Записки Ивана Степановича Жиркевича. 1789–1848 - Иван Жиркевич

Я и сам по прибытии моем в последних числах марта, в Симбирск заметил сию неправильную меру моих предместников, но, не торопясь, старался узнать прежде причину этого, а потом уже отыскать удобнейшее средство уладить; оказалось, что член приказа общественного призрения, давно уже занимавший сие место, разными натяжками и уловками так настращал поставщиков, что уже несколько лет к торгам никто не являлся. Больничные заведения опущены были совершенно. Каменное огромное здание, оконченное в истекшем году и стоившее казне до 280 тыс. рублей, по случаю ожидания приезда государя, в том году, однако же, не состоявшегося, было оштукатурено и обелено в сыром состоянии – единственно для вида. Все положенные для больных вещи устроены были на скорую руку и только треть для наличных больных при том дорогой ценой, с предположением на остальных усилить экономию, но с моим прибытием оговорено невозможностью.

Я же по новости моей в звании начальника губернии опасался устранять себя от форм и действовать в денежных расчетах решительно с личной моей ответственностью. Смотритель больницы, офицер, из заслуженных гвардейских унтер-офицеров, человек честный, бескорыстный, был выбран самим членом приказа общественного призрения и при всей своей старательности, видимо, был неспособен к быстрому действию и к промышленности в закупках, а потому хотя я и старался убеждать городского голову и других купцов принять участие в заготовлениях, но они все решительно от сего отказывались, а я все еще был в ожидании, пока губерния со мною более ознакомится и обыватели будут иметь ко мне доверие, чтобы мне помогать в моих действиях…

Получа предложения Перовского в половине мая, я был вынужден в тот же день оное привести в исполнение и, пока Перовский был в Симбирске, дело сие не подалось ни на волос. На неоднократные вызовы к торгам никто не являлся; смотритель забирал припасы и материалы там же, где брал их и Смоленский; но лишь только Перовский выехал, каждый день по присутствию приказа я был затрудняем разными мелочными донесениями и докладами так, что для закупки двух ночных горшков пять раз составлялись докладные журналы, а за превышением 5 копеек выпрашиваемых цен против справки дело это еще осталось неразрешенным и по отбытии моем из Симбирска.

В здании открылась сырость и копоть до такой степени, что во всех палатах должны были устанавливать железные печи, но и это мало помогало, хотя немного и очистило воздух. Полы рассохлись совершенно и требовали общей переборки. Старая ограда развалилась, комплект вещей не дополнялся, а все шли да шли безуспешно лишь форменные вызовы к торгам. Это заставило меня войти с представлением к министру и просить о перемене члена приказа общественного призрения. В донесении моем я все представил откровенно. Должно думать, что г. Смоленский имел особых покровителей и ходатаев за себя при министре, ибо и граф А. Г. Строганов в первый день своего приезда в Симбирск спрашивал моего мнения об этом чиновнике, намекая, что он весьма замечательное лицо. Брал Перовский из архива два или три дела по приказу к себе, но оные возвратил без объяснений о том, что его там могло интересовать.

Дело это кончилось тем, что я вдруг получил предписание от министра, что Смоленский по прошению его (которое он, вероятно, хотя и подал, но помимо меня) уволен для перемещения к другим делам, а в Симбирск назначен другой чиновник, бывший в то время членом же приказа общественного призрения в Воронеже и уволенный оттуда по неудовольствию начальника губернии. Этот господин с первого дня своего приезда оказался горьким пьяницей и был так расслаблен, что трясся всем телом. Это было поводом, что я стал просить Д. Н. Блудова частным письмом меня уволить тоже, но благосклонный и любезный отзыв моего начальника-благодетеля меня удержал.

Личное мое знакомство с Перовским много потерпело от двух случаев: когда приехала моя жена в Симбирск, я предварил ее, что она знакома с вотчимом Перовского – генерал-майором Денисьевым. Всем известно, что мать Перовского была крепостная девушка графа Разумовского и по прижитии им детей с большим приданым была выдана за Денисьева.[456] Когда Перовский приехал к жене моей с визитом, она имела неосторожность сказать ему, что она знакома с его вотчимом. Кто знал Перовского, тот может посудить, как его это кольнуло! А другое: на третий день его приезда в Симбирск, возвратясь от него, где я видел (управляющего удельной конторой) Бестужева, я получил пригласительный билет к обеду, который он предполагал дать на другой день Перовскому. Оскорбившись тем, что он не хотел лично ни предварить, ни просить меня, я тотчас же билет этот отправил Бестужева обратно, с целью дать ему почувствовать неприличие его поступка. Это случилось в среду, обед назначен в четверг. Бестужев, дабы оправдаться в глазах Перовского, с тем же посланным, с которым я возвратил ему билет, прислал мне письмо не в извинительном тоне, а как будто бы билет был вложен в это же письмо. Презрев такой маневр, в четверг на обед я не поехал. В четыре часа, разбудив меня после моего обеда, доложили мне, что приехал удельный чиновник, который просит позволения со мною видеться. Поставив себе за правило никого не заставлять дожидаться аудиенции, я вышел и нашел чиновника, который мне объявил, что у Бестужева все гости к обеду съехались и Перовский с час уже там и что только меня одного ожидают. Я приказал поблагодарить г. Бестужева за приглашение, объявив, что я уже отобедал и занят делом. На другой день я приехал по обыкновенно моему поутру в восемь часов к Перовскому. Он меня принял, как всегда, немедленно, но я заметил, что он в большом волнении. Когда же я стал просить у него извинения, что накануне, быть может, невольно причинил ему неудовольствие, заставив ждать меня к обеду, но что я вовсе не имел даже намерения быть у Бестужева, он отвечал, что «вовсе нет!», но тут же прибавил, что «ему, однако ж, больно, что я огорчил его доверенного чиновника таким обидным образом». На объяснение же мое, что и я точно так же мог бы считать себя обиженным невежливостью г. Бестужева, но переношу сие равнодушно, он замолчал, обратив разговор к другому предмету, и потом, провожая меня до сеней через залу, где было много чиновников, в том числе Бестужева и Флиге (жандармский штаб-офицер), остановил меня между ними, повторив мне сделанное еще в гостиной приглашение обедать у него, и спросил меня, в котором часу я сам обыкновенно обедаю, чтобы так и себя приготовить к этому. На ответ же мой, что не ему, а мне должно соображаться с его привычками, он добавил:

– Я о вас аккуратно все расспрашиваю! Знаю, что вы, когда одни дома, всегда обедаете в два часа, я же привык обедать в четыре, но, пока буду в Симбирске, поделимте наше время и станем обедать ровно в три часа, этим мы уладим все к общему согласию.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});