ее жизни, и она никогда не позволяла мне об этом забыть.

— А твой папа?

— Я так и не знаю, кто это был! — Он невесело рассмеялся. — Да и она не знала. Я даже не знаю точно, когда у меня день рождения. Мадам, содержательница борделя, позволяла мне находиться в задней комнате вместе с барменом, а тот колотил меня каждый раз, когда я раскрывал рот. Дейзи — так ее звали, так вот, она никогда не позволяла мне называть ее мамой. Она работала всю ночь, а днем отсыпалась. Я был по большей части предоставлен сам себе, шатался по улицам города, нарывался на неприятности, воровал, разбивал окна — в общем, делал все, что сходило мне с рук. И у меня это ловко получалось — я всегда выходил сухим из воды. Потом мне это надоело. Я нашел работу в платной конюшне. Именно там я научился обращаться с лошадьми. Когда мне было лет четырнадцать, Дейзи умерла.