Иностранец ее Величества - Андрей Остальский

Какой-то стратегический союз, чуть ли не нутряная близость англичан с евреями — это, конечно, миф. Но интересно, как часто его пускали в ход: от Маркса до кайзера, от французских правых до немецких национал-социалистов. Все, кого раздражали, доводили до зубовного скрежета «торгашеская свобода» и культ индивидуализма. Все это ассоциировалось с еврейством, а учитывая «странное» отсутствие антисемитизма в Англии, ярлык «иудаизированной Британии» очень многим казался убедительным.

Предшественник Гитлера

10 ноября 1918 года император Германии Вильгельм II бежал в нейтральную Голландию, где он нашел приют в Утрехте, в историческом замке Амеронген, принадлежавшем графу Годарду Бентинку. Война была проиграна, династия Гогенцоллернов низвержена, империя утрачена… Главный враг кайзера — «коварная Англия» — торжествовал. Многие считали императора лично ответственным за произошедшую катастрофу. Придворные и монархисты ожидали, что кайзер сделает то, «чего требует честь», — ринется в атаку и погибнет в бою или пустит себе пулю в лоб. Но Вильгельм не сделал ни того, ни другого. Вместо этого, прибыв в поместье графа, он первым делом попросил чашку «настоящего, хорошего английского чая».

Вообще в быту у кайзера была масса англоманских привычек, за что кое-кто из ближнего окружения прозвал его Вильгельмом-англичанином. Это неудивительно, учитывая, что его мать была англичанкой, дочерью королевы Виктории. Ее и назвали в честь матери тоже Викторией, а все близкие звали по-английски: Вики.

И именно мать задавала тон в семье.

Это был классический, почти по Фрейду, случай, когда властная женщина пытается воплотить в сыне придуманный ею образ, навязывает ему свои вкусы и пристрастия, а он никак не может ей угодить. Вики писала, что у Вильгельма нет «скромности, доброты, доброжелательности, уважения к другим людям, способности забывать о себе, смирения». Отчаявшись добиться своего, Вики приходит к печальному выводу: «Я скорблю о Германии… наш сын… изберет ложный путь и позволит дурным людям склонить себя на дурные дела».

Вильгельм всю жизнь боролся с матерью, даже после ее смерти. Все ей что-то доказывал, и образ почти родной ему Англии слился с любимым и ненавистным материнским образом. В этом затянувшемся подростковом бунте и коренится одна из причин Первой мировой войны.

Такая постановка вопроса, естественно, приведет в негодование марксистов и всех, кого приучили считать, что война была вызвана неразрешимыми противоречиями между империалистическими государствами, и никакие субъективные факторы тут ничего изменить не могли. Это некая аксиома, якобы не требующая никаких доказательств.

И действительно, существовала масса факторов объективных — накопившихся противоречий, всевозможных конфликтных зон и несовпадения интересов, которые подталкивали государства к схватке. Но почти все эти конфликты могли быть разрешены каким-то иным, менее кошмарным образом. Ведь мировая война оказалась столь разрушительной, что и победа в ней стала делом почти бессмысленным. Последствия были ужасны для всех — Австро-Венгерская империя, например, и вовсе исчезла с лица земли. Другие участники драмы оказались в катастрофическом положении, многие балансировали на грани гибели, и каждый был отброшен в своем развитии назад на десятилетия. Одни революции и гражданские войны (в Германии, Венгрии, России) чего стоили…

Не менее острые противоречия возникали в мировой политике и до и после, но обычно находились другие решения, иногда — мирные, иногда — с применением военной силы. Но дело не заходило так далеко, чтобы ставить существование государств и самой европейской цивилизации на грань уничтожения. Например, Балканские войны начала века, Русско-японская война 1904–1905 годов, Американо-испанские войны — этот список можно было продолжить. Померившись силами, стороны вовремя останавливались, заключали перемирия, а потом и постоянные мирные соглашения. Так, даже бездарные и самонадеянные российские правители догадались, что лучше отдать Японии половину Сахалина, чем ставить на кон судьбу династии и империи. И те же франко-германские территориальные споры, которые многим историкам, с французской подачи, нравится считать центральным европейским конфликтом, могли быть разрешены по-другому, без взаимного сокрушения.

Всеобщей тотальной бойни можно было бы избежать, если бы не главная, самая жестокая вражда — между Германией и Англией, которую подогревал до невероятных температур лично император. Эта конфронтация раскочегарила и все остальные конфликты до гибельного уровня. И лишила всех других действующих лиц возможности искать компромиссы. Компромиссов с матерью у кайзера быть не могло!

Если учесть, что Вторая мировая война стала как бы вторым таймом Первой, своего рода матчем-реваншем, то окажется, что сложные семейные отношения германского императора во многом определили историю XX века…

Конечно, и реакция Англии иногда была преувеличена, ведь паранойя заразна. Но вообще-то, станешь параноиком, когда такой вот насквозь милитаризированный дядька, с этакими невероятными усищами, постоянно позирует с жуткими саблями в руках и свирепо глядит в объектив. При этом он с утра до ночи бредит именем твоей страны. И дело не ограничивается воинственными лозунгами: идет тотальная милитаризация германской экономики, ставится задача создать самый мощный в мире военно-морской флот, открыто говорится, что он должен обязательно превзойти свой британский аналог. У такого флота могло быть только одно предназначение…

Вражда эта в сердце Вильгельма накалялась постепенно, по мере того, как выгорала любовь и оставалась одна ненависть. Еще в 1895 году кайзер, считавший себя кем-то вроде живописца, нарисовал картину, передающую совсем другое мироощущение. (Интересно, что он, как и Гитлер, полагал себя нереализованным художником, а со Сталиным его объединяло общее врожденное уродство — плохо действующая, короткая левая рука).

На той картине, подаренной близкому родственнику и другу (российскому самодержцу Николаю И) Вильгельм изобразил народы Европы на краю пропасти, прячущимися за спиной могучей и отважной Германии, которая указывает на Восток, откуда исходит «желтая опасность». Мужественный германец держит за руку робкую, напуганную девушку — Британию. Не бойся, мол, красавица, я тебя защищу! Николай ответил благодарственной телеграммой. Он назвал картину «charming» — очаровательной, милой. Вообще кузены общались по-английски: для них обоих это был фактически второй родной язык.

Но пару десятилетий спустя кайзер видел главную опасность для себя исходящей уже с Запада, а не Востока. А робкая девица Британия превратилась в его сознании в коварную и опасную интриганку. Заодно врагом стал и любезный друг Ники…