Клуб любителей фантастики 21 - Г. Гаррисон

— Ваше имя кажется мне знакомым. Вы не преподавали в Беркли? — спросил Халдан.

— Да. Я читал курс теоретической математики.

— Тогда, вероятно, я видел ваше имя в расписании.

— Возможно. Когда мне сказали, что я буду присяжным на твоем процессе, я тут же позвонил декану Брэку. Он сообщил, что у тебя настоящий дар к математике, как теоретической, так и эмпирической. А моим самым крупным достижением в этой второй области была разработка системы выигрыша в крестики-нулики. А вот скажи-ка мне, сынок, — голос старика упал до шепота, — ты понимаешь эффект Файрватера?

Юноша едва не расплакался, услышав этот вопрос, заданный тихим, покорным голосом. Отец Халдана был слишком горд, чтобы просить о помощи. Здесь же его просил об этом человек намного старше отца. Юноша готов был обнять старика за его скромность и отвагу.

Затем Халдану пришло в голову, что старик своим вопросом проверяет глубину его знаний, чтобы убедиться, на какую работу назначить после процесса. Прекрасно, пусть попробует за этот экзамен не поставить ему высший балл.

— Да, — ответил он.

— Что вкладывал Файрватер в понятие «отрицательное время»?

— Время в сверходновременности.

— Поясните, пожалуйста! — В старом математике проснулся преподаватель: его последние слова прозвучали, как экзаменационный вопрос.

— Так называемый «временной барьер» исключает скорость, большую одновременности, поскольку одно тело не может одновременно находиться в двух разных местах. Нельзя вылететь из Нью-Йорка и оказаться часом раньше в Сан-Франциско, потому что тогда в течение шестидесяти минут вы находились бы в двух этих городах одновременно. А это невозможно.

— Когда я слушаю тебя, все кажется таким простым.

— Для понимания Файрватера интеллект не нужен, — скромно пояснил Халдан. — К его теории надо привыкнуть. Мы не приучены к такой высоте абстрактного мышления. Файрватер дает кое-какие пояснения в своем «Покорении волны времени», но многие математики до сих пор не понимают его теории.

— Но как он сумел воплотить абстрактную теорию в механических машинах? Как действуют двигатели кораблей, летающих на Ад? Объясните, юноша.

— Корабли не имеют ничего общего с его теорией, — объяснил Халдан. — В основе принципа кораблей лежит третий закон Ньютона, гласящий, что каждому действию сопутствует противодействие. Файрватер сконструировал двигатель, в котором лазерные лучи, фокусируясь в одной точке, отражаются и толкают корабль вперед. Используемые некогда реактивные двигатели основывались на том же принципе.

— Кто бы мог подумать! Значит, ничего нового. И все равно, я хотел бы пожить хоть несколько лет и посмотреть, каким будет следующее открытие.

— Если бы я был ясновидцем… — начал Халдан, но вдруг в сознании вспыхнул предупреждающий сигнал.

Он чуть не упомянул об идее, северным сиянием озарившей недавно его скованный ледяным панцирем разум, а ведь он имел дело не просто с математиком, но с одним из своих судей.

Странное дело, старик вовсе не торопил его с ответом. Вместо этого он обратил свои выцветшие, слезящиеся глаза к окну и почесался смешным старческим жестом, за который его трудно было осуждать. Худые, жилистые руки, вяло снующие где-то в области подбрюшья, возбуждали в Халдане жалость. Если уж этот старый профессор пытается надуть студента, то Халдан был собственной бабушкой!

— Последнее время меня все больше мучают почки. На этом свете я долго не задержусь, а так хотелось бы знать, каким будет следующее открытие.

Он так неуверенно балансировал на пороге вечности, что Халдан испугался за него. И все же внутри обтянутого сухой, как пергамент, кожей черепа теплилось любопытство то ли ребенка, то ли математика.

— Предсказатель из меня никудышный, сэр, но, может быть, удастся преодолеть скорость света. Нельзя оказаться в Сан-Франциско до того, как вы покинете Нью-Йорк, но прибыть туда почти одновременно можно.

— Люди всегда куда-то торопятся… Сынок, мне еще надо справиться, как ты относишься к людям и где желал бы работать — в коллективе или самостоятельно, но пора идти. Если тебе не повезет на суде, ты решил, какую работу изберешь?

— Я не имею ничего против малых групп и охотно поработал бы с лазерами.

— Ах да, ты же прагматик. Я запомню это… Ну не буду отнимать у тебя время. Пойду. — Он медленно оторвался от стула и подал Халдану руку. — Очень любезно с твоей стороны было пригласить меня. Разговор с тобой доставил мне немалое удовольствие. Не подскажешь, где здесь туалет, Сынок?

Халдан проводил старика до двери и показал туалет по другую сторону коридора. Гурлик поспешно засеменил туда, но обернулся напоследок и крикнул:

— Передай от меня привет отцу!

Юноша вернулся в камеру, опечаленный видом опустошений, которые старость производит в мозгу человека — профессор даже не вспомнил, что Халдан находится здесь в качестве узника; извинялся за то, что отнял время и просил передать привет человеку, умершему три месяца назад.

Меланхолия оставила его, когда в камеру вошел второй присяжный.

Отец Келли-XX носил неправдоподобный династический номер — результат беспощадной внутрицерковной борьбы за власть между Иудеями и Ирландцами. Некоторые представители ирландского духовенства, без всяких на то оснований, провозгласили основателями своих династий предков-монахов, живших за много лет до Голода. В ответ Иудеи объявили себя продолжателями родов, истоки которых лежали во времена Христа. Отец Келли, по-видимому, решил начать отсчет своей династии от предка-друида.

Неправдоподобный номер отца Келли прекрасно гармонировал с его внешностью. Это был мужчина невероятной красоты и стати — высокий, плечистый, длинная, черная сутана сидела на нем как влитая. Черные с отливом волосы и брови контрастировали с идеальной белизной воротничка. Тонкий с горбинкой нос выглядел таким аристократичным, что юношу не удивило бы, начни эти ноздри слегка подрагивать. У священника были тонкие губы, квадратный подбородок, надвое разделенный ямочкой, и безупречно белая кожа, которая любому другому человеку придала бы нездоровый вид, а у отца Келли прекрасно сочеталась с темными пронизывающими глазами. Эти глубоко посаженные глаза были такими черными, что терялась граница между зрачками и радужной оболочкой. Они горели, как глаза фанатика или гипнотизера, притягивая и отталкивая одновременно.

Трудно было решить, какая часть этой красоты представляет наибольшую ценность, но профиль священника воистину выглядел, как творение великого мастера, годами оттачивавшего линию губ и носа.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});