Легенды Ереси - Дэн Абнетт

— Но вас приказано держать под стражей, милорд, — заметил Шанг. — Ваши покои охраняют Гвардейцы Феникса и Храмовники Дорна.

Курц криво ухмыльнулся:

— Предоставь это мне…

* * *

Курц извлек из затененного алькова последнюю деталь доспеха и поднял над головой. Повернувшись к двери, он надел череполикий шлем. Когда нижний край шлема соприкоснулся с воротом доспеха, раздалось шипение сжатого воздуха. Угол зрения чуть изменился, и восприятие сделалось четче. Курц слился с тенями, наводнившими тускло освещенную комнату.

Он замедлил дыхание и мысленно ощупал окружающее пространство. Темнота стала для примарха другом после долгих лет, проведенных под ее черным покровом на городских улицах, где он выслеживал отверженных и преступивших закон. На секунду узник ощутил сожаление, что дело дошло до такого, но яростно подавил это чувство. Сомнения, раскаяние и нерешительность — удел слабых, а не Конрада Курца.

Дыхание примарха стало глубже, а тени вокруг обрели собственную жизнь.

Курц почувствовал силу тьмы — холодную сноровку охотников и ночных тварей, убивавших под ее сумрачным пологом. Смертоносные инстинкты, взлелеянные тысячей битв, достигли сейчас немыслимой остроты и верно ему послужат.

Примарх раскинул руки, и взрывная волна психической энергии выплеснулась наружу. Флюоресцентные трубки под потолком лопнули одна за другой, рассыпав ливень сверкающих искр. Дождь из разбитого стекла зазвенел по металлической палубе.

Шипящие силовые кабели сорвались с потолка и сердитыми змеями заплясали по полу, испуская голубые дуги электрических разрядов.

На главном дисплее мигнул красный огонек тревоги. В открывшуюся дверь упала полоска света, и на пороге возникли силуэты полудюжины воинов в доспехах.

Не дожидаясь, пока свет коснется его, Курц прыгнул вверх, ухватился за выступающую из ближайшей колонны арматуру и скрылся во мраке. Обхватив колонну ногами, он принялся карабкаться выше. Стражники рассыпались по помещению, выставив перед собой алебарды.

Курц слышал, как воины выкрикивают его имя и как эхо умножает их голоса.

Одно движение мускулов, и он уже был в воздухе — невидимая, смертоносная тень. Суетившиеся внизу воины полагались на тепловизоры шлемов, но никакие приборы не могли сравниться с ночным зрением примарха. Там, где другие видели лишь свет и мрак, Курц различал мириады оттенков и полутонов, скрытых от тех, чье сердце никогда не билось в такт с темным сердцем полуночи.

Один из космодесантников Гвардии Феникса стоял прямо под ним, оглядывая комнату в поисках ее пропавшего обитателя и не догадываясь, что смерть затаилась в тенях наверху.

Курц закрутился вокруг колонны, спускаясь по спирали и отставив руку в сторону, как клинок. Стальная плоть примарха с легкостью взрезала ворот доспеха, и голова воина покатилась по полу. Не успело обезглавленное тело упасть, как Курц уже исчез, растворившись среди теней.

Когда его тюремщики сообразили, что узник находится среди них, по комнате прокатились тревожные крики. Узкие лучи фонарей бешено заметались, пытаясь нащупать убийцу. С проворством, выработанным десятилетиями охоты на людей, Курц незримо скользил между лучами.

Еще один воин рухнул на пол с развороченной грудью. Кровь толчками била из разорванных артерий, как вода из дырявого шланга. Тьму прорезали болтерные очереди. Венчики огня расцвечивали дула при каждом выстреле, которым стражники пытались достать невидимую мишень. Но их цель оставалась неуловимой: куда бы тюремщики ни стреляли, Курца там уже не было. Призраком-убийцей он летел сквозь мрак, легко находя дорогу между болтерными снарядами и неистово рассекающими воздух клинками.

Один из Храмовников Дорна попятился к пятну света у двери, и Курц скользнул за ним, двигаясь с невозможной для воина в доспехах беззвучностью. Никогда прежде не испытанное чувство бурлило в его крови, и, осознав, что это за чувство, Курц ощутил восторг.

Несмотря на опрометчивое заявление Жиллимана, Астартес могли испытывать страх…

И страх этот оказался истинной драгоценностью. Ужас смертных был жалок, трясок и вонял потом, но этот… этот был молнией, заключенной в кремне.

Курц подскочил к Храмовнику, одному из отборных солдат Дорна.

Ветеран или нет, тот умер так же, как и любой другой, — в крови и смертной муке.

— Во мраке таится смерть! — выкрикнул Курц. — И она знает ваши имена.

Вокс-канал шлема заполнили отчаянные просьбы о подкреплении, но технически превосходящая система брони примарха легко их заглушила. Курц вновь взвился в воздух, перемещаясь из тени в тень.

— Никто не придет, — посулил он. — Вы все умрете здесь.

В ответ на слова примарха рявкнули новые залпы — воины не оставляли попыток нащупать его теневое логово.

Но Курц был полновластным владыкой тьмы — и не важно, какие приборы или источники света пытались использовать его противники, они были заведомо обречены. Трое выживших — Храмовник и два космодесантника из Гвардии Феникса — отступали к двери. Стражники уже поняли, что не сумеют победить в этом бою, но все еще наивно полагали, что из поединка с Конрадом Курцем можно выйти живыми.

Рассмеявшись от чистой радости преследования — удовольствия, забытого им за отсутствием достойной добычи. — Курц взметнулся в воздух и приземлился среди своих жертв.

Пробив кулаком доспех первого Феникса, Курц выдернул его позвоночник сквозь дыру. Отбросив в сторону окровавленный труп с торчащими из раны обломками кости, Курц подхватил алебарду стражника и бросился на пол в тот момент, когда остальные обернулись на предсмертный вопль товарища.

Прежде чем те успели что-нибудь предпринять, Курц взмахнул алебардой, описав круг диаметром в два человеческих роста. Энергетическое лезвие вспороло силовую броню, плоть и кость. Остро запахло озоном и гарью.

Оба воина повалились на палубу, вопя от боли и дергая кровавыми обрубками ног. Отшвырнув алебарду, Курц блокировал удар упавшего гвардейца Феникса. Выдрав оружие из его рук, примарх сломал древко пополам и всадил острые обломки в грудь противника.

Храмовник гневно зарычал и сумел откатиться в сторону прежде, чем Курц обрушился на него. Примарх выдернул алебарду из перчатки космодесантника и одним коленом придавил его грудь, а другим — левую руку.

Воин сжал правый кулак для удара.

Курц ухватил его за предплечье и вырвал кость из сустава.

Внезапно одна за другой с гудением и треском реле загорелись лампы аварийного освещения. Резкое белое сияние затопило комнату, изгнав тени.

Там, где была тьма, остался лишь свет.

То, что прежде было тюрьмой, превратилось в бойню.

Кровь забрызгала стены и дверь, а пол усыпали безголовые, безрукие и безногие, разорванные на части тела.

При виде сцены побоища Курц улыбнулся. В эту секунду человек, в чьей шкуре он прятался с того дня, когда впервые преклонил колени перед отцом, перестал существовать. Ненужная маска спала.

Больше он не был Конрадом Курцем.

Отныне он стал Ночным Призраком.

* * *

Ночной Призрак перевернул последнюю карту и сжал зубы. Опять знакомый расклад. В стратегиуме флагманского корабля царила тьма, лишь кое-где перемежаемая голубыми отблесками консолей и гололитических дисплеев. Примарх Повелителей Ночи не обращал внимания ни на то, что творилось вокруг, ни на давящее чувство ожидания, исходившее от каждого члена команды.

На тускло светящейся панели перед ним лежала колода потрепанных карт. Их углы загнулись и вытерлись от долгих лет использования. Всего лишь салонная игра, которой забавлялись праздные богатеи в Нострамо Квинтус, — и лишь позже примарх обнаружил, что до наступления Древней Ночи разновидности этих карт использовались племенами Франка и жителями ульев Мерики для гадания.

Очевидно, карты соответствовали социальным кастам тех времен. Колода разделялась на четыре масти: воины, жрецы, торговцы и рабочие. В старину считалось, что по раскладам Младших Арканов можно прочесть будущее, — но в нынешней пресной, пораженной безверием Галактике этот обычай давно вышел из моды…

Что не отменяло один любопытный факт: как бы тщательно он ни перетасовывал карты и сколько бы раз ни раскидывал их на полированном стекле панели, расклад оставался все тем же.

Луна, Мученик и Монстр по вершинам треугольника. Перевернутый Король у ног Императора с одной стороны расклада, а с другой, и тоже перевернутый, Голубь, — по утверждениям знатоков, эта карта символизировала надежду. Последнюю, верхнюю карту он только что выложил. Эта карта мало изменилась за прошедшие столетия, и ее значение, несмотря на нередкие ошибочные толкования, оставалось несомненным.