Смута в Московском государстве - Коллектив авторов

Шуйский очень рассердился на калужан за дерзкий ответ, ему очень захотелось осадить город еще сильнее и напасть на них так, чтобы одолеть их, но, как было сказано, его войско было распущено до установления санного пути, и поэтому он должен был отложить это. Однако для того, чтобы укрепить лагерь, находившийся недалеко от Калуги, и с большим успехом попытать счастья против калужан, он посылал во все тюрьмы, где сидели казаки, захваченные им, как было указано выше, в бою с Болотниковым под Москвой 2 декабря прошлого 1606 года, и велел сказать им, что если они присягнут ему и пойдут на его врагов, он их отпустит, даст им денег, а также снабдит их необходимым оружием.

Казаки согласились, возблагодарили Бога, что их выпустят из тюрьмы, и 4 000 человек присягнули Шуйскому. Они-то и были в ноябре 1607 года посланы на помощь войску под Калугой с множеством бочек пороха, чтобы взять и одолеть Калугу приступом. Но господь так устроил, что в лагере начался раздор между боярами и этими казаками, казаки начали из-за этого бунтовать, и бояре, так как они были слабее казаков, оставили лагерь и все свое имущество, тайком убрались восвояси и побежали в Москву.

На другой день казаки подступили к городу Калуге и потребовали, чтобы их впустили, так как они, мол, тоже люди Димитрия, и рассказали, как они этой ночью испугали московитов так, что те оставили лагерь и убежали в Москву; что в лагере осталось много бочек пороха и провиант, нужно послать туда и перевезти его в город.

Воевода Скотницкий, которому был приказан город, не доверяя этим казакам, не впустил к себе ни одного, поэтому они, минуя город, перешли за острогом через Оку и сказали, что пойдут искать своего государя Димитрия. Когда калужане это увидели, они послали в московитскии лагерь и нашли, что все обстоит точно так, как говорили казаки. Поняв из этого, что те казаки тоже держали сторону Димитрия, они спешно послали им вдогонку и велели сказать им, чтобы они вернулись, их впустят. Но поскольку вначале им было в этом отказано, казаки возвращаться не захотели, но послали им 100 человек с тем, чтобы они остались там.

Жители Калуги послали в московитскии лагерь, перевезли в город все, что там было, и хорошо продержались до тех пор, пока Димитрий второй (которого они считали за Димитрия первого) не пришел к ним, они присягнули и оставались ему верны до его смерти.

Шуйский снова вывел в поле свое войско и на Рождестве этого года послал его под Волхов, чтобы выгнать Димитрия из Самова.

Год 1608

Вскоре после Нового года выпал такой глубокий снег, что в эту зиму противники не могли ничего предпринять в поле друг против друга, но все же они сталкивались иногда на загоне. Кто при этом оказывался сильнее, тому и доставалась добыча. Узнав, что Шуйский так сильно пополнил свое войско и снова собирается выступить, Димитрий послал в январе этого же года в Польшу, чтобы также вызвать к себе побольше польских конников, и оттуда к нему пришли господин Самуил Тышкевич с 700 конных копейщиков и господин Александр-Иосиф Лисовский с 700 конных копейщиков. После прибытия этих поляков Димитрий пошел со всем своим войском под Брянск и осадил его.

У Шуйского был один немец, по имени Ганс Борк, который некогда был взят в плен в Лифляндии. Его-то Шуйский и послал со 100 немецкими конниками под Брянск, а этот Борк прошлой зимой перешел от Шуйского в войско Димитрия в Калуге, но потом, оставив там на произвол судьбы своего поручителя, снова перебежал к Шуйскому, который за доставленные сведения пожаловал его ценными подарками; но у Шуйского он недолго задержался, а вторично перебежал к Димитрию второму, который воздал бы этому изменнику по заслугам, если бы его не упросили польские вельможи. Однако, не пробыв и года у Димитрия, он чуть было не переманил у него крепость Тулу (перед тем сдавшуюся Димитрию) и не передал ее Шуйскому, но, поняв, что его лукавые козни замечены, он убрался восвояси в Москву к Шуйскому, который опять с радостью принял его и, как и в первый раз, щедро одарил его за замышлявшуюся пакость в Туле. С ним был еще один вероломный негодяй по имени Тоннис фон Внесен, тоже из старых лифляндских пленников. Они предали на заклание одного благородного, знатного и благочестивого русского вельможу по имени Иван Иванович Нагой, бросив его одного на дороге во время бегства, из-за чего он был схвачен теми, кто за ним гнался из Тулы, и брошен в Калуге в реку по приказанию Димитрия второго.

Под Брянском в лагерь к Димитрию пришли из Польши: князь Адам Вишневецкий (в то время мой на редкость благожелательный господин и большой друг) с 200 конных копейщиков и князь Роман Рожинский с 4 000 конных копейщиков. Когда силы Димитрия так возросли, он снял осаду Брянска и пошел к Орлу, который расположен совсем близко от города Волхова, где находилось войско Шуйского. Главным или старшим военачальником у Димитрия был Меховецкий. Он был оттеснен Романом Рожинским, который и был утвержден главным или старшим военачальником.

В апреле они продвинулись поближе к Волхову, от чего московиты пришли в ужас и многие из них решили, что раз к нему пришло столько тысяч поляков, то он действительно Димитрий первый. Поэтому к нему пришло много князей, бояр и немцев, которым он тотчас же дал земли и крестьян больше, чем они до этого имели. Это было причиной того, что они неизменно оставались на его стороне, хотя и хорошо видели, что он не Димитрий первый, а кто-то иной.

Димитрий приказал объявить повсюду, где были владения князей и бояр, перешедших к Шуйскому, чтобы холопы пришли к нему, присягнули и получили от него поместья своих господ, а если там остались господские дочки, то пусть холопы возьмут их себе в жены и служат ему. Вот так-то многие нищие холопы стали дворянами, и к тому же богатыми и могущественными, тогда как их господам в Москве пришлось голодать.

17 апреля немецкие начальники из лагеря Шуйского (ротмистр Бартольд Ламсдорф — невежественный молодчик, за свою жизнь не ходивший ни разу в чужие страны, зато в Лифляндии и в Москве славно поработавший пивными кружками,— лейтенант Иоахим Берг и хорунжий Юрген фон Аалдау), все трое люди невежественные, но отлично обученные московитским жульничествам, отрядили к Димитрию второму двух своих собратьев, Арндта Кудделина и Люб-берта фон дер Хейде, чтобы предложить свои верноподданнические услуги и при этом сказать ему, чтобы он продвигался вперед, а когда дело дойдет до сражения, то они перейдут к нему с развернутым знаменем.

Они не посмотрели на то, что присягнули Шуйскому и уже второй год служили ему и получали от него жалованье, и притом хорошо знали, что это не Димитрий первый, а кто-то совсем иной. Остальных конников, находившихся у них в подчинении, они собирались принудить дать свое согласие на это, тоже сдаться, а жен и детей оставить в Москве на погибель. И действительно, если бы их предательский замысел удался, как они хотели, Шуйский ни одного немецкого младенца в колыбели не оставил бы в Москве живым. Но всеблагой господь предотвратил это своими путями: он отнял у недозрелых начальников разум, они ежедневно напивались мертвецки пьяными, и у них из памяти вылетело все, что они предложили Димитрию.

23 апреля, в день св. Георгия, войско Димитрия появилось у Каминска. Московиты тоже вышли в поле, и началась схватка. Тогда и немцев призвали выступить и помериться силами с поляками. А начальники были до того трезвы, что, и не вспомнив о задуманной измене, храбро напали на поляков и побили 400 человек. Димитрий и его военачальник Роман Рожинский сильно разгневались на это, приказали разыскать немецких перебежчиков и повесили бы их, если бы удалось их быстро найти, но те попрятались и не так-то скоро вылезли на свет. А по всему лагерю было объявлено и приказано в случае новой встречи с неприятелем не щадить ни одного немца.

24 апреля, в четвертое воскресенье после Пасхи, Димитрий снова ударил под Волховом всем войском на московитов. Его конные копейщики встретились с самым большим отрядом и обратили его в бегство. Клятвопреступник Ламсдорф и его товарищи повели своих конников в обратную сторону, собираясь по уговору с развернутыми знаменами перейти к Димитрию. Многие честные люди, которые не знали об этом лукавстве, обратились к ротмистру и сказали: «Мы прекрасно понимаем, что тут затевается. Мы не останемся, все русские бегут, а поляки нас окружают. Что вы, начальники, замышляете?» Ламсдорф стал честить мерзавцами всех тех, кто не хотел оставаться под его знаменами. Тогда некоторые сказали: «Обругайте нас хоть 10 раз мерзавцами, мы все-таки не останемся. На самом деле мы совсем разбиты, а вы имеете намерение сдаться, нам же наши жены и дети слишком дороги, чтобы своей сдачей лишить их жизни. Мы не хотим совершать никакой мерзости». И они уехали с московитами в Москву.

Запорожские казаки очень быстро окружили облаченного в доспехи клятвопреступника ротмистра Ламсдорфа и всех, кто остался с ним, и по приказу верховного военачальника Рожин-ского побили всех их насмерть, примерно 200 человек, оставивших своих жен и детей вдовами и сиротами, чего во веки не искупить скороспелому ротмистру Ламсдорфу, ибо слезы бедных вдов и сирот, чьих мужей и отцов он столь низко предал и безжалостно обрек на заклание, погрузят его еще глубже в ад. Если бы по соизволению господню этого не случилось, а они остались бы живы и ушли бы к Димитрию, то это послужило бы к еще большим бедам, ибо Шуйский не оставил бы в живых ни одной немецкой души в Москве, а поскольку они были убиты на поле боя, то русские их даже оплакали как убитых и погибших за них от руки врага и оставили всем вдовам поместья их мужей. Ламсдорф со своими сообщниками и советниками замыслили эту измену и отпадение только для того, чтобы у Димитрия и у поляков пользоваться большой милостью и уважением, даже если бы всем другим с женами и детьми это и стоило жизни. Но господь праведный не допустил этого и тотчас воздал ему по заслугам, а в аду подбавит ему еще за невинных, которым пришлось тоже пострадать из-за него.