О войне. Части 1-4 - Карл Клаузевиц

Под Гершеном [78] и Бауценом полному поражению воспрепятствовало лишь огромное численное превосходство кавалерии союзников, под Гроссбереном и Деннивицем – неблагожелательное отношение шведского наследного принца, под Ланом – слабое состояние здоровья старика Блюхера.

Но и Бородино представляет пример, который может сюда относиться, и мы не можем удержаться от того, чтобы не сказать по этому поводу несколько слов, отчасти потому, что мы не признаем, чтобы от этого вопроса можно было отделаться простым порицанием Бонапарта, отчасти потому, что может показаться, будто этот случай и большое число однородных случаев принадлежат к числу тех, которые мы отнесли к крайне редким исключениям, когда обстановка в целом уже в начале сражения захватывает и оковывает полководца. Дело в том, что именно французские писатели, большие поклонники Бонапарта (Воданкур, Шамбрэ, Сегюр), решительно порицают его за то, что он не прогнал окончательно с поля сражения русскую армию и не использовал для ее разгрома свои последние силы. Это позволило бы обратить то, что являлось лишь проигранным сражением, в полное поражение. Мы бы зашли слишком далеко, если бы вздумали обстоятельно описать положение обеих армий, но одно во всяком случае ясно, что Бонапарт имел при переправе через Неман в корпусах, впоследствии дравшихся под Бородином, 300000 человек, а к этому моменту в них оставалось лишь 120000. В этих условиях у Бонапарта могло, конечно, возникнуть опасение, что у него не останется достаточно сил, чтобы идти на Москву. А лишь последняя являлась пунктом, от которого, казалось, все зависело. Такая победа, которую он одержал, давала ему почти полную уверенность, что ему удастся занять эту столицу, ибо представлялось крайне невероятным, чтобы русские оказались в состоянии в течение ближайшей недели дать второе сражение. В Москве он надеялся найти мир. Правда, разгром русской армии в гораздо большей степени обеспечил бы ему этот мир, но первым условием все же было дойти до Москвы, т. е. дойти с такой силой, чтобы предстать перед столицей, а через нее и перед всем государством и правительством как повелителю. Того, что он в действительности довел до Москвы, было для этого уже недостаточно. Как показал дальнейший ход событий, положение было бы еще менее удовлетворительным, если бы одновременно с разгромом русской армии он вконец расстроил бы и свою, а такой исход глубоко ощущался Наполеоном, что и оправдывает его полностью в наших глазах. Отсюда не следует, однако, причислять этот случай к тем, где обстановка в целом лишает полководца возможности осуществить даже первое преследование после одержанной победы. Победа была решена к 4-м часам пополудни, но русские еще удерживали в своих руках большую часть поля сражения и еще не хотели его очистить; они оказали бы при возобновлении атаки упорное сопротивление, которое хотя и несомненно закончилось бы их полным поражением, но стоило бы и противнику еще много крови. Таким образом, Бородино надо причислить к тем сражениям, которые, подобно Бауцену, не получили полного развития. Под Бауценом побежденный предпочел заблаговременно покинуть поле сражения; под Бородином победитель предпочел удовлетвориться половинной победой, не потому, что он сомневался в исходе, а потому, что был недостаточно богат, чтобы расплатиться за полную победу.

Возвратимся к нашей теме. В результате нашего рассмотрения вытекает, что энергия, с которой проводится первое преследование, по преимуществу и определяет ценность победы, что это преследование составляет как бы второй акт победы, во многих случаях даже более важный, чем первый, и что стратегия, приближаясь в данном случае к тактике, чтобы принять из ее рук завершенное дело, проявляет впервые свой авторитет в том, что требует этого завершения победы.

Но действие победы лишь в самых редких случаях останавливается на этом первом преследовании, теперь впервые открывается подлинное ристалище, и победа дает нужную энергию. Открывающееся состязание, как мы отмечали, обусловливается многими обстоятельствами, о которых нам здесь говорить пока не приходится. Но мы должны здесь рассмотреть все то касающееся преследования, что носит общий характер, дабы не повторяться всякий раз, когда оно будет встречаться.

При дальнейшем преследовании мы снова можем различать три степени его: простое продвижение вслед за неприятелем, настоящий нажим и параллельное преследование с целью отрезать пути отступления.

Простое продвижение вслед за неприятелем побуждает его к дальнейшему отступлению до тех пор, пока он не найдет возможным снова вступить с нами в бой; его, следовательно, достаточно для того, чтобы исчерпать воздействие достигнутого нами перевеса и передать в наши руки все то, что побежденный не в состоянии с собою унести: раненых, больных, отставших, кое-что из имущества и обоза. Но это простое следование за неприятелем не увеличивает в его войсках разложения; последнее достигается при двух следующих степенях.

Если мы, не довольствуясь тем, что занимаем оставленные неприятелем биваки и захватываем лишь ту территорию, которую он нам оставляет, примем меры, чтобы всякий раз требовать от него большего и атаковать его арьергард нашим соответственно организованным авангардом, как только он попытается остановиться на отдых, – то это будет ускорять движение неприятеля и способствовать его разложению. Но последнее будет обусловлено преимущественно характером бегства без какой-либо передышки, который должно принять отступление противника. На солдата производит самое удручающее впечатление, когда он после утомительного перехода хочет предаться отдыху, а неприятельские орудия уже снова начинают греметь; если такое впечатление повторяется изо дня в день, то оно в конце концов может довести неприятеля до панического страха. В этом переживании заключается постоянное признание необходимости подчиняться воле противника и своей неспособности к сопротивлению, а такое сознание не может не ослабить в высшей степени моральные силы армии. Воздействие этого натиска еще более усугубится, если мы будем принуждать противника к ночным переходам. Когда победитель при заходе солнца спугивает побежденного с тех биваков, которые он выбрал или для всей армии, или хотя бы для своего арьергарда, то побежденный окажется вынужденным или делать ночной переход, или еще ночью переменить свою стоянку, отнеся ее дальше назад, что почти одно и то же; победитель же может провести ночь спокойно.

Организация маршей и выбор остановок зависят в этом случае от стольких разнообразных обстоятельств, – особенно от продовольствия, от крупных местных рубежей, от больших городов и пр., – что было бы нелепым педантизмом пытаться показать геометрическими построениями, каким способом преследующий, не отказывая себе в спокойном ночном отдыхе, может, навязывая свою волю отступающему, принуждать последнего всякий раз совершать ночные переходы. Однако практически осуществимо и бесспорно, что организация маршей при преследовании может иметь указанную тенденцию, а это должно значительно усиливать действие преследования. Если на практике это редко принимается в соображение, то по той причине, что такой прием труднее и для преследующей армии по сравнению с нормальным распределением стоянок и времени дня. Выступать рано утром, в полдень располагаться биваком, остальную часть дня употреблять на удовлетворение своих потребностей, а ночь на отдых – гораздо более удобный метод, чем точно сообразовывать свои движения с движениями неприятеля, притом определяя их в последнюю минуту, сниматься с места то утром, то вечером, постоянно проводить несколько часов перед лицом противника, обмениваясь с ним пушечными выстрелами, вести непрерывные схватки передовыми частями, организовывать обходы, словом, пользоваться всем изобилием нужных для этого тактических приемов. Все это, естественно, ложится значительным бременем на преследующую армию, а на войне, где трудностей и без того так много, люди всегда бывают склонны снимать с себя те тяготы, которые не рисуются им безусловно необходимыми. Эти замечания сохраняют свою силу как по отношению ко всей армии, так и, что обычно имеет место, по отношению к сильному авангарду. По всем этим причинам нам приходится довольно редко наблюдать эту вторую степень преследования, т. е. непрерывный нажим на побежденного. Сам Бонапарт мало его практиковал во время своего русского похода 1812 г. по той бросающейся в глаза в данном случае причине, что трудности и лишения, сопряженные с ним, и без того грозили его армии полным уничтожением, прежде чем ей удалось бы достигнуть намеченной цели; напротив, во всех других кампаниях французы в этом отношении выделялись своей энергией.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});