Крестовый поход на миры Саббат: Омнибус - Дэн Абнетт

У Маколла было всего несколько мгновений на то, чтобы принять решение. Он не собирался терять еще одного своего разведчика.

Он выхватил гранату, поставил на взвод и бросил. Взрыв уничтожил целую колонию кактусов в фонтане пламени и ошметков. Ответом на звук была новая волна шипов. Маколл направился прямо к месту взрыва. Он встал спиной к одному из кактусов, истратившему весь свой заряд шипов на последний залп. Теперь разведчик мог использовать его как прикрытие.

Дредноут уже тяжело шагал в его сторону. Ваед вдалеке замолчал.

Маколл перенастроил мощность лазгана и положил его на землю. А потом заговорил:

— Иди сюда, ублюдок.

Слова показались ему невероятно громкими. И завершили то, что начал взрыв гранаты. Кактусы вокруг еще раз исторгли свои иглы. Но вблизи Маколла шипов уже не осталось.

Дредноут ворвался на поляну. Под его левой ногой в пыли что-то хрустнуло. Машина наклонилась, чтобы поднять предмет.

Лазган Маколла.

Чудовище подняло винтовку бионической клешней, поднесло к своей покореженной лобовой броне, будто собиралось обнюхать оружие или попробовать его на зуб.

Маколл бросился бежать.

По его прикидкам, через пять секунд магазин лазгана должен был перегреться. Как и планировалось.

Он успел упасть на землю как раз вовремя.

Тысячи кактусов выплюнули колючки в ответ на страшный рев.

Воцарилась тишина.

Маколл тихо вернулся на поляну уже вместе с Ваедом. На почерневшей земле лежал развороченный дредноут. Перегрузка лазгана не убила его, но она сорвала поврежденную переднюю бронеплиту, когда машина снова двинулась. Ядовитые шипы завершили дело, убив уязвимое теперь существо внутри, когда-то бывшее человеком. Маколл разглядел, что обезумевшее механическое чудовище Хаоса в ярости прошло еще несколько шагов после лазерного взрыва. А потом упало, когда яд прикончил его.

Разведчики вернулись на тропу.

— Да ты фесов герой! — наконец произнес Ваед.

— Это еще с чего?

— Фесов дредноут, Маколл! Ты завалил дредноута!

Маколл повернулся к Ваеду, одним выражением лица отметая любые возражения.

— Скажем комиссару, что этот район зачищен. Понятно? Меня не интересует фесова личная слава. Это ясно?

Ваед кивнул и последовал за сержантом.

— Но ты все же завалил его… — позволил он себе напомнить еще раз.

— Нет, не я. Я слушал и ждал, не издавая ни звука… И вот когда я открыл лазейку, Рамилльес сделал все за меня.

Колм Корбек сидел на пороге своей хижины. Будучи вторым по старшинству офицером полка, он получил жилище, не уступающее дому Гаунта. Но комиссар знал, что Корбек предпочитал спать снаружи.

Еще издалека Гаунт заметил, что полковник что-то вырезает из деревяшки своим танитским клинком. Комиссар замедлил шаг, глядя на кряжистого офицера. Гаунт размышлял, сможет ли этот человек удержать полк, если сам комиссар умрет. Сможет ли он повести Призраков, когда не станет Гаунта?

Комиссар знал, что Корбек скажет «нет». Но сам он был уверен в способностях полковника. Даже несмотря на то, что Гаунт выбрал его своим заместителем, основываясь на слепой удаче.

— Тихая ночь выдалась, — произнес Корбек, когда Гаунт присел рядом с ним у костра.

— Пока что, — ответил Гаунт.

Он наблюдал, как нож скользит в крепких руках, вгрызаясь в бледное дерево. Гаунт знал, что Корбеку не по нраву быть командиром и он готов был делать что угодно, лишь бы не думать о своей ответственности. Так же он знал и то, что Корбек ненавидел посылать людей в бой — не важно, на смерть или к славе. И все же он неплохо справлялся с этим. Он принимал на себя командование, когда обстоятельства того требовали. А на Калигуле они потребовали этого как никогда раньше…

4

Глубины ада

Скоро его будет тошнить. Очень скоро и очень сильно. В этом Майло был уверен на все сто процентов.

Его желудок сделал сальто, когда десантный челнок сорвался с небес. На невероятно крутом спуске, как детская погремушка, тряслась вся шестидесятитонная машина, а с ней и каждая косточка в организме гвардейца.

Считать…

…думать о чем-нибудь приятном…

…отвлечься…

…в отчаянии разговаривать с самим собой. Если помощник комиссара, полковой музыкант, всеобщий любимец и вообще талисман полка, внезапно заблюет всю палубу недавно съеденным сухпайком, это будет неважнецки выглядеть.

«Главное, не вспоминай, каким бесформенным и склизким был этот самый паек…», — немедленно подсказала ему какая-то часть мозга.

«Палуба? Да при чем тут палуба? — ныла другая. — Проблюйся прямо сейчас, и оно вырвется из тебя водопадом, и…»

«А ну заткнись!» — приказал он своему разгулявшемуся воображению.

На мгновение к нему пришло спокойствие. Он глубоко вдохнул, чтобы расслабиться и отвлечься, сконцентрироваться, как учил его рядовой Ларкин во время снайперской подготовки.

А потом в его голове зашептал тихий жестокий голосок: «Не стоит волноваться по поводу тошноты. Сейчас тебя может в любой момент испепелить удар при падении».

«Будто перец из перечницы», — подумал старший помощник капитана Крефф, глядя в стекло обзорного отсека под носом эскортного фрегата «Наварра».

За его спиной поднимался мостик, на котором рокотали приглушенные голоса системных операторов и сервиторов, негромко обменивавшихся информацией. Холодный воздух наполнился гудением управляющих систем. Время от времени раздавался низкий, исполненный почтения голос одного из старших помощников, озвучивавшего новый приказ капитана. Сам же командир судна скрывался в одиночестве в своем стратегиуме — бронированной сфере в самом сердце мостика.

Мостик фрегата был любимейшим на свете местом Креффа. Здесь было всегда спокойной и тихо, словно в храме, но здесь же находился центр управления кораблем, способным преодолевать парсеки за считаные секунды и сжигать целые города.

Крефф вернулся к созерцанию вращавшегося под ним огромного яркого шара Калигулы. Толстый, надутый, он походил на огромный апельсин, покрытый зеленовато-белыми пятнами плесени.

В пустоте между планетой и «Наваррой» дрейфовали имперские корабли. Одни — огромные, серые, сводчатые, словно двадцатикилометровые соборы; другие — массивные и неповоротливые, как киты; третьи — вытянутые, стройные и угловатые, как фрегат, на борту которого стоял Крефф. Они замерли в черноте космоса, и от каждого отделялись крошечные черные точки. Тысячи и тысячи точек, падающие на перезрелый плод планеты.

Крефф знал, что это не просто точки, а десантные корабли — двухсоттонные челноки, загруженные готовыми к бою войсками. Но отсюда они казались всего лишь перцем, просыпанным из перечницы. Будто бы имперский флот любезно заглянул сюда, чтобы поперчить Калигулу.

Старпом задумался, какая из этих точек несет комиссара Гаунта. С тех пор как комиссар прибыл сюда, ситуация на корабле явно оживилась. Ибрам Гаунт, прославленный герой войны, и его полк дикарей, собранный из последних жителей уничтоженной планеты Танит, известный как Призраки.

Крефф поправил отделанный изумрудным кантом край своего мундира флота сегмента Пацифик и вздохнул. Когда он впервые услышал, что Гаунт и его банда будут расквартированы на «Наварре», он был весьма раздосадован. Но Гаунт подтвердил свою репутацию — привел этих так называемых Призраков в форму и даже успел протащить их через несколько дерзких операций.

Взять на борт такого пассажира было весьма поучительно. Будучи старпомом, его официальным представителем по всем организационным вопросам на борту, Крефф больше, чем кто-либо из флотских офицеров, контактировал с Призраками. Он познакомился с ними поближе. Так близко, как можно познакомиться с оравой темноволосых, шумных, покрытых татуировками солдат. С последними выжившими с планеты, уничтоженной Хаосом. Можно сказать, что поначалу он боялся их. Их дикая сила наводила на него страх. Крефф знал войну как вдумчивую, отстраненную, спокойную науку, шахматную партию, клетки в которой измерялись тысячами километров и углами орбит. Они же знали ее как выматывающую, кровавую, бешеную мясорубку рукопашных схваток.

Креффа несколько раз приглашали на обед в гвардейскую столовую. Еще он сумел как-то довольно близко пообщаться с полковником Корбеком, косматым гигантом, наделенным, при ближайшем рассмотрении, благородной душой. Во всяком случае, так ему показалось после пары бутылок и нескольких часов свободного, но серьезного разговора. Они спорили о тактике, сравнивая свои боевые учения и методы. Крефф весьма пренебрежительно высказывался о Корбековом примитивном и варварском понимании войны, хвастая высоким искусством флотской стратегии боя.

Полковник не обижался на его слова. Ухмыльнувшись, он тогда пообещал, что наступит день — и Креффу придется сражаться по-настоящему.