Сокол. Трилогия - Андрей Посняков

– О! Все уже знают, – неприятно поразился Ах-маси. – Да. Правда.

– Сочувствую, мой господин, – глубоко поклонился Каликха. – Разреши исполнять приказание?

– Исполняй.

Ах-маси снова уселся на камень. Наклонившись, поднял золотую пластинку… уже холодную. Сунул за пояс… Рука наткнулась на какой-то гладкий предмет… Футляр. Яшмовый футляр. А ну-ка…

Несколькими ударами юноша раздробил футляр о камень и вытряхнул на ладонь маленький, размером с палец, свиток. Пожелтевший папирусный свиток… Нет! Не папирусный. Кажется, это плотный картон… бумага… Но как такое может быть? Впрочем, может… Развернуть!

Фотография! Старинное фото мужчины в шляпе, с усами и, кажется, в смокинге. Внизу что-то написано. Красиво так, в виньетках.

Повелитель Великого Дома, сын славного фараона Таа Секенен-ра и царицы Луны Ах-хатпи, Ниб-пахта-Риа Ах-маси с волнением прочел по-французски: «Бульвар Капуцинок, фотоателье г-на Нодара. 1876 год».

1876-й!!!

Глава 2

Красные крыши

Весна 1552 г. до Р. Х. (месяц Пахонс сезона Шему). Уасет

Он давал богу все, что он любит.

Он давал хлеб голодным, воду – жаждущим,

Одежду – нагим…

«Книга мертвых». Пер. М. А. Коростовцева

Жрецы забальзамировали тело умершего фараона на славу! Вначале специальными крючками извлекли через ноздри часть мозга (оставшуюся часть растворили, впрыснув особые снадобья), потом очистили брюшную полость от внутренностей, пропитали пальмовым вином, протерли благовониями, заполнили чистой растертой миррой и, испросив благословенья божества загробного мира Осириса и Анубиса – собакоголового бога, покровителя бальзамирования и некрополей, – положили умершего в натровый щелок на семьдесят дней. По истечении этого срока тело будет обмыто, обвито полотняными повязками и намазано камедью – клеем. И вот после этого уже можно приступать непосредственно к похоронам – главному делу всей жизни не только фараона, но и любого вменяемого человека. Естественно, каждый всю жизнь строит себе гробницу – исходя из имеющихся возможностей, а уж что-что, а возможности у фараона имелись. Правда, гробница Ка-маси, на взгляд его младшего брата, казалась довольно скромной. Небольшая пирамида из красного кирпича располагалась на западном берегу Хапи, в Городе Мертвых, рядом с такой же пирамидой отца, великого Таа Секенен-ра. Обе гробницы находились неподалеку от усыпальницы древнего почитаемого царя Менту-Хатпи, лет шестьсот тому назад вырвавшего Кемет из долгого периода смут и раздоров. Тогда же возвысился и Уасет – родной город Менту-Хатпи.

Подходя к усыпальнице брата, Ах-маси оглянулся – клонившееся к закату солнце окрашивало крыши гробниц и храмов в густой красный цвет – цвет крови.

– Как страшно! – Идущая рядом супруга – юная Нофрет-Ари, иначе Тейя, взяла мужа за руку. – Это солнце… Эти крыши… Как кровь!

– Не бойся, жена моя. – Юный фараон ласково обнял Тейю за плечи. – Я же говорил, незачем тебе было со мной ехать. Я бы сам все посмотрел…

– Нет! – Девушка покачала головой и лукаво улыбнулась. – Твоя мать, великая Ах-хатпи, попросила меня сопровождать тебя. Ты слишком устал.

Ах-маси улыбнулся и погладил жену по щеке. И в самом деле, устал. Да и как не устать? Ведь на него легли все заботы о достойном погребении умершего брата! Погребение, по здешним меркам, событие не столько грустное, сколько торжественное и даже в чем-то радостное. Ну, правда и есть, с чего грустить-то? Человек достойно прожил свою – пусть и короткую – земную жизнь, достойно подготовился к жизни иной, вечной, и теперь его Ба соединится с вечной душой Ка на светлых и счастливых полях Иалу – полях загробного мира, в царстве покоя и благоденствия. Всем бы так жить, и всем бы так умереть.

Вот только много хлопот родственникам. Кроме бальзамирования, еще и гробница – надо все проверить, чтобы статуи были красивы, чтоб имелись подобающие рисунки и росписи, чтобы… Да много всего. Можно было бы, правда, поручить это слугам, но Ах-маси хотелось самому оказать последние почести брату. И мать его, царица Ах-хатпи, и жена, Нофрет-Тейя, с этим его решением согласились: да, умершему брату это, несомненно, будет приятно. Свой, родной глаз, он все-таки лучше.

Обойдя величественную усыпальницу Менту-Хатпи, юный фараон с супругой и идущие за ним на почтительном расстоянии слуги и воины направились к кирпичной пирамиде Ка-маси. Небольшая – уж конечно, не как у древних царей Инебу-Хедж, но очень уютная, можно даже сказать, по-домашнему уютная… А рядом с ней пристроена еще одна, маленькая пирамидка – гробница любовницы, одной хорошей девушки. Она, правда, еще жива, но ведь когда-нибудь и она умрет, и тогда любящие сердца вновь соединятся. Ну, чем не повод для радости! Кстати, великий Менту-Хатпи когда-то поступил так же. Во-он, за широким пандусом, за пальмами, белеет изящная гробница Кемситы, жрицы богини любви Хатхор и любимой женщины Менту-Хатпи. Все правильно – жены женами, а любовь – любовью. Это, наверное, одному Ах-маси волею бессмертных богов повезло: и супруга, и любовь одна – Нофрет-Ари Тейя!

Да как такую не любить?! Стройненькая, ловкая, красивая… Ой какая красивая! Точеное личико, милый, чуть вздернутый носик, глаза… как брильянты! Тонкие брови, ресницы длиннющие, загнутые, золотисто-смуглая кожа… ах… на спине, меж лопатками, татуировка – сокол. Такая же была и у матери Тейи. И у матери ее матери… ну, и так далее… К тому же умна и много чего умеет… и знает. Не жена – сокровище!

– Скажи слугам, пусть не идут дальше за нами, – сворачивая к пирамиде Ка-маси, попросила… нет, скорее даже, распорядилась Тейя.

Обернувшись, молодой фараон поднял руку:

– Ждите нас здесь.

– Но, господин…

– Я сказал – ждите. Небеху, дай сюда светильник! Да не спеши так – сначала зажги.

Оставив слуг и воинов снаружи, супруги вошли в усыпальницу, кивая в ответ на поклоны бдительных стражей.

– Как красиво!!! – Подняв повыше светильник, Ах-маси не смог сдержать восхищения. – Какие великолепные колонны, росписи, целые картины! Смотри-ка, жена моя. Вон – охота. Тут – рыбалка… Нет, вранье! Такой крупной рыбины мой брат отродясь не ловил!

Тейя засмеялась:

– Ловил, ловил, он рассказывал.

– Ну, мало ли что он там рассказывал…

– Ладно тебе спорить! Глянь-ка лучше вон на ту стену. Видишь, пир!

Ах-маси посветил, всмотрелся… и губы его сами собой растянулись в улыбке: